Из судебного архива принесли небольшую кожаную коробку с документацией по делу. Судя по схеме, механика действительного была замысловатая. Отыскался и портрет предполагаемого убийцы, сделанный по описаниям человека, который сопровождал Ханыля в тот день. С листка бумаги на нас смотрело косматое страшилище с широкой повязкой на левом глазу.
Ли многозначительно кивнул. Я готов был выдвигать контрдоводы, но Цао меня опередил:
— Прошу меня извинить, теперь я должен идти.
И мы, попрощавшись, покинули управу. Высказывать свои сомнения сейчас и Кванмину было бы неубедительно, да и нелепо: судья и словом не обмолвился о господине Чхве, предоставляя это уличным мальчишкам, распевающих глупые песни о том, как «глупый старый Цуй» убил паренька костылём. Занятый своими рассуждениями, я невольно вырвался на пару шагов вперёд, но, услышав за спиной знакомое чихание, остановился и обернулся. Вероятно, Кванмин усмотрел в своём поведении что-то неприличное, потому что, увидев моё к нему внимание, бухнулся в ноги, но я поднял его и самым серьёзным тоном пообещал, что убийца его племянника будет найден.
— Благодарю! Благодарю, милостивый господин! — прокряхтел он в ответ.
Он порывался вернуться в Шато немедленно, но я убедил его подождать пару-тройку дней, когда на Дуншань пойдёт очередная группа торговцев.
— Возможно, к этому времени нам удастся докопаться до истины.
Администратора Ли, наверное, забавляли эти мои уверения и обещания взять расследование под собственный контроль, я ведь совершенно не знал, с чего начать. Меня смущало и удивляло многое. Зачем было пускаться на такие ухищрения, чтобы убить одного несчастного рудокопа? Возможно, его приняли за другого? И что это за бдительные граждане, которые тратят полдня на слежку за хромым, тащатся за ним два десятка кварталов, подбирают брошенные костыли и относят в ямынь? Да и загадочный убийца погиб чрезвычайно «вовремя», избавив судью от хлопот с поиском и великодушно обронив нож, выкованный на Дуншане. Я опасался обсуждать это с Ли в гостинице и после обеда увязался с ним на прогулку. Мы, недолго совещаясь, выбрали то же направление — к «Литературным талантам», — но на этот раз шли пешком и старались держаться вдали от торговых районов.
— Вы обратили внимание на мост, по которому мы пришли в город? — спросил я.
— Да, вторая доска выглядит посвежей, — откликнулся Ли, — и у меня нет оснований не верить показаниям стражника. Он и впрямь мог посчитать, что убегавший от него человек упал в туман.
— А на самом деле?
— Уровень тумана очень высок, и спрятаться там негде, — слова Ли звучали полувопросительно; я кивнул. — Но мы видели его вечером, к тому же на пике двойного прилива. За полночь восемь дней назад вы заметили бы естественный карниз и несколько небольших пещерок.
— Там он и укрылся?
— Я лишь предполагаю. Такой трюк требует изрядной ловкости — неровён час действительно свалишься в туман. Удобного спуска и подъёма там нет. Неудивительно, что караульные не стали проверять пещеры. Ну, а беглец, наверное, дождался, пока всё успокоится, прошёл по карнизу и выбрался много восточнее. Или западнее.
Мы подошли к воротам кумирни, посвящённой Бесхвостому Лису, яньскому покровителю государственных экзаменов, и администратор Ли предложил зайти. Это было несколько странно, потому что ни я, ни он не питали приязни к подобным местам, но, поглощённый беседой, я согласился. Внутренний дворик такой кумирни — это всегда затейливый лабиринт, образованный огромным числом перегородок. Студенты верят, что попасть к Лису можно только окольным путём, и, чтобы ни разу не оказаться в тупике, на удачу кладут в туфли по монете. Помню, как мои сверстники перед сдачей выспрашивали друг у друга схему нашего, дуншаньского лабиринта, но всё впустую: в период больших экзаменаций служители кумирен переставляют перегородки трижды на дню.
Мы двигались по узкому коридору и беседовали вполголоса. Мимо то и дело проходили люди — молодёжь и старики — в одеждах книжников, своей суетой и досадой выдавая расположение тупиков.
— Если убийца не погиб, где нам его искать? Куда он отправился, после того как обманул стражу?
— Это два отдельных вопроса, — произнёс администратор Ли. — На который вы хотите получить ответ: «Где искать?» или «Куда отправился?»?
Мы круто завернули за перегородку и пошли словно в обратном направлении.
— Давайте будем последовательны в хронологии событий.
— Полагаю, он вернулся в Ю. Чтобы написать на себя донос и передать костыли.
Ещё один резкий поворот — и нашему взору предстала квадратная площадка, в середине которой на каменном постаменте под навесом стоял, улыбаясь, Бесхвостый Лис — пузатый каменный истукан с огромным мешком в левой руке и охапкой бумаги в правой. В мешок полагается опускать монетки, а между бумаг — вкладывать собственные прошения в «небесную канцелярию». У постамента кучка коленопреклонённых просителей всех возрастов била поклоны и гудела: «Феникс, ловись! Феникс, ловись!» Странствующий администратор окинул их взглядом и к моему изумлению достал из-под пятки медяк, а из рукава — тугой маленький свиток, перетянутый синей тесёмкой. Он прошествовал к идолу, что-то пробормотал и, кое-как пристроив своё послание, с поклоном отошёл.
— Теперь, если не возражаете, пойдём к выходу.
Некоторое время я молчал. Администратор Ли был одним из немногих рационалистов, чуждых той массе суеверий, которая плотно облепила горную страну и против которой в своё время столь решительно высказывался мой отец. Раз или два я видел его в библиотеке при храме Долгого Учения, но и представить себе не мог приносящим жертву кому-нибудь из многочисленных божков и гениев, которых люди успели наплодить на каждый чих.
— Я, пожалуй, не возьму вас сегодня вечером с собой, — сказал Ли немного насмешливо, когда мы вновь оказались на улице. — Хотя крепкий спутник мне бы не помешал.
— А куда вы собрались?
— К шаману.
Мы помолчали ещё немного. Наконец я поймал вечно ускользающую мысль и спросил:
— Но если он приходил к ямыню, почему судья Цао, имея описание, не задержал его?
Я знал ответ, но мне хотелось услышать от Ли подтверждение своих мыслей и, возможно, зацепку, которая помогла бы мне задать новый вопрос.
— От такого описания толку мало. Понимает это и Цао. В самом деле, что́ вы запомните, увидев хромого заросшего бродягу с повязкой на глазу? А если учесть, что хромота ненастоящая, борода накладная, а повязка лежит в помойке вместе со вчерашними лохмотьями, окажется, что вы не знаете о нём ничего. И уж, конечно, не приметили вот этого.
Он подал мне туго скатанный свиток, перевязанный тесьмой, точь-в-точь как давешний. Я развернул его и увидел лицо человека, нарисованное углём. Какие-то черты были проведены твёрдо и чётко, другие лёгким касанием — автор, вероятно, не был в них уверен. Так, линия подбородка была едва намечена, зато выделялись высокие скулы, узкий правый глаз с широким зрачком, плавающим в море белка (такие глаза иногда называют «змеиными»), и чуть перекошенный нос. Рядом мелким почерком шли приписки об иных приметах: сложении, осанке, походке и прочем.
— Откуда у вас это? — спросил я.
— Бесхвостый Лис поделился. Гильдия нищих никогда не стала бы сотрудничать с властями, но для себя составила весьма подробный портрет.
Это ясно. Чужак посягнул на их территорию. Впрочем, судя по приписке к портрету, подопечные косоглазого Жаожана не заметили в нём чего-то уж очень подозрительного — вёл он себя так, как и подобает выскочке-гастролёру: пытался просить подаяние у молелен и на рынке, но отовсюду его гнала гильдейская рвань, не желающая уступать насиженных мест неизвестно кому. В итоге мошенника бранью и затрещинами вытеснили на окраину, а его побег из города был, разумеется, воспринят как позорная безоговорочная капитуляция.
Администратор Ли рассуждал, стараясь не плодить в деле новых гипотетических фигурантов. Мне до сих пор кажется, что он ошибался: скорее всего, преступник действовал не один, и тот, кто собственно убил Пэк Ханыля, наверное, в ту же ночь ушёл на другую часть Юцзюэшаня, а то и вовсе покинул гору. Но даже не столь важно, кто именно принёс в ямынь донос и костыли, — нетрудно понять, почему судья Цао так легко во всё поверил.
На самом деле, Ханыля могли бы отравить даже как-то иначе — Цао всё равно вцепился бы в костыли с их «хитроумным устройством» и «редким и сложным ядом». В том, что юское начальство не забыло обиды и ищет повода поквитаться с господином Чхве, сомнений не было. Возможно даже, что некий «доброжелатель» намекнул властям, что такого-то парня, насолившего Чхве, со дня на день собираются убить, и те ждали этого события. Но всё, что мы видели, было в лучшем случае косвенными доказательствами, на которых нельзя было построить убедительного обвинения. Любое дело с участием префекта подлежало рассмотрению особой губернаторской комиссии с последующей передачей дела в Императорский суд в Тайцзине, и, конечно, господину Чхве не грозило наказание, пока он оставался у двора на хорошем счету…
Кто и зачем совершил это убийство? За неимением лучших вариантов поверим всему, что говорил Цао. Пэк при своём характере легко мог нажить себе врагов, но орудие преступления исключает простое сведение счётов (если, конечно, его не устранил Чхве или юский правитель, во что решительно не хотелось бы верить). Нож, брошенный у моста, намекает, что убили не по ошибке, хотя здесь уверенности нет. Кроме того, внезапная перемена в поведении Ханыля говорит о том, что он был встревожен. Возможно, он перешёл дорогу силе, которой заведомо не мог противостоять, а получив угрозы, решил, что бежать и прятаться бесполезно, и обратился за помощью к шаманам, на которых корейцы во многих случаях полагаются безоговорочно.
Чтобы разобраться, кто убийца, вначале разберёмся в самом Ханыле. Кто он такой и для кого представлял интерес? Рудокоп, карикатурист и смутьян — вот и всё, что я о нём знал. Человек, который был лицом шатоского протеста, но спрятал