— А что произошло? – откладывая фотографии, спросила Катя.
Староста только пожала плечами:
— Дело было летом, уже после всех экзаменов и защит, так что студентам мало что было известно. По университету, конечно, слухи ходили разные – что была какая-то криминальная история… Они ведь обе работали в охранной фирме, которая сигнализацию в квартиры устанавливала. Диспетчерами. У Яны отец милиционер, у него связи были. И говорили, что они во что-то такое впутались. Только никто ничего не знал толком: Янка – хитрющая, говорила только то, что ей нужно, Даша тоже не из болтливых… Да и декан наш Антон Антонович – он-то наверняка знал, что там случилось, но позаботился, чтобы в вузе все на тормозах спустили. Зачем ему такое пятно на курсе? Только девчонки почти одновременно университет бросили, да и декан вскоре перевелся работать в другой город.
Петр Сергеевич Раевский жил по тому же адресу, который дала Кате староста Валентина. Но разговор все равно откладывался на неопределенный срок, потому что Раевский дверь открывать не пожелал. Катерина слышала, как он ходил по квартире, как пьяным голосом кричал, чтобы все визитеры убирались вон, но проникнуть в квартиру не могла. Да и имело ли это смысл, раз тот пьян?
Катя собралась уже сдаться и поехать домой, но как раз в этот момент по лестнице поднималась женщина, очевидно соседка:
— К Петру Сергеевичу? – спросила она следовательницу. – Бесполезно – он сегодня выходной, так что с утра пьет.
— Так он до сих пор в полиции работает? – уточнила Катя.
— Конечно, — соседка поднялась на площадку, поставила огромную продуктовую сумку возле своей двери и начала обмахиваться газетой, — Петр Сергеич всю жизнь там работает. Правда, уже не в нашем районе… А вы, наверное, тоже из полиции? – с интересом спросила женщина.
Катя поспешно полезла за удостоверением, успев поразиться догадливости соседки.
— Из Следственного комитета вообще-то. Я поводу дочери Петра Сергеевича – Яны.
— Ах, Яны… — соседка отчего-то поморщилась. – Так нечего ее здесь искать, она у отца и не появляется никогда. Хоть бы раз Петра Сергеевича навестила, так нет же – деньгами думает откупиться. Шлет и шлет переводы! Это он сейчас пьет по-черному, а раньше какой человек был… Тихий, вежливый, слова дурного сроду не скажет.
Махнув в сердцах рукой, соседка Раевского зазвенела ключами, отпирая свою дверь. Катя же торопливо полезла в папку с документами:
— Скажите, вам кто-нибудь из этих девушек знаком? – показала она ксерокопию с университетского фото, где запечатлены были крупным планом девятнадцатилетние Мерешко и Раевская.
Соседка, едва взглянув на фото, уверенно указала на ангельски улыбающуюся блондинку, окончательно разгоняя все Катины сомнения:
— Так вот же она – Янка! А вторую я не знаю…
С отцом Яны Раевской удалось поговорить только на следующий день. Догадываясь, что в течение рабочего дня сотрудника полиции дома поймать сложно, а с работы он вернется и вовсе неизвестно когда, Катя решила перехватить Раевского утром. В половине девятого она подошла к нужной парадной и опять замешкалась – дверь была с домофоном. Правда, прежде чем Катя успела решить, что ей делать, дверь отворилась. Мужчина лет пятидесяти – худощавый, подтянутый, невысокого роста вышел на улицу и придержал для Катерины дверь. Благодарной Катиной улыбки он, кажется, даже не заметил. Астафьева проскользнула внутрь, поднялась на несколько ступенек вверх и застыла, пораженная догадкой. А потом метнулась снова на улицу – мужчина уже щелкнул сигнализацией старенькой Нексии и готовился сесть в машину.
— Петр Сергеевич? – неуверенно спросила Катя, быстро перебегая к стоянке.
— Да, чем могу помочь? – неохотно отозвался тот.
Для Кати самым трудным всегда было сообщать родственникам о смерти близких. А тут дочь – единственная. В том, что их покойная Аленкова дочь Петра Раевского она уже не сомневалась. Без слов Катя полезла в свою папку и достала фотографии: свадебную Аленковых и Валину университетскую.
— Вы узнаете эту девушку? – указала она на Аленкову.
— Яна… — помрачнев лицом, отозвался Раевский, и Катя уловила движение его руки за левую полу пиджака. Но раскисать мужчина не собирался: — С кем я разговариваю?
Астафьева поспешно раскрыла удостоверение:
— Ваша дочь была найдена мертвой в Петербурге. Я расследую обстоятельства ее смерти.
— В Петербурге… — эхом отозвался тот. Снова рука нырнула за полу пиджака, но более никаких проявлений чувств Катя не заметила. Раевский еще раз мигнул сигнализацией, теперь уже запирая машину, и указал рукой на парадную: — пройдемте ко мне.
Квартира майора полиции Раевского была скромной почти по-спартански. Только необходимые вещи: в гостиной, совмещенной со спальней, узкий раскладной диван, в углу импортный, но довольно поношенный телевизор. Рядом с диваном жесткое кресло, в которое хозяин квартиры усадил Катерину, да пара стульев за письменным столом—бюро.
Пока Катя разглядывала обстановку, пытаясь отыскать хоть какое-то напоминание о вчерашнем запое, вернулся Раевский с обещанными чашками кофе. Астафьевой бросилось в глаза, что он за эти пять минут очень резко изменился: если тогда, на улице его никак нельзя было назвать пожилым человеком, то сейчас ей предлагал кофе усталый от жизни старик, в глазах которого светилось единственное желание – чтобы его оставили в покое.
— Как это произошло? – не глядя на Катерину, сухо спросил хозяин.
— Отравление фенобарбиталом. Она умерла во сне.
— Его нашли?
— Убийцу? – Мельком удивилась Катя такой осведомленности, что это было убийство. – Нет. Я надеюсь, что в этом поможете вы.
Раевский бросил на следователя взгляд – смесь недоумения и опасливости:
— Вряд ли я смогу чем-то помочь, — выдавил из себя он, но Кате на мгновение показалось, что он хотел сказать что-то совсем другое.
В последний раз он видел Яну на улице около здания суда – пять лет назад. Он уже не был зол на нее, собирался просто отвезти домой и спросить, зачем она это сделала. Чего ей не хватало? Да, они всегда жили небогато, но разве это повод, чтобы опускаться до воровства?..
— Ее освободили в здании суда? – попыталась скрыть удивление Катя: со статьей, которая инкриминировалась Раевской обычно сидят. Хотя чему удивляться – ее отец майор полиции, разумеется, он нанял лучших адвокатов, сделал все возможное ради единственной дочери.
Раевский ответил неохотно, видно было, что тема для него до сих пор болезненная.
— Дали условный срок.
— Вы знали, куда уехала Яна и с кем?
— Не знал… Я тогда не отнесся к ее заявлению серьезно, думал через день—два вернется домой. Знал бы, что в последний раз ее вижу – силком бы домой притащил, ни на шаг от себя не отпускал. А всех этих ее якобы друзей на месте бы перестрелял ей-богу!
При последних словах Раевский резко совался с места под предлогом принести еще кофе, но Катя, конечно, поняла, что он не хотел показать своего взвинченного до крайности состояния. Когда снова вернулся в комнату, начал расспрашивать о подробностях смерти дочери. Сама того не желая, Катя рассказала старому сыщику и об участии Яны в ограблении Фарафоновых, и об ее жизни в Петербурге, и об ее муже профессоре Аленкове. Только о версии причастности Аленкова к убийству умолчала: Раевскому уже нечего терять в этой жизни, зато табельное оружие всегда при нем, и до Питера ехать не так далеко…
Раевский же после ее рассказа как будто стал чуточку мягче. Даже разговорился:
— Я знаю, почему Яна ни разу ко мне не приехала и не позвонила, только деньги эти проклятые слала… Она думала, что я ее возненавидел после истории с судом, — сказал после долгого молчания Раевский и покачал головой. – Но ее я никогда не осуждал. Сначала я винил во всем… — Раевский осекся и снова бросил на Катю тот опасливо—недоверчивый взгляд, — …ее друзей, а потом понял, что это я сам сделал ее такой. Если бы не моя проклятая работа, если бы я чаще бывал дома, больше внимания ей уделял – глядишь, и жена бы не так пила, и Янку бы не упустил.
Очень осторожно и мягко Катя снова вернула беседу к теме, которая ее интересовала:
— Вы сказали, Яна присылала вам деньги?
— Да, — неохотно отозвался Раевский, — деньги ее я не брал, но извещения приносили исправно. Вам, наверное, эти бумажки нужнее будут…
Раевский поднялся и, поискав в серванте, положил перед Катериной целый ворох почтовых бланков, перетянутых аптечной резинкой. Астафьева забирать их не спешила – нужно было официально оформлять выемку с участием понятых, а пока она лишь мельком отметила, что деньги Яна высылала очень нерегулярно: то каждый месяц, то раз в полгода. Последний перевод пришел в июле этого года, правда сумма была совсем небольшая.
Закончив, Катя не сразу решилась отвлечь Раевского от его занятия: сухими, но полными боли глазами он смотрел на принесенную Катей фотографию, где две девушки девятнадцати лет улыбаясь и светясь от счастья, смотрели в объектив. Одна из них через несколько месяцев утонет в реке с неизвестным никому названием, другая остаток жизни проведет под чужим именем и будет отравлена в собственной постели.
Выходные насмарку. С московской подругой Кате встретиться так и не удалось, и та, кажется, обиделась:
— Работа, работа… Ты так, Катька, всех друзей порастеряешь! Ладно, позванивай.
С мамой, которой Катя еще две недели назад обещала пройтись по магазинам и выбрать обои для ремонта, удалось увидеться лишь мельком, хотя именно сейчас, после разговора с Раевским, ей захотелось побыть с ней подольше.
Катерина, созвонившись предварительно с дознавателем, который пять лет назад вел дело Яны Раевской, ехала теперь в УВД того же района, начальником которого он теперь был. Никого не смущало, что сегодня было воскресение, вторая половина дня – большая часть сотрудников была на местах. Астафьева и сама замечала, что по выходным в конторе становилось на редкость уютно. Численность народа сокращалась в разы, никто не носился по коридорам, изображая бурную деятельность, не донимали граждане со своими заявлениями и просьбами, не трезвонили ежеминутно телефоны, не торопило начальство по поводу срочных, неотложных дел…