— Так кто приходил к Седову без моего ведома? – резко спросила она.
Аппетит у дежурного, кажется, был теперь испорчен:
— Никого не было, Екатерина Андреевна… ну честно не было…
Катя кивала и ласково улыбалась. Так они молча смотрели друг на друга секунд тридцать. Томился на блюдце бутерброд.
— Девчонка приходила, — не выдержал дежурный. — Волосы такие длинные, одета прилично…
Астафьева понимала, что описывает он Оксану Фарафонову, и, зная ее характер, Катя вполне допускала ее приход.
— И долго она там пробыла? О чем разговаривали, слышал?
— Пробыла недолго, выбежала вся в слезах. Я в камеру-то сразу спустился – думал, бандюган этот ее обидел – он тоже сидит бледный, весь в расстроенных чувствах. Я, Екатерина Андреевна, думаю, что попрощались они так. Да и правильно! Она-то сразу видно, что из приличной семьи, а он – бандюган, одно слово…
— Много она тебе денег оставила? – прервала его Катя.
— Пятихатку, — честно смотрел на нее дежурный. Катя улыбалась. – Ну ладно, штуку…
— Сдашь в общую кассу полторы, — железным голосом велела Астафьева. – Я проверю!
Остаток дня она провела в Областном СК, сдавая дело. Уже под вечер совершенно вымотанная, с единственным желанием прямо сейчас поехать домой, вернулась в свою контору забрать кое—какие документы. На скамейке у ее кабинета сидела Лариса Фарафонова и, нахмурившись, смотрела на стену перед собой.
— Вы мне повестку прислали на сегодня, на шесть часов, — повернула она голову на звук Катиных шагов.
Астафьева машинально посмотрела на часы – половина восьмого.
— Проходите, — поспешила она отпереть кабинет. Катя действительно вызывала сегодня Фарафонову в очередной раз по делу Максима. Она, да и сам Федин, уже смирились, что просто избавиться от того заявления не выйдет, значит, нужно, чтобы его дело хотя бы спустили на тормозах. Ссориться с Фарафоновой нельзя.
— Кофе, Лариса Георгиевна? Как вы любите?
— Не нужен мне ваш кофе! – грубо ответила та. – Я что для этого здесь два часа проторчала? Вместо того, что посадить этого оборотня в погонах Федина, вы меня таскаете на допросы. Измором решили взять?!
Катя, давно привыкшая к подобным выпадам, не отреагировала, тем более что Лариса вскоре сама затихла. Астафьева все же приготовила кофе, думая о том, насколько же, должно быть, плохи дела у той дома, раз ей больше по душе сидеть два часа под дверью следователя, чем общаться с мужем и дочерью. Не из гражданской ведь сознательности Фарафонова ее ждала? Ларисе, наверное, очень тяжело сейчас.
У Кати лишь на мгновение мелькнула мысль, что воспользоваться этим – неэтично. Но, с другой стороны, не воспользоваться и позволить ей поломать Федину карьеру – глупо…
В сейфе у Астафьевой стояла бутылка коньяка – из дела преподавателя—взяточника. Катя, неловко кашлянув, вытащила ее из сейфа, как бы невзначай пронесла перед носом Фарафоновой и убрала в шкаф. Лариса отреагировала мгновенно:
— Вы еще и пьянствуете на работе?! Хороша прокуратурка!
— Что вы, Лариса Георгиевна, — искренне запротестовала Катя, – это вещдок. Очень важная улика.
— Коньяк? Им что, отравили кого-то?
Астафьева улыбнулась:
— Нет, с коньяком все в порядке – он из дела о взяточнике. Приступим к опросу? Еще раз расскажите, в каком состоянии в тот день вы нашли вашего пасынка?
Фарафонова не отвечала. Катя подняла на нее взгляд – та с просящее и несколько стыдливо смотрела на нее:
— Екатерина Андреевна, у вас ведь рабочий день уже закончился?
— Да, два часа назад.
— А, может, тогда плеснете коньячка немного в кофе – себе и мне?
Два раза Астафьевой предлагать не нужно было – упускать шанс по душам поговорить с Фарафоновой она не собиралась.
На этажах Следственного комитета было темно и тихо, только тетя Валя звенела в конце коридора ведрами. В запертом изнутри кабинете следователя Астафьевой сидели две женщины. Одна – в кителе с погонами сидела в следовательском кресле, закинув ноги в туфлях от Кристиана Лабутена на письменный стол – это была Лариса, и вторая, сняв туфли вовсе и по-турецки усевшаяся на стуле для посетителей, заливисто над чем-то хохотала:
— Ну, ты даешь, Лара!
— Это еще что, Катюш – у нас в администрации такое анекдоты каждый день! Никому уже не смешно, — она резко погрустнела. – На работе-то весело, а домой идти иногда вообще не хочется. Муж – тряпка. Ни помощи от него, не поддержки, только над древностями своими трясется целыми сутками… Ну и шел бы тогда в музей работать, чего в политику переться, если не черта в ней не понимаешь?! Да ладно, я уже смирилась с этим, но Оксанка! До сих пор не могу понять, когда я ее упустила…
— Все образуется, Ларочка, — растрогалась Астафьева. – Оксана просто молоденькая совсем, но она вовсе не плохой человек… Я, конечно, в воспитании детей ничего не понимаю. Да и нет у меня детей. И мужа нет, — она вдруг всхлипнула от жалости к себе, — никакого. Да и не будет теперь уже.
— Не говори глупостей, Катюш, — растрогалась теперь Лариса, — Ты молодая, красивая. Да пальцем помани только, любой…
Но Астафьева только отмахнулась, с трудом сдерживая слезы – после бутылки коньяка на двоих ее развезло совершенно.
— А что он тебе замуж предлагал идти, да? – уже с любопытством спросила Фарафонова, убирая со стола ноги.
Катя, утирая слезы, кивнула:
— Почти… Я не уверена, но, по-моему, предлагал.
— Это как? – расхохоталась Лариса.
— Я до конца выяснить не успела. Поругалась с ним из-за ерунды…
— Подумаешь, поругалась! Помиритесь еще.
— Нет, уже не помиримся. Между нами эти… непреодолимые преграды.
— Какие еще могут быть преграды?! – И вдруг лицо ее озарилось догадкой. Она по-деловому уселась в кресле и спросила начальственным тоном: — Где?
— Кто?
— Заявление это паршивое где? Про сломанный нос моего Пашки.
Катя, всхлипнув в последний раз, мигом утерла слезы и бросилась искать нужную бумагу. Она с трепетом, не зная, чего и ожидать, подала ее Ларисе, а та, демонстративно разорвала документ на множество мелких кусочков.
— Вот и нет никаких преград, — констатировала Фарафонова, — но если после этого твой Федин вдруг передумает на тебе жениться…
Лариса не закончила фразу, но смотрела так, что Катя поняла – Федину в этом случае будет очень плохо.
Остаток вечера Астафьева помнила лишь обрывками. Вот она, врывается в спальню к Линке и Федину и, нервно смеясь, требует, чтобы он немедленно женился – на Кате. И купил ей бутылку коньяка, взамен выпитого. Вот – решительно набирает номер Никитина, вот бесится внешне и внутренне, когда вместо его голоса слышит автоответчик. Вот рассказывает, не стесняясь в выражениях, все, что она о нем думает.
Признаться, что конкретно наговорила, она не помнила вообще, но, едва проснулась наутро, единственным ее желанием было любыми законными или незаконными способами уничтожить то сообщение с никитинского автоответчика. Как именно его уничтожить? Этим вопросом она сперва мучила поисковик Интернета, а потом всех знакомых, встретившихся по пути. Правда ни Интернет, ни знакомые ничего мудрого не ответили, только Федин посоветовал меньше пить.
А Катя страдала: Леша вряд ли простил ей последний скандал, когда она обвинила его в подкупе свидетеля, а уж после вчерашнего пьяного телефонного разноса он и вовсе знать ее не захочет. Спасало ситуацию лишь то, что сегодня Катя опять дежурила по району, и на особенно рьяное самокопание времени не было.
— На выезд надо бы выбраться, Екатерина Андреевна, — бодро поздоровался дежурный оперативник, — бомжа нашли с признаками насильственной смерти. Эксперт еще не смотрел – едет, но, похоже, водкой паленой траванулся. Тут недалеко совсем, в Парке имени Ленина.
— Сергей Сергеевич, а как стереть сообщение с чужого автоответчика вы случайно не знаете?
— Чего? – не расслышал тот. – Екатерина Андреевна, так вы поедете?
Катя, конечно, поехала. Точнее пошла: парк находился как раз на отрезке пути от остановки до СК. Катя по пять раз в день бегала мимо него, но ее вовсе не смутило, что там, возможно, кого-то убили. Удивило то, что здесь нашли всего один труп. А остальные? По ее ощущениям здесь под каждой березкой, у каждой помойной кучи можно было, при желании, откопать чьи-то останки.
— Участковый уполномоченный Буренко, — козырнул парень, стороживший дыру в заборе. По-видимому, это был самый удобный вход в парк.
— Следователь Астафьева. Может быть, вы знаете, как стереть сообщение… — Буренко слушал ее очень внимательно, но явно не понимал, чего от него хотят. – Ладно, проехали. Тело где?
Буренко в мгновение ока перелез в дыру в заборе и протянул руку Катерине, приглашая действовать так же. Делать нечего – она уцепилась за его ладонь, полезла следом, пытаясь о прутья не разодрать колготки. И тут же стало жутко. Парк в центре города, словно был другой планетой, где на сотни километров ни единой живой души. Только грязь, гробовая тишина и заросли колючего кустарника повсюду.
— Труп там, в конце парка... Несчастный случай чистой воды, — принялся убеждать участковый, — бомж добыл где-то бутылку водки, распил в одиночку. Пришел второй, сосед его – тот уже остывает. Рядом ополовиненная бутылка. Яснее ясного все...
Труп мужчины неопределенного возраста лежал, скорчившись и поджав ноги, на полу в помещении. С натяжкой помещение даже можно было назвать жилым – сторожка, облюбованная бездомными.
— А что? Пока холода не наступили, живется здесь неплохо... тихо... — объяснял Катерине мужчина—бомж – возраст она опять определить не смогла.
Рядом с трупом перевернутый ящик, служивший столом, на ящике уже ничего не было — бутылку с остатками жидкости заканчивал обрабатывать кисточкой эксперт. И от трупа, и от бутылки исходил запах ацетона, так что причина смерти ни у кого сомнений не вызывала. Минут через сорок, работая в хорошем темпе, Катя окончила описание места происшествия – благо описывать здесь было нечего. Черкнув роспись, она подозвала соседа погибшего.