— Глупости, — небрежно сказал я. — У вас от этих рассказов разыгралось воображение.
Ким подошёл к столику, провёл пальцем по курильнице, снял крышку и, взяв на кончик мизинца благовонной смеси, попробовал на язык. Потом вернул крышку на место и обернулся ко мне:
— Это, как вы знаете, «лотос пяти сновидений», часы-курильница. Такие были в моде при государе Зодчем.
Я не знал, но кивнул. На всякий случай Ким опять снял крышку и показал, как устроен этот хитроумный прибор. Каждый бронзовый лепесток — словно затейливый лабиринт канальцев. Когда курильницу зажигают, огонёк медленно идёт по этому лабиринту, лепесток за лепестком. Всего их пять, по числу ночных страж, то есть прибор рассчитан на всю ночь. Посмотрев на него, всегда можно определить, который час. Но «лотосом пяти сновидений» его называют не просто так: при позапрошлом императоре на каждый лепесток принято было насыпать своё благовоние, так что часы отличались и ароматом.
— Торговый дом Чхве, которому я служу, активно ведёт дела как раз по части ароматических смесей. Мы первые поставщики на всём северо-востоке, и я тоже кое-что знаю в этой сфере, — с достоинством сказал Ким. — Благовония могут успокаивать и будоражить, прояснять сознание и вызывать галлюцинации, вводить в сон и пробуждать от него. В работе над ними особенно преуспели чусцы. Некоторые смеси обладают настолько сильным действием, что пары минут хватает, чтобы полностью забыть о действительности и сознанием перенестись в мир чёрных демонов. Ещё при государе Взыскательном, до того как Чу отложилась, производить их запретили под страхом смерти, но производят до сих пор — и даже переправляют в Юэ при попустительстве военных. В этой курильнице, на третьей страже, заложена смесь, вызывающая сильные галлюцинации, и кто знает, что́ на уме у здешнего хозяина?
Я снова кивнул, на этот раз осмысленно — вспомнив свой визит к даосу Фань Яоцзу по прозвищу Чёрный Поток. О том, чтобы, как тогда, попросту заложить ноздри ватой, не могло быть и речи — она бы меня не спасла. Но покидать флигель или выставлять рядом охрану я тоже не желал: во всей этой истории с призраками Цинбао была какая-то загадка, и хотелось понять, какую игру со мной пытаются вести. К тому же — и об этом я сказал Киму — теперь я предупреждён, а значит, могу перехватить инициативу и из добычи стать охотником.
— Боюсь, вы потеряете такую возможность, когда огонёк доберётся до третьей стражи, — ответил поверенный. — Хотите ждать здесь — хотя бы погасите курильницу. Но и тогда ваш план рискует обрушиться с двух углов. Что́ если, не почувствовав аромата курений, злодеи заподозрят неладное? Что́ если вы всё-таки заснёте по естественным причинам? Спящего тигра клыки не защищают.
— Ничего, я постараюсь не заснуть, — сказал я самоуверенно, совершенно не понимая, как действовать дальше.
Ким покачал головой. Потом хлопнул себя по лбу и с улыбкой снял с пояса тугой кисет:
— Как я мог забыть, сударь! Вот что значит волнение!
— Вы предлагаете насыпать в курильницу табак?
— Понимаю ваши опасения. Обычный табак легко распознать, но мой в достаточной мере сдобрен добавками, и, кстати, поначалу прекрасно бодрит. Согласны?
Я махнул рукой. Иных вариантов всё равно не было. Мы тщательно вытряхнули курильницу, высыпали в неё содержимое кисета, а старый порошок ссыпали за дверь. Ким сказал, что на всякий случай он и молодцы Чхве будут держать ухо востро и ждать моего сигнала, и так же тихо удалился. Я зажёг курильницу, и комнату наполнил новый запах. Табачного в нём и впрямь было не так много, но я улавливал именно его. Я не люблю табак и, сколько судьба ни сводила меня с курильщиками, всякий раз реагирую на него неприязненно. Впрочем, как и обещал Ким, накопленная за день усталость разом пропала, и даже чтение дурно отпечатанных книг пошло легче.
Через два часа светильник погас. Я лежал, слушал ночь, думал обо всём сразу — и ни о чём в особенности — и ждал, пока бронзовый цветок доберётся до третьей стражи. В полной тишине я услышал, как приоткрылась и вновь закрылась дверь. Снаружи кто-то прошёл вдоль стены флигеля, и вновь тишина. Через несколько минут со стороны книжного шкафа послышался шум, и я увидел, как он медленно отодвигается, открывая в стене узкий проход.
Блеснул огонёк. В комнату вошёл человек в красном головном уборе военного чиновника и плаще поверх громоздких доспехов. В руке он держал свечу, и при её свете было видно лицо, обильно покрытое белилами и краской, как у актёров оперы. Густые нахмуренные брови, тёмные впадины глаз и усмешка напомнили мне давешние очертания на стене, но первые же движения вошедшего отчего-то внушили полную уверенность в том, что это человек, а не призрак. Следом вошли две девушки с отвратительно размалёванными лицами и в несуразных длинных белых одеяниях, играющие роль не то лис, не то упыриц.
«Военный чиновник» поставил свечу, встал перед моей постелью, и я заметил у его пояса палаш. Девушки заняли места по обе стороны у изголовья. Возможные действия, которые я мог предпринять, исчезали одно за другим. Оставалась только трость, которую я положил рядом с собой под одеяло, но и та давала мне всего один выстрел. Никто не мог поручиться, что после него мне в грудь с обеих сторон не всадят по ножу.
«Военный» кивнул своим товаркам, и те, длинными ногтями вцепившись мне в плечи, справа и слева зашипели в уши. При всём желании я не мог бы и дальше притворяться спящим, да и выражение испуга на моём лице было вполне естественным.
— Ничтожный! — прогрохотал «военный» и картинно достал из ножен клинок. — Ты вторгся в мои земли, и тебя ждёт смерть!
Зрелище было эффектным. Приправленное галлюцинациями, о которых говорил Ким, оно неизбежно сковало бы меня ужасом. Мерзкие рожи девиц то и дело мелькали передо мной, но главную партию, конечно, играл человек в доспехах. Он занёс палаш над головой, но слишком медленно и театрально, чтобы на трезвую голову поверить, что он и впрямь собрался меня убивать. Прикинув, чего от меня ожидают, я срывающимся голосом спросил, кто он такой.
Ответ бы предсказуем:
— Генерал Ван Шифан, доблестный победитель мятежников, погибший от подлой руки канцелярской крысы Лю! Я ужас и погибель всех, кто нарушает границы моих владений, и ты — один из них!
Еле лопоча, я запросил пощады, на всякий случай поудобнее перехватил трость и приготовился стрелять. Настоящие доспехи пробить бы, наверное, не получилось, но я утешал себя мыслью, что передо мной дешёвая театральная бутафория.
«Генерал Ван» опустил оружие. Передо мною вновь замелькали гримасы девиц, и одна из них царапнула мне ногтями по лицу. Сквозь это беснование рокотали слова «призрака» о том, что жалкая моя жизнь не стоит и гнутого фэня, но мне её, так и быть, сохранят, если я дам слово никогда не появляться на подступах к Цинбао.
— Это слово ты завтра должен будешь скрепить клятвой и жертвоприношением на моём алтаре в здешнем лесу. В первый и последний раз ты ступишь под сень этих деревьев безнаказанно, тебя защитит этот талисман, — «призрак» бросил мне на грудь увесистый медальон, и внезапным взмахом палаша погасил свечу, ввергая комнату в непроглядную темноту. — Бойся оступиться. Уходи навсегда. Иначе гибель твоя будет ужасна, — голос звучал теперь со стороны книжного шкафа, и я понял, что «генерал» отходит к потайному ходу.
Но и в такой темноте можно было различить белые одеяния девиц. Одна из них была рядом с «призраком» и уже заходила в потайной ход, вторая (та, что была слева, между кроватью и стеной) неспешно обходила меня, двигаясь вдоль стены и делая какие-то пассы, призванные, должно быть, напоследок произвести на меня впечатление. Повинуясь моментальному азарту, я вскочил с места, сгрёб её в охапку и, оттолкнув дверь, выбежал в хорошо освещённый внутренний двор.
Я не знал точно, где находятся комнаты моих спутников, и стал громко выкликать их по именам. Девица у меня в руках здорово перепугалась и начала вырываться, только когда я ступил под крытую галерею у здания напротив. Я заметил во дворе нескольких слуг, которые, вероятно, должны были нас сторожить, но всё произошло настолько неожиданно для них, что и они опешили и не успели ничего ни сказать, ни сделать, прежде чем навстречу ко мне выбежали Ким и оба молодца Чхве, Ёнсин и Юджин.
Поверенный, понимая всё без слов, перехватил у меня девицу и поясом скрутил ей руки за спиной. Потом, обернувшись к охранникам, по-корейски приказал им немедленно доставить хозяина хутора. В дверях моего флигеля как будто появилось и пропало чьё-то лицо. Как мне сейчас не хватало тех двух парней, оставленных в чэнъиньской больнице! Я обернулся к слугам во дворе:
— Живо туда! — я кивнул на флигель, а видя, что они не трогаются с места, добавил: — Эта девка пыталась меня убить, там её сообщники. Или хотите остаться без ушей?!
— Нет! Неправда! — вдруг подала голос девушка. — Я не пыталась никого убивать!
Ким пристально посмотрел на неё. Его заинтересовало то же, что и меня. Акцент. Речь учёного чиновника рафинирована и словно лишена родины. Столичный министр, яньский губернатор и префект на юге Шу говорят примерно одинаково. Но простолюдин, стоит ему открыть рот, выдаёт себя с головой. Школьный учитель риторики любил время от времени задавать нам загадки, ловко подражая известным обитателям гостевой слободы: вот говорит капитан Дуань, он из области Цинь и словно лает на отдельных словах; вот зазвучали вкрадчивые, медовые нотки — это речь басца, библиотекаря Го Фуфана; вот, чуть поморщившись, учитель переходит с высокой речи на свой родной чжаоский говор, и его мы тоже хорошо знаем. Напрягши память, я вспомнил, у кого слышал что-то похожее на произношение пойманной девицы — у мастера Сюй Чаньпу.
— Как тебя зовут? — спросил Ким.
Девушка молчала. Ким зашёл в свою комнату и вернулся с мокрым полотенцем. Слуги, которых я отправил во флигель, разумеется, никого не поймали и как-то сонно стояли поодаль. Но сразу оживились, когда молодцы Чхве вытащили во двор их хозяина. Оставив Кима стирать грим с лица моей пленницы, я направился к хуторянину, на ходу рассыпая грозные речи: