— Вы приготовили изображение? — спросил он.
— Да, — ответил я, доставая самодельный свёрток с фигуркой.
Он дал знак, что внутрь я должен следовать за ним один. Меня поставили на костыли и помогли дойти до чёрного полога. Мы перешагнули порог павильона. За первым пологом следовали второй и третий. Приоткрывая их для меня, Фань уверенно шагал дальше. Когда короткий входной коридор остался позади, я понял, что действительно перестал что-либо видеть. Глаза тщетно всматривались в темноту — приспособиться к ней не удавалось. В сердце появился панический страх. Даос схватил меня за плечи, приподняв в воздух, несколько раз обернулся кругом, вновь поставил на пол и прошёл вглубь павильона. Я не понимал, где нахожусь. Любые направления словно перестали для меня существовать. Рука непроизвольно потянулась к шее, где на шнурке висело устройство, полученное от галантерейщика в Шанши.
Послышался лязг и дробный деревянный стук. Фань громовым голосом произнёс:
— Чёрный камень с синим взглядом!
Я отдёрнул руку, не зная, что и думать.
— Брось его перед собой! — потребовал голос.
Я стоял в ступоре. Как быть? В полной темноте — и неспособный свободно передвигаться — я оказался совершенно беззащитным. Даже если бы сейчас при мне было оружие, я едва ли мог бы им воспользоваться, а мой визави, привычный к жизни без света, напротив, чувствовал себя как рыба в воде. Я услышал твёрдые шаги, властная рука выхватила из моих пальцев мешочек с куколкой Цао и швырнула на пол. Мне сразу полегчало. Вероятно, даос своим «провидением» рассчитывал вселить в меня ужас и трепет, но мне было совершенно не важно, каким образом он узнал о том, как выглядит фигурка.
Стук и лязг продолжились, но теперь в них стали вплетаться слова колдовских формул. Фань бормотал их то тише, то громче, с надрывом, постепенно впадая в некое подобие транса. Его голос слышался то слева, то справа, из чего я понял, что он кружит по помещению, как часто делают даосы, проводя ритуалы изгнания духов. Я почувствовал запах неизвестных мне благовоний и на всякий случай заложил ноздри ватой, которую захватил с собою из гостиницы. Внезапно тяжёлым басом запел колокол. Вместе с подвыванием даоса, дурманящим ароматом и полной темнотой этот звук словно подавлял, подминал под себя сознание, и я в отчаянной попытке его сохранить всё же зажёг синий луч.
Обстановка разом лишилась мистического величия. Фань Яоцзу с колотушкой в одной руке и железным веером-трещоткой в другой отплясывал в комнате и, должен сказать, для слепого делал это очень ловко. Колокол висел тут же, рядом стояли бронзовая курильница и столик с разложенными инструментами — у Чёрного Потока в запасе было ещё немало фокусов. Но куда больше меня заинтересовали стеллажи вдоль стен — пристанище рисунков и статуэток. И если некоторые фигурки стояли на полках завёрнутыми, то свитки все были раскрыты. Перед стеллажами на полтора локтя от пола тянулся тросик с подвешенными звонками. Такие же барьеры были натянуты в других частях павильона. Заклинатель выделывал сложные па, не касаясь их, но, насколько я могу судить, действительно был слепым, к тому же на глазах оставалась повязка. Он не отреагировал на появившийся источник света; впрочем, на одной из полок я заметил тяжёлую алебарду и рассудил, что неумелая попытка порыться в его сокровищах может дорого мне обойтись.
Ближние стеллажи я изучил, не сходя с места. Рисунков на них было немного, и все они отличались невысоким качеством, но я два или три раза узнал фактурную физиономию судьи Цао. Больше всего свитков было у дальней стены, и, дождавшись, когда Фань замрёт у столика, я решительно двинулся вперёд.
Удивительно, сколько сил и проворства находит в себе человек в минуты опасности и нервного возбуждения! Пару часов назад я кое-как переставлял костыли в гостиничном номере, а сейчас передвигался с прытью и ловкостью профессионального нищего. Вряд ли я делал это бесшумно, но на мою удачу даос как раз в это время токовал особенно громко, готовясь устроить для простака-посетителя особенно впечатляющий эффект. Когда я достиг полок, в комнате разом вспыхнули и погасли несколько фонариков с устрашающими рожами. Фань ещё раз ударил в колокол, подбросил в курильницу щепоть какого-то порошка и усиленно заработал веером, гоня дым в сторону выхода.
Нужный рисунок я отыскал не сразу, но узнал его с первого взгляда. На прямоугольном куске шёлка углём и тушью было выведено мужское лицо, а ниже — имя: «Хань Болин» по-китайски и по-корейски. Портрет практически ничем не напоминал давешнее произведение Жаожана и компании, но рука Пэк Ханыля чувствовалась безошибочно. Рисунок был прикреплён к тонкой бамбуковой планке и подвешен за тонкий шнурок на нехитром крюке. Если бы не полученные травмы, достать его было бы проще простого.
Я подошёл поближе к ограждающему тросу и замер. Дотянуться до стеллажей рукой я не мог, как и перешагнуть преграду, не наделав при этом шума. Сейчас пригодилась бы рапира, но, как я уже отметил, её при мне не было. Сколько ещё продлится спектакль Фань Яоцзу, я не знал, так что медлить было нельзя. Превозмогая боль, я перенёс вес на неокрепшие ноги, поднял костыль и остриём снял рисунок с крюка. Мгновение — и свиток оказался в моём рукаве. Азарт прошёл, и я остался один на один с болью и немощью.
Путь к выходу оказался в разы тяжелее, я так и не смог его преодолеть. Запнувшись, я попросту рухнул Фаню под ноги и лишился сил. Его это, однако, не смутило. Вероятно, на что-то в этом роде он и рассчитывал. Едва ли предполагалось, что, опьянённый курениями и испуганный пылающими лицами чудовищ, я останусь стоять на одном месте. Даос оттащил меня к выходу; чтобы его уважить, завершение спектакля я выслушал в полной темноте. После этого Чёрный Поток трижды ударил в колокол, и вошедшие слуги вывели нас обоих на свежий воздух.
Не дожидаясь особых приглашений, я вынул из кошелька два серебряных слитка и честно сказал, что потрясён тем, что открылось мне внутри.
На обратной дороге в гостиницу я ещё раз рассмотрел портрет. В нём, как и в других работах Ханыля, чувствовалась некоторая карикатурность, но я был уверен и в том, что изображённый человек легко узнаваем. Тонкий нос, резные ушные раковины, прищур глаз, острый подбородок и губы, сжатые в презрительной усмешке, — всё было прорисовано тонко и подробно.
В номер я прибыл одновременно с врачом — и получил от него справедливый выговор за несоблюдение режима. Боль становилась всё сильнее, и её пришлось снимать иглами. Перед уходом доктор пообещал мне, что ещё одна вылазка за порог оставит меня калекой на всю жизнь, благо жизнь эта может оказаться недолгой. Но, как только дверь за ним закрылась, Чжэн успокоил меня, что после визита к колдуну мне ничто не грозит, и, сгорая от любопытства, бросился выпытывать, что́ я видел в Уделе Великой Пустоты. Этот рассказ он слышал, очевидно, не в первый раз, поскольку, стоило мне задуматься и замолчать, сам досказывал целые пассажи. Затем он полностью пересказал всё уже сам, делая особый акцент на понравившихся эпизодах. Желая отплатить Чжэну услугой за услугу, я как можно убедительнее высказал ему, что считаю Фаня обычным мошенником, но Чжэн, кажется, не обратил на мои слова вообще никакого внимания. Он избавил меня от своего общества, только когда в комнату постучал Ли.
— Что же вы такое делаете? — спросил странствующий администратор после краткого приветствия.
В качестве ответа я протянул ему свиток. Ли развернул его, с минуту рассматривал, затем одобрительно кивнул. Он не осведомился, у кого и при каких обстоятельствах я получил последний, быть может, рисунок Пэк Ханыля, — вероятно, он уже знал о моей поездке в усадьбу у Малого рынка и понимал, что, каким-то образом заполучив изображение, я не стал задавать Чёрному Потоку вопросы. Да и можно ли было узнать что-то большее? Судя по тому, как даос держался со мной, трудно предположить, что у Ханыля он выспрашивал обстоятельства постигшей его беды.
Ли принёс с кухни бульон и сам заботливо покормил меня, делясь последними городскими слухами и скудными плодами собственного расследования. Он взял с меня слово обойтись в дальнейшем без эскапад, но, увы, я, наверное, был прочно связан с несуразными поворотами событий и сумел впутаться в передрягу, даже не поднимаясь с постели.
Глава семнадцатая. Гости города Ю покидают его в досаде, достопочтенный Му повествует о вещах
В ночь у меня поднялся сильнейший жар, не отступавший на протяжении суток. Врач приходил теперь трижды в день, перемежая все известные ему методы лечения. Чжэн, видя моё состояние, не донимал расспросами, но, когда я приходил в сознание, исправно читал мне рассказы о призраках и оборотнях, что вкупе с недавним посещением Удела Великой Пустоты давало превосходный материал для горячечного бреда.
Всё это время Ли занимался не столько расследованием сколько попыткой урегулировать скандал политически, вынужденно взяв на себя и мою роль как представителя Дуншаня на переговорах с юскими властями. Он же, сколько мог, беседовал и с Пэк Кванмином, хотя тот в основном оказывался предоставлен собственным мыслям и уличным слухам. Рисунок Ханыля был тщательно скопирован и вслед за рисунком гильдии нищих с нарочным отправлен на Дуншань.
Розыски человека по имени Хань Болин предсказуемо не дали результата, но Цзани отличались удивительным упорством и везением. На другом конце города они разыскали ломбард, держатель которого вспомнил, что недели две тому назад некий Хань Болин приходил к нему с вопросом, нет ли на хранении конверта на его имя. Такового не оказалось, но оставлять в сертифицированных ломбардах письма и посылки до востребования — обычная практика среди торговцев и коммивояжёров на северо-востоке, так что в вопросе посетителя не было ничего необычного. Процентщик даже не вспомнил бы о нём, если бы со скуки не оставил запись в реестре. Увы, эти сведения не приближали нас к нахождению убийцы, но позволяли точнее восстановить картину происшедшего. Надо полагать, от Ханыля требовали какого-то решения (может быть, вернуться в Шато) и дали ему срок на раздумье. Ответ рудокоп должен был оставить в ломбарде на имя Хань Болина. Не обнаружив конверт вовремя, угрожавшие перешли к действиям, последствия известны.