— Вот сейчас все оформим, — поморщился полицейский, — и можешь звонить хоть маме, хоть папе, хоть бабушке. Имя, фамилия, отчество?!
Катя не могла не отметить, что каждая ее реплика, каждая отчаянная попытка оправдаться до боли напоминала фразы ее собственных задержанных. Практически каждый из них на первом допросе ссылался на высокие связи в другом городе, иногда назывался следователем или эфэсбэшником, а под конец слезно умолял позвонить маме. Хотя по закону звонки и встречи с родственниками и адвокатами позволялись лишь после составления протокола. Кому, как не Астафьевой было это знать?
Осознав комизм, Катя вдруг усмехнулась. Потом нервно хохотнула. Потом, запрокинув голову, расхохоталась, к удивлению полицейского:
— Эй, ты чего? – обеспокоено спросил он.
— Дурдом «Ромашка»… — недовольно цокнула девица на заднем сидении.
— Что тут у вас? – вернулся толстяк Колян.
— Да вот, хохочет…
— Ну дай ей воды, пусть успокоится! – раздраженно ответил толстяк. – У нас кроме нее полно народу, и всех надо опросить.
Воды Кате не дали, просто усадили рядом с рыжей и, отложив недописанный протокол, занялись следующим наркоманом. Истерики у Катерины не было. Наоборот, она ясно понимала, что нужно тянуть время – любым способом. Если понадобится, то придется кататься по полу в истерике, или прикинуться несовершеннолетней и требовать детского психолога. И нужно думать, как решить проблему.
— Ну? Успокоилась? – Полицейский Серега закончил оформлять бумаги по очередному «клиенту» и теперь готов был заняться Катей. А она решила сменить тактику:
— Прошу обращаться ко мне на «вы», — холодно и немного свысока ответила Астафьева. – Кроме того, вы, надеюсь, помните, что запрещено вести допрос после двадцати трех часов. О нарушении закона непременно будет сообщено моему адвокату. И отметьте, пожалуйста, в протоколе, что вы предупреждены о том, что в ночном клубе «Скорпион» проводится операция, санкционированная замом следственного отдела СК. Отметьте так же, что мое предупреждение было проигнорировано.
Она сама, без дополнительных просьб перебралась на переднее сидение и начала диктовать свои паспортные данные. Серега же отчего-то записывать их теперь не спешил, а, попросив подождать, выбрался из микроавтобуса. Через стекло Катя видела, как он что-то говорит Коляну. Через минуту тот заглянул в салон сам:
— Кому мне позвонить, чтобы подтвердили ваши слова?
— Сорокин Андрей Валентинович, — все так же без эмоций ответила Катя и назвала его должность и номер телефона.
* * *
Катя не знала, что ей делать, если сотовый Андрея Сорокина оказался бы выключенным. Не знала, что делать, если бы он ее не вспомнил – сколько людей через него проходят за день. Но на этот раз повезло – начальник УВД пообещал приехать через час. Этот час Катерина провела в дежурной части РУВД , где оперативники Колян и Серега, оказавшиеся капитаном и лейтенантом, несколько смущенно предлагали ей выпить чаю или позвонить маме. Звонить маме смысла уже не имело – после телефонного разговора с Сорокиным опера поняли, что Катя действительно следователь. А от чая она не отказалась.
— Мы же не знали, что у вас в «Скорпионе» тоже операция, — сконфуженно заметил толстяк Колян, решивший, что раз жертва их произвола согласилась выпить чаю, то она не сердится. – Я вас, конечно, не виню, но ваше руководство могло бы и поставить наш отдел в известность. Мы же не ясновидящие! Вы нам, между прочим, рейд сорвали…
— Это все Кузя этот… нашел, кого нам подсовывать. В следующий раз увижу – шею надеру!
Катя, хоть и согласилась на чай, но заводить с этими операми дружбу и мило общаться не собиралась. Она сидела с несколько надменным выражением лица и ждала только приезда Андрея, чтобы поскорее отсюда убраться. Но, когда услышала знакомую кличку, любопытство в ней пересилило неприязнь, и она переспросила:
— Кузя? Так он ваш агент?
Парни сконфузились еще больше, потому как агент – он на то и агент, чтобы о его связи с полицией никто не знал. Порой даже свои. Когда информация об агентах становится достоянием общественности, он никакой ценности уже не представляет.
— Ну, в общем да. Курируем вообще-то его не мы, но информацию по наркоте он дает что надо – из первых рук, можно сказать.
— Парень скользкий, конечно, себе на уме, но он только с вами и прокололся в первый раз…
Сквозь стекла дежурки Катя увидела, как в вестибюль УВД вбежал Андрей. Он покрутил головой и заметил их компанию:
— Катя, все хорошо? Что случилось вообще?..
Астафьева, отозвав его в сторону, принялась в общих словах объяснять, что произошло, а Сорокин на удивление быстро все сообразил сам. Он вынул из кармана удостоверение и подтвердил, что Катя – действительно следователь Старогорского Следственного комитета, а в «Скорпионе» она была по работе.
Пока капитан внимательно изучал удостоверение Андрея, Катя снова взглянула сквозь стекло и вдруг увидела Петра Сергеевича Раевского собственной персоной. Неспешной, но по-военному четкой походкой он шагал мимо дежурки к выходу из УВД, но завидев Катерину, сперва резко, словно увидев привидение, остановился, а потом подошел к ней.
— Здравствуйте, Петр Сергеевич, — первой поздоровалась она, — не знала, что это ваш отдел.
— Добрый вечер. Да уж, вот так совпадение… — он выглядел растерянным и бледнел на глазах. – Вы здесь по работе?
— Да нет, — улыбнулась Катя, — я здесь случайно.
— Петр Сергеевич, — Раевского заметил и Николай, — не знал, что вы еще здесь. Домой собрались?
— Да, — Катя видела, что бледность постепенно сходила с лица Раевского, но теперь лицо его каменело, слово в этот самый момент он решался на что-то. – Вы в «Скорпион» ездили?
— Ага, — горько усмехнулся Николай, — только улов сегодня так себе. А все ваш Кузя…
Раевский перевел спокойный и холодный взгляд с него на Катерину и, ничего не говоря, развернулся и зашагал опять в сторону кабинетов. Катя, у которой в голове вдруг мелькнула догадка, невольно направилась за ним, желая эту догадку подтвердить. И, чем быстрее шел Раевский, тем больше крепло у нее понимание, какую роль он сыграл в этой истории.
— Катя! – окликнул за спиной Андрей и направился следом.
— Эй! Вы куда все?.. – чуть не бегом поспешили за ними Сергей и Коля.
Раевский, вдруг сменив быстрый шаг на бег, в десять секунд поднялся по лестнице и укрылся за дверью своего кабинета. Катя, совершенно уверенная, что медлить нельзя, бежала за ним, резко распахнула его дверь и глухо вскрикнув, замерла на пороге, вцепившись взглядом в черный табельный ПМ, который держал Раевский.
Почти в то же мгновение по лестнице поднялся Андрей Сорокин и молча застыл, не решаясь шелохнуться. Вслед за ним в кабинет протиснулись оба оперативника – и никто не знал, что делать. Петр Раевский всегда сдержанный, интеллигентный и невозмутимый переводил яростный взгляд с одного лица на другое, шумно дышал после бега и сжимал побелевшими пальцами рукоять пистолета. Пистолет в его руке целился то в одно лицо, то в другое. Катя отчетливо видела, что оружие снято с предохранителя и уж точно заряжено, а по выражению лица Раевского можно было быть уверенным, что он собирается выстрелить.
На мгновение Астафьевой показалось, что взгляд Раевского прояснился и – вдруг остановился на ней.
— Запомните, я не считаю себя виноватым. — Рука с побелевшими от напряжения пальцами еще сильнее сжала рукоять пистолета. — Я просто не вижу другого выхода…
Едва договорив, он резко поднял правую руку к виску и нажал на спусковой крючок.
ГЛАВА 18. ОПЕРАЦИЯ
В дом Фарафоновых, кажется, наконец-то пришел мир. Разумеется, папу не упрашивали вернуться на прежнюю должность и в Следственный комитет не прекратили таскать – но к этому все шло. Дело у следователей не продвигалось, доказать, что пресловутые монеты были взяткой они не смогли…очень помог дедушка, он выхлопотал для папы какую-то командировку в отдаленный регион и сказал, что за это время страсти в Старогорске улягутся, и все о монетах забудут.
С Паши окончательно сняли обвинения, на днях Оксана даже виделась с ним. Правда, встреча оставила неприятный осадок…
Паша смотрел на нее недружелюбно и даже не предложил сесть. Не помогли и намеки, что Оксана все это время помогала его матери.
— Что, Оксанка, совесть, что ли, замучила? – Ухмыльнулся на это брат. – Или боишься, я про твои шалости Ларисе расскажу? Можешь не волноваться, она теперь меня видеть и слышать не хочет. Предпочитает все вопросы решать через мамку мою – представляешь, до какой степени я ей противен?
С этими словами Паша прошел к входной двери и раскрыл ее, ожидая, когда Оксана уйдет. А девушку, к ее неожиданности, довольно сильно задело, что Паша думает, будто ее не может мучить совесть.
— Я к тебе мириться, между прочим, пришла, — с возмущением ответила она. – Я даже готова признать, что виновата. Вспылила, с кем не бывает! Ну что ты теперь до конца жизни будешь на меня дуться?..
Паша раскрыл дверь еще шире:
— Иди, Оксана, я от тебя устал.
Еще раз возмутившись его несговорчивости, Оксана вышла на лестничную площадку. Но решила все-таки уточнить:
— Ты действительно ничего не говорил маме?
— Не говорил. И не собираюсь. Я очень уважаю твою мать, не хочу, чтобы она знала, какое чудовище она воспитала.
И закрыл дверь перед самым Оксаниным носом.
Девушка ехала в особняк в некоторой растерянности. Она не понимала, за что Паша так жесток к ней: она, конечно, виновата перед ним, но ведь все же обошлось. И мама обязательно простит его через некоторое время. И уж конечно чудовищем Оксана себя не считала. Вот Грег, или как его там на самом деле – чудовище! А она просто очень несчастная и невезучая…
Кстати, любые ее рассуждения по-прежнему так или иначе касались Грега. Правда, теперь она уже не жила ожиданием его звонка, не мечтала увидеть его тонкое лицо с щетиной или без – все равно. Зато она, припоминая все его поступки и слова, пыталась найти доказательства, что правильно поступила, выгнав его.