Тот посмотрел на него.
— Я так далеко от дома.
— Забудь об Америке, — сказал Чжилинь. — Сейчас твой дом — Китай.
Дэвис, откинув голову назад, сделал глубокую затяжку.
Откуда-то из-за колодца раздался резкий звук, и Чжилинь вскочил. Шатающаяся фигура приближалась к вилле. Чжилинь сделал шаг вперед — дождь хлестал по его спине, — затем еще и еще, пока не оказался у закрытого колодца.
— Сеньлинь!
Она бросилась в его объятия.
— Ага, любовники!
Чжилинь прекрасно знал этот голос. Хуайшань Хан. Он появился из глубины небольшой рощицы: охотник догонял добычу.
— Верный Чу позвонил мне, едва вы уехали, — говорил Хуайшань Хан, приближаясь к ним. — Он очень прозорливый человек, Чу тон ши. И подозрительный. Я велел вас держать под наблюдением до моего прихода, — он улыбнулся, но лицо его было невеселым. — И вот я здесь.
Чжилинь посмотрел на Сеньлинь, которая, не в силах контролировать себя, дрожала у него на груди. Было очень темно, а из-за дождя и вовсе ничего нельзя было различить. Раскат грома, похожий на хлопок, темнота и затем вспышка зловещего света выхватила из темноты ее избитое, в синяках лицо.
— Сеньлинь, что...
— Я говорила тебе, что он знает, — она всхлипнула. — Это мое наказание. Он бил меня только по лицу. Наверное, какие-то кости сломаны. Он именно этого хотел. “Все должны знать о твоем позоре! — кричал он, когда бил меня. — До конца жизни тебя будут узнавать по твоему проступку!”
Чжилинь, не в силах вымолвить ни слова, прижал ее к себе. Он целовал ее лицо, пока она тихонько плакала.
— За что? — спросил он через некоторое время. — За что?
— Не только за мою измену, — ответила Сеньлинь. — Но и потому, что я жду ребенка. Твоего ребенка.
Ошеломленный Чжилинь отстраненно наблюдал за тем, как Хуайшань Хан схватил Сеньлинь за руку.
— Отпусти ее, предатель! — глаза его сверкнули. Они были мутными и плоскими, как глаза большинства идеологов.
Как-нибудь Чжилинь поспорил бы о том, почему Хуайшань Хан перешел к коммунистам. Ведь именно это заставило его перейти в другой лагерь, не так ли? Нет, нет.Теперь Чжилинь видел, каким хитроумным оппортунистом был тот. Переход от националистов к коммунистам прекрасно послужил Хуайшань Хану, а это было единственным, что волновало его. По той же самой причине он втянулся в опиумные дела. Деньги и растущая власть — вот составные части идеологии Хуайшань Хана.
Хуайшань Хан приставил лезвие ножа к сонной артерии на шее Сеньлинь.
— Отпусти, если не хочешь видеть ее мертвой. Чжилинь снял свою руку с Сеньлинь. Видя облегчение, появившееся в глазах Хуайшань Хана, он согнулся пополам и ударил в живот Хуайшань Хана, отбрасывая его назад.
Хуайшань Хан издал хрюкающий звук, когда его позвоночник ударился о край железной крыши, закрывавшей колодец. Нож выпал из его ослабевших пальцев.
Чжилинь сложил руки вместе и ударил Хана в грудь так, что тот согнулся пополам от боли. Тут же приподнял его — долго сдерживаемый гнев превратился в клокочущую ярость — и швырнул что есть силы.
Хуайшань Хан грохнулся на середину железной крышки. Проржавевшая крышка проломилась. Хуайшань Хан закричал и, в отчаянии протянув руки, опять ухватился за Сеньлинь, увлекая ее с собой вниз.
С воплями Чжилинь полез на колодец, обдирая кожу с коленей и голеней. Он ничего не видел, только чувствовал руку, пальцы, цеплявшиеся за него. Из последних сил он удерживал эту руку, ставшую скользкой от пота и зловонных испарений.
Чья эта рука? Хуайшань Хана или Сеньлинь?В темноте он ничего не видел.
И тут глубины освещенного лунным светом океана открылись ему, и он оказался в да-хэйи услышал зов.
Я уничтожу его.Он чувствовал голос. Я должна его уничтожить. Отпусти!.. Отпусти!..
—Нет! — беззвучно закричал он. — Нет!
Другого пути нет. Он убьет меня.
Но Чжилинь по-прежнему удерживал руку.
— Нет!
Я не дам ему убить и тебя. Прошу тебя, отпусти.
—Сеньлинь!
Звезды танцуют в неверном свете в глубине океана.
— Я могу спасти тебя!
И он устремился вперед не телом и даже не сознанием, а всем своим кц, своим необыкновенным ки.Он нашел ее и схватил ту ее сущность, с которой он сливался столько раз.
И слился с ней еще один, последний раз.
— Сеньлинь!..
Это единственный путь...
И рука ее выскользнула.
Время перестало существовать для него. Несколько минут — или лет — спустя он слез с разрушенного колодца. Под навесом, с которого стекала вода, спал Росс Дэвис. Чжилинь тоже забрался туда. Здесь не было ни холода, ни сырости, ни абсолютной темноты. Он обнял руками колени и содрогнулся. И только тут он почувствовал тошнотворный запах горького миндаля. А повернув голову, увидел оскаленные зубы и разбитые, неестественно синего цвета, бездыханные губы своего друга.
Книга четвертаяБытиеВивартасиддха
Весна — лето. Время настоящееМайами — Москва — Гонконг — Шань — Вашингтон
— Он испарился.
— Что?
— Испарился, дружище. Или слинял, если тебе так больше нравится. Мы упустили этого козла.
— Беннетта?
Мартин Хуанито Гато де Роза наклонил голову и, прищурившись, посмотрел на Симбала.
— Я думал, что выкачал всю воду из твоих легких. Но, может, я ошибся?
— Ну да! Если ты еще немного подышишь мне в рот, я захочу тебя, — ответил Тони.
Холод и мрак окружали их. По правде сказать, Симбалу в его жизни еще не приходилось так мерзнуть. Впрочем, ему следовало благодарить Бога за этот холод. В противном случае он, не придя в себя, пошел бы камнем ко дну и Кубинец ни за что не отыскал бы его без акваланга. Симбал поежился.
Глаза Кубинца затуманились.
— Что за невезение, черт побери. Столько трудов — и все коту под хвост. — Он сидел, завернувшись в серое одеяло, на котором черными трафаретными буквами была выведена надпись “Полиция Майами”. Ему пришлось предъявить свое служебное удостоверение полиции, прибывшей на место происшествия в результате сердитого звонка какого-то местного жителя, которого разбудили звуки выстрелов. Узнав, с кем они имеют дело, блюстители порядка ограничились беглым опросом и под вой сирен умчались на место настоящего несчастья — пожара в одном из отелей в центре города. Пока они беседовали с Кубинцем, прибывшие с ними врачи, возились с Симбалом, получившим несколько травм и повреждений. Они хотели забрать его в больницу и там провести более тщательное обследование, но он отказался.
— Да еще Мария, — продолжал Кубинец. — Она не была похожа на жадных шлюх, с которыми обычно здесь приходится работать. Мозги у нее варили неплохо.
Симбала продолжали грызть воспоминания о том, как он задыхался в холодной темной воде. Его легкие отказались работать. Холод и мрак закрадывались внутрь его тела, проникая в ноздри, протискиваясь сквозь стиснутые зубы. Еще чуть-чуть, и он бы захлебнулся... Тони снова поежился и покрепче укутался в грубое одеяло, оставленное полицейскими.
— Ты только взгляни на мой костюм, — горестным голосом продолжал Кубинец. — Теперь он годится только для мусорного ящика. Ты знаешь, во сколько он мне обошелся?
— Заткнись.
—Что?
— Я говорю, заткнись. За него компания заплатила, скажи, что нет.
Симбал имел в виду ЦРУ.
— Ну да.
— Тогда перестань ныть. Кубинец опустил голову.
— Дело не в этом вонючем костюме, приятель. Черт побери!
Симбал дрожал так, что у него зуб на зуб не попадал.
— Этот мерзавец нажал на курок, и ее не стало. Вот так запросто. Чтобы поступить так, нужно иметь сердце изо льда.
— Мартин, умолкни.
Однако Симбал внимательно прислушивался к Кубинцу, стараясь уловить чувства, скрывавшиеся за его словами.
— С какой стати ты затыкаешь мне рот, а? — обиженно протянул Кубинец. — Кто, как не я, вытаскивал тебя из этой вонючей воды, наплевав на акул и все такое?
— Мартин, здесь нет акул.
— Тебе никогда не доводилось слышать о такой штуке, как поэтическое воображение? О Господи, и я еще спасал эту неверующую свинью из подводной могилы?
— Нет, я признателен тебе за это, Мартин. Честное слово. Но пожалуйста, ради всего святого, будь так добр, закрой свою глотку хоть на минуту.
Кубинец, отвернувшись, взглянул в сторону огней на набережной.
— Признательность обычно выражают несколько иначе.
— Ты сказал, что Беннетт удрал. Гато де Роза уставился в воду.
— Испарился. Растаял вдали, точно утренний туман.
— Возможно, это не совсем так.
Кубинец, повернувшись, пристально взглянул на него.
— Тебе известно что-то такое, чего не знаю я?
— Бегунок Йи.
— Йи из Чайнатауна? Один из трех братьев, которые ведают делами дицуй вНью-Йорке?
— Он самый. Я засек его на вечеринке. Он о чем-то беседовал с Беннеттом.
— Ну и что? — Кубинец пожал плечами. — Разве не для этого и проводятся вечеринки?
— Дело в другом. Ты помнишь, что сказал Беннетт? Он убрал Алана Тюна. Между прочим, именно Бегунок Йи был самым большим покровителем Тюна в дицуй.Я слышал, что Йи собирался сильно продвинуть его вверх.
Гато де Роза широко открыл глаза.
— И ты полагаешь...
Симбал кивнул.
— Если Тюн чем-то не устраивал шишек дицуй,то, весьма вероятно, то же самое относится и к Йи. Кто знает, возможно, они на пару снимали пенки с полученных доходов или даже планировали отколоться и начать собственное дело?
— Если ты прав, — промолвил Кубинец, — то мы, отыскав Бегунка Йи, найдем и Беннетта поблизости. Потому что если ты прав, то это означает, что Беннетт здесь для того, чтобы убрать Йи.
— Именно об этом я и подумал.
Кубинец поднялся, сбросив с плеч одеяло.
— Подожди меня. Я сделаю пару звонков. Кто-нибудь должен же знать, где остановился Йи.
Он оказался прав. Кое-кому это действительно было известно.