— Окружная управа горела, — охотно откликнулся незваный гость. — Слышали, какой трезвон стоял, а? Видать, пожарные не сразу поспели. Судья Цао завтра головы с них поснимает.
Ранним утром меня навестил администратор Ли. По его виду я понял, что он только что вернулся со своих прогулок.
— Слышали о пожаре? — спросил я.
— Я видел его своими глазами от начала и до конца.
Пламя вспыхнуло в той части управы, где находился судебный архив, и разгорелось очень быстро. Кто-то винил упавший светильник, другие шептались о поджоге, но в любом случае огонь победили бы очень быстро, если бы не подвели «залоги спокойствия» — противопожарные резервуары, которым полагается стоять на каждой улице и особо — в присутственных местах. Но почему ни на улице Яшмовой Луны, ни в окружной управе воды под рукой не оказалось? Слухи винили в этом и нерадивость судьи, и неких таинственных злоумышленников. Внутренне я посочувствовал Цао, ещё не понимая, какой он в действительности получил карт-бланш.
— Ну а что же ваш шаман? Вы у него побывали?
— И не у одного, — сказал Ли неожиданно усталым голосом и жестом дал мне понять, что визиты результатов не дали.
Ю — город большой, и ведуны, в отличие от лавочников, не селятся рядком на одной улице. К кому из них обращался Пэк Ханыль? Что он мог им сообщить? И кто, пусть и за взятку, готов пересказать что-то ценное для нас? Вероятно, адреса Ли получил от Цзаня Малого — а тот наверняка выведал их у извозчиков, подвозивших щедрого молодого корейца, — но каким образом он пытался что-то вызнать, трудно даже предположить. В детстве мы с друзьями из шалости подсматривали за шаманами — на Дуншане их тоже водилось с избытком, а самых колоритных можно было встретить в гостевой слободе. Многие были слепцами (к таким питают особое доверие), другие производили впечатление бесноватых или отъявленных мошенников, а кто-то сочетал все три качества сразу. Впрочем, все они, кажется, живо откликались на звон монет. Наверное, этим средством и пользовался странствующий администратор.
— Что вы намерены делать сейчас? — поинтересовался я.
— Выспаться, — Ли выразительно кивнул на дверь, и я понял, что он опасается подслушивания.
Обидно. Получалось, что я не только не мог заниматься расследованием, но даже лишился возможности его обсуждать. Весь день я пролежал пластом. Впрочем, в обед пришёл врач и удовлетворённо отметил, что руки и ноги, ещё вчера парализованные, уже сносно меня слушаются. Администратор Ли больше не заходил, но попросил хозяина гостиницы, чтобы в определённые часы меня немного развлекали чтением. Тот, вероятно, не очень хорошо объяснил суть дела своему подручному, потому что в первый раз «определённые часы» пришлись на время моего сна.
Помню, как в мареве сновидений зазвучал заунывно блеющий голос, и я увидел череду литых колокольчиков с отчеканенными на них иероглифами: «Ночью и днём, наверху и внизу, на горах и в лесах правда одна…» — начало трактата Люй Дацюаня. Я разлепил глаза. Передо мной с книжкой в руке сидел двуцветный сектант «матушки Кён». Разобравшись, в чём дело, я вновь опустил веки и обречённо попросил почитать мне что-нибудь посвежее.
— «Четыреста духов деревни Хоукай», — внезапно отозвался чтец.
Я с интересом посмотрел на него ещё раз. Сектант как-то воровато оглянулся и с заговорщицкой улыбкой извлёк из рукава книжицу в зелёной обложке. Получив моё согласие, он с явным удовольствием раскрыл её и начал читать — вполголоса, украдкой и тем не менее смачно. Даже первые слова («В третьем году правления под девизом „Возвышающая справедливость“ в циньском городе Пэйцзинь на улице Благих Предзнаменований в третьем доме от малых южных ворот…») звучали в его устах живее и осмысленнее мудрых изречений Люй-цзы.
Я знал эту историю. В детстве я прочитал таких немало, и когда двуцветный дочитал её до конца, на его «Ну как?», я честно ответил, что рассказ «Сломанная печать» чем-то похож, но интереснее.
— Вы читали «Сломанную печать»? — заёрзал сектант. — Я никак не могу её разыскать!
Моего собеседника звали Чжэн Тоуто, он был студентом-недоучкой, родичем хозяина гостиницы и большим любителем страшных историй. Когда я слабым голосом (даже нарочито слабым) поведал ему, что не только читал упомянутое произведение, но за множество пересказов затвердил его наизусть почти дословно, глаза у Чжэна загорелись. Но я тут же добавил, что едва ли осилю повествование, пока не поправлюсь.
Чжэн сразу же взял меня под свою опеку. Как прилежная сиделка, он неотступно дежурил у моего ложа. Поправляя мне подголовник, подавая бульон или разводя лекарство, он нет-нет, да выуживал у меня порцию сюжета, а когда я дремал, тайком всё записывал.
Назначенное мне лечение оказалось весьма действенным, и на второй день я решил, что могу встать на костыли. Чжэн Тоуто немедленно их раздобыл, однако и небольшой прогулки по комнате хватило, чтобы наказать меня за самонадеянность. Я тут же почувствовал острую боль и, неправильно поставив костыль, потерял равновесие и рухнул на пол. Чжэн доволок меня до постели и доверительно сообщил:
— Вас кто-то сглазил.
Из-за боли в груди мне было трудно рассмеяться, и он продолжал:
— С моим тестем было точно так же. Нужно показаться колдуну, чтобы он оградил вас от недоброжелателя.
Мне отчаянно захотелось выбранить его и заодно поинтересоваться, что там Люй-цзы говорил о колдунах и гадателях, но, едва открыв рот, я зашёлся болезненным кашлем, а когда он прошёл, схлынул и первый импульс. В конце концов, шалопай Чжэн желал мне добра.
— Какому ещё колдуну? — спросил я хрипло.
Сектант с довольным видом рассказал мне о даосе Фань Яоцзу по прозвищу Чёрный Поток, который жил на углу у Малого рынка, был слепым от рождения, а стало быть, помог бы мне всенепременно. В саду его дома располагался Удел Великой Пустоты — большой восьмиугольный павильон, в несколько слоёв обтянутый тёмной материей. Чжэн уверял, что внутрь не проникает ни луча света, то есть не видно ровным счётом ничего. В этой непроглядной темноте проситель оставлял образ досаждающего ему человека и обращался за помощью к десяти оберегающим духам. Каждый день утром и вечером даос с деревянным мечом и заклинаниями обходил павильон, а в конце месяца слуги полностью его вычищали, выносили содержимое за город и сбрасывали в туман. Таким образом дурные стремления изображённых злопыхателей поначалу не могли пробиться за непроницаемый экран, а затем тонули у подножия горы.
— Вы знаете, кто может желать вам зла или неудачи? — осведомился Чжэн.
Я кивнул.
— Могли бы его изобразить?
Я покачал головой. Даже если бы я верил в эту чушь, нарисовать судью Цао я бы, наверное, не сумел. Чжэн тут же заверил меня, что это не беда, и очень быстро принёс мне с улицы купленную у торговца чёрную глиняную куколку, сработанную настолько плохо, что было неясно, какой из уродливых бугров считать головой. Теперь от меня требовалось только проставить на фигурке нужную фамилию. Чжэн подал мне кисть и синюю тушь, разведённую пополам с белилами. Я проставил на основании иероглиф «Цао» — и, пользуясь возможностью, светлыми точками обозначил куколке пару глаз. Сектант завернул её в кусок ткани, перехватил бечёвкой и сунул мне:
— Вот с этим и идите к Чёрному Потоку, — потом, запоздало поняв глупость своего совета, добавил: — То есть я сейчас вызову носильщиков!
Мысль о том, чтобы посостязаться с администратором Ли в прогулках по шаманам, показалась мне забавной и привлекательной. Я потянулся к сумке у изголовья и вытянул оттуда две связки монет для Чжэна: одну на расходы, другую за труды. Он был польщён, дважды отказывался, но на третий раз взял деньги. Не прошло и четверти часа, как он явился в сопровождении трёх таких же сектантов. Меня быстро, но осторожно спустили на первый этаж и вместе с костылями уложили в паланкин с жёлтыми и зелёными драпировками. Ни дать ни взять — понесли «матушку Кён».
Прогулка оказалась дольше, чем я ожидал. От мерного покачивания я задремал и проснулся, только когда паланкин поставили на мостовую. Отдёрнув шторку, я увидел массивные чёрные двери, украшенные алыми шляпками гвоздей. По сторонам от ворот сидели отвратительные химеры с мордами гуйшэней. Наверху красовалась табличка: «Усадьба семейства Фань». Привратник смерил нас подозрительным взглядом — вероятно, почитатели Люй Дацюаня у даосов не в чести, — но Чжэн, решив не тратить времени на переговоры и объяснений, попросту сунул ему несколько монет, и ворота открылись.
О нашем прибытии известили ударом в гонг, так что Чёрный Поток, поддерживаемый двумя слугами, встретил нас уже в переднем дворике. Я отчего-то представлял его себе седым стариком, а он оказался моим ровесником. Вместо морщин и всклокоченной седой бороды — гладкое холёное лицо, с едва обозначенной растительностью. Вместо согбенной, побитой временем фигуры — ровная спина и богатырские плечи на зависть иному воину. Даже длинные густые волосы, чёрным водопадом спадавшие на плечи, выглядели ухоженно и в целом благообразно. В моём сознании не сразу установилась чёткая связь, но отцом его был генерал Фань Ланъе, погибший десять лет назад на западе Юэ. Печально, что отпрыск столь славного рода учёных и сановников посвятил свою жизнь шарлатанству и «заклинанию духов». Шею его отягощало внушительное монисто из амулетов, глаза закрывала широкая бархатная повязка, вышитая золотом и серебром. Чжэн Тоуто склонился к моему уху и радостно шепнул, что даос совершенно ничего не видит. Словно противореча его словам, тот с лёгким поклоном спросил:
— Что угодно благородному дуншаньскому чиновнику от скромного служителя Вечного Пути?
— Как? Как он узнал, кто вы?! — восторженно удивился Чжэн. Помня, что мне может быть тяжело говорить, он выдал собственную версию того, что со мной произошло, добавив, что всё это — по воле злобного недруга.
Даос повелительно махнул рукой, указывая нам следовать за ним, и прошествовал в главный двор. Стоит отдать должное вкусам покойного генерала, но насколько изысканно был устроен сад и украшены боковые галереи, настолько же уродливо смотрелась чёрная конструкция в центре. Вокруг Удела Великой Пустоты на постаментах выстроилась целая армия разномастных кумиров самого свирепого вида. Чжэн воодушевлённо сказал, что это, наверное, сто сорок четыре демона ночного неба, и даже бросился их пересчитывать, но Фань Яоцзу вновь поднял руку, и все звуки стихли.