Вот начался негромкий, но твёрдый спор о природе вещей. Учитель Яо, совсем как отец, не повышает, а понижает голос. «Дедушка Белая Шляпа» добродушно смеётся и беззлобно, как мама-кошка непослушных котят, вздумавших кусаться, разбрасывает все аргументы в стороны. Безусловно, философия — это его стихия. Но как на всякий случай проверить и фехтование? Как побудить мастера Шангуаня продемонстрировать своё мастерство, не вызывая у него подозрений?
Из восточного флигеля пришёл слуга, и Яо Шаньфу, сердечно извиняясь, попросил дозволения нас покинуть. Мы, напротив, вызвались проводить его до двери флигеля, а затем остались вдвоём во дворе дома. Уже стемнело, луны скрывались за облаками, и слуги, видя, что хозяин изволит гулять, спешно зажгли во дворе несколько фонарей.
— Зима будет недолгой, — сказал Юань Мин.
— Почему вы так считаете?
— Небо и горы тоже имеют лица, — бросил он как-то вскользь, так что мне это показалось не то идиомой, не то цитатой, но переспрашивать я не стал.
Мы несколько раз прошлись по дорожкам. «Господин Белая Шляпа» в этот раз опирался на изящную, даже щеголеватую трость — он пришёл из гостевой слободы пешком, хоть я и порывался заказать ему паланкин. Теперь я подыскивал доводы в пользу того, чтобы хоть обратный путь он проделал в паланкине.
— Благодарю вас за чудесный вечер, — произнёс он, в очередной раз поравнявшись со входом в главное здание. — Сегодня я не раз вспоминал о вашем отце и рад, что у него такой сын.
Я поклонился, повисла тишина. И в этой тишине особенно отчётливо прозвучал хорошо знакомый звук. Щелчок арбалета. Мгновение, и Юань Мин, резко взмахнул передо мною тростью. Мгновение — и на плитках дорожки поодаль зазвенел металл. Повернув голову, я успел увидеть на внешней стене с западной стороны фигуру, которая тут же спрыгнула то ли во двор, то ли в переулок — и растворилась в темноте.
На цветочной клумбе, поблёскивая в свете фонаря, лежала отбитая тростью арбалетная стрела. Не тратя времени на то, чтобы детально её рассмотреть, я сунул стрелу в рукав, громко позвал слуг и приказал обыскать дом, особенно западную сторону, а Минхёку особо поручил осмотреть всё снаружи. На всякий случай мы с Юань Мином вернулись в гостиную. Слуги ничего не нашли. Вернулся Минхёк и сообщил, что у западной стены даже нет свежих следов. А вот на южной, недалеко от ворот был приколот небольшой листок со странным рисунком: химера, свернувшаяся клубком вокруг схемы гексаграмм, слово «послезавтра» и цифра семь внутри цветка. Кто и когда оставил этот листок, никто не знал. Особенно сильно обеспокоили меня именно цифра и цветок. Мне показалось, что он похож на лотос, и я насчитал у него девять лепестков.
— Хотелось бы мне сказать, что это меня выследил кто-то из старых врагов, но стрела явно летела в вас, — произнёс Юань Мин, когда беспокойство в доме несколько улеглось.
Я встал на колени и трижды ему поклонился:
— Могу ли я как-то отблагодарить вас?
«Господин Белая Шляпа» рассмеялся, пусть и несколько натужно:
— Хорошо, хорошо! Вызовите мне паланкин.
Глава двадцать третья. Старые предания раскрывают свои тайны в доме кузнеца, мёртвые взывают к живым
Не в силах уснуть, я долго сидел в кабинете и смотрел на сорванный со стены листок. У меня с первых мгновений родилась уверенность, что это не обычная бумажка с эзотерической символикой, какие в изобилии водятся у бродячих даосов, а скрытое послание. Вероятно, потому, что на пересечении образов — цветок, цифра, гексаграммы — как бы само собой проступало «Течение девяти принципов», с которым мой путь уже успел пересечься — и, может быть, дважды, если предположить, что в Ю и Шато поработали «пурпурные лотосы». Не исключено, что за мною уже отправили эмиссара, какого-нибудь «господина Семь»? Если так, то что входит в его компетенцию? Или семь — это номер одного из «девяти принципов», возможно, нарушенного мной? Или гексаграммы, которая описывает участь, поджидающую меня «послезавтра»? Я взял из отцовской библиотеки футляр с «Книгой перемен». Под семёркой шли рассуждения о войсках в походном строю, и это окончательно сбило меня с толку.
Вдруг в окно постучали. Я на всякий случай взял со стойки рапиру (чем бы она могла мне помочь?) и отодвинул раму. Под окном стояла Мэйлинь:
— Я слышала в доме переполох. Правда, что в тебя стреляли?
Выжав из себя улыбку, я сказал, что это пустяки, глупый розыгрыш — и я даже знаю чей. По-своему я не солгал: это была инсценировка с целью проверить Юань Мина. Стрелял Минхёк — и по моему распоряжению. На случай провала стрела была как следует затуплена и в худшем случае оставила бы синяк, но всё прошло как нельзя лучше. Так что о выстреле я уже давно не думал, о чём и сказал Мэйлинь.
— Если так, то почему тебе страшно? — спросила она. Прямо так, в лоб сказала то, в чём я и сам себе не хотел сознаваться. Мне было страшно.
— Послушай, что такое семь? — вопросом на вопрос ответил я. — Цифра семь.
— Счастливое гадание на свадьбу, — быстро откликнулась Мэйлинь и тут же как-то сникла.
Мне показалось, что в глазах у неё блеснули слёзы: наверное, опять вспомнились деревня Тайхо и Чжуан Дэшэн. Я быстро взял со стола листок:
— Смотри. Это прикололи к стене дома. Тут семёрка. Что она может значить?
Мэйлинь внимательно посмотрела на рисунок и вдруг сказала, что с год назад уже видела подобный в Тайхо, в кабинете отца.
— Лучше спросить у него, — произнесла она и добавила: — Завтра, не сейчас. Он уже спит. Уже спит… Да и мама тоже…
Я на мгновение отвлёкся, опять разглядывая листок, а когда хотел спросить, что́ с госпожой Яо, Мэйлинь уже не было.
Ещё ночью я настрого запретил слугам рассказывать о том, что в меня стреляли, но в управе, наверное, каждый чиновник в частном порядке тихонько выразил мне сочувствие и обеспокоенность, а я устал отвечать: «Ну что вы, это пустые слухи». Молчал разве что господин Чхве, но я всё же поостерёгся после совещания обращаться к нему за сведениями о «девяти принципах»: так бы он точно решил, что на мою жизнь покушались. Не стал я запрашивать соответствующую литературу и в библиотеках — не понимая до конца, чьих именно соглядатаев опасаюсь: таинственных «лотосов» или дуншаньского префекта.
Дома меня, разумеется, окружил тревогой Яо Шаньфу. На вопросы о ночном покушении (выходке, о которой я уже тысячу раз пожалел) я протянул ему давешний листок. Учитель Яо несколько мгновений непонимающе смотрел на него, затем решительно потряс головой:
— Что же, вы считаете, что этот человек мог в вас стрелять?
— Доказательств нет, — ответил я. — Но выглядит странно, даже угрожающе. Вы считаете иначе?
— Конечно! — голос Яо посветлел. — Это вроде визитной карточки, извещающей о том, что послезавтра, то есть уже завтра к вам в гости собирается прийти один молодой человек, опасаться которого нечего. Когда вы с ним познакомитесь, то сами это поймёте. Он один из нас, если можно так выразиться.
Как я уже писал, один из ключевых эпизодов становления общества «тайных учёных» произошёл на юге далёкой области Шу, в префектуре Тулин. Там же учитель Яо, а затем и мой отец познакомились с выдающимся эрудитом Чжан Фоу, потомком славного чиновничьего рода, в котором было четыре губернатора и шесть министров. Именно в его доме не без его помощи был расшифрован первый «индийский гранат». За полгода до этого Чжан лучшим из области сдал большой государственный экзамен и мог рассчитывать на высокую шапку префекта или должность в столице, но во имя науки решил отказаться от карьеры и остаток дней провёл смотрителем училищ в родном Тулине.
У хмурого книгочея Чжан Фоу не было детей, его наследником и продолжателем дел стал племянник и, казалось бы, полная его противоположность — балагур и весельчак У Чжайбо. Совершенно не склонный корпеть над книгами, он был влюблён в странствия и поиски. До смерти дяди (тот умер незадолго до моего отца) он охотно выполнял для него роль посыльного, отправляясь с сообщениями и поручениями в разные части горной страны — чаще всего в образе даоса. Постоянным его атрибутом был тао — плоский барабанчик на рукоятке и с парой деревянных подвесок. С одной стороны тао была изображена химера, с другой — таблица гексаграмм. При прокручивании изображения совмещались.
— Его так и прозвали — У Барабанчик, — улыбнулся учитель Яо.
— Ну, а семёрка в лотосе? — спросил я.
— В вашем городе, кажется, есть гостиница с «цветочным» названием? У, если вы пожелаете навестить его сами, остановился в седьмом номере.
Этот рассказ словно рассеял для меня грозовые тучи. Видя улыбку на лице Яо, я намекнул было на обещанную удивительную историю, но он запросил последнюю отсрочку: У явился на Дуншань очень вовремя, и радость открытия хотелось разделить с ним.
Во второй половине дня я отправился к гостинице «Цветы востока», но у дверей чайной в паре кварталов от неё чуть ли не нос к носу столкнулся с администратором Ли. Из обмена приветственными репликами я понял, что из Лияна он вернулся буквально только что — и не один, а сопровождая областного ревизора И Мэнкуна. Ревизор как раз остановился в «Цветах востока», и мне тут же расхотелось туда идти.
Ли предложил разделить с ним чаепитие, а затем пройтись до гостевой слободы. За столиком я сидел как на иголках, не зная, известно ли ему о ночном эпизоде и о том, что в момент стрельбы в гостях у меня был Юань Мин. Но господин Ли непринуждённо разговаривал о погоде, состоянии дорог, книжных новинках. Единственный вопрос в мой адрес касался моего самочувствия, и я как можно проще ответил, что уже приноровился хромать и даже часто обхожусь без трости.
— Да, мы с вами теперь две хромоножки, — рассмеялся Ли. — А вот насчёт трости не торопитесь. Много лет назад я тоже от неё отказался. Теперь жалею.
Мы с ним, наверное, действительно забавно смотрелись вдвоём. Правда, Ли, в отличие от меня, прихрамывал только при быстрой ходьбе, а медленно шёл вполне себе ровно. Когда мы вошли в слободу, я с опасением ждал, что он свернёт к дому Юань Мина, но в итоге мы оказались у ворот оружейной мастерской Сюй Чаньпу. Здесь же обитало всё его семейство — жена, пятеро сыновей с супругами и внуки. Тот редкий случай, когда дом гостевой слободы был нормальным домом на одну семью.