— Заткнулся бы! — осадила его жена.
Завязалась перебранка с громким выяснением достоинств и недостатков родни до пятого колена, на нас с Юань Мином уже никто не обращал внимания, и мы прошли к воротам обители Облачного Дворца. Здесь местные жители повесили пару фонарей (всё-таки на пятнадцатый день нового года принято украшать прежде всего ямыни и капища), но сразу было видно, что место это в запустении. Особенно остро это чувствовалось в сравнении с центральным храмом Пяти Гениев.
Передний дворик был завален прошлогодней листвой и кусками битой черепицы, по тёмным углам даже сейчас можно было увидеть грязные кучи последнего снега. Людей видно не было, но, несомненно, в обитель продолжали захаживать. Мы прошли вдоль сложного каменного экрана, миновали арку Духовных Драгоценностей (развёрнутую правильным образом с юга на север), за ней — декоративный каменный мостик, пруд под которым давно превратился в грязную забитую канаву, — и вышли в широкий центральный двор, всё так же заваленный листьями и черепицей. В середине двора стояла небольшая кумирня с подвешенным гонгом в виде монеты, за нею возвышался главный храм, посвящённый небесным мудрецам и героям. По бокам двор обрамляли заброшенные кельи.
Мне не хотелось верить, что проделанный путь был бесполезен. В конце концов, и после разгона обители в кельях мог скрываться кто-то из бывших насельников, тем более связанный с «тайными учёными» — при их-то стойкости и упорстве. Мне вспомнился престарелый хранитель молельни в Лияне. Может быть, и здесь нас встретит кто-то подобный? Но даже если нет, по адресу в Дайча полагалось получить части верительной бирки, что же мешает зайти и просто поискать её! Главное — не злоупотреблять терпением Юань Мина.
— Интересное место, — сказал мой спутник, словно читая мои мысли. — Если вы обратили внимание, за восточными кельями монастырская территория продолжается. Судя по всему, там сад.
— Можно пойти и проверить, — сказал я, — но вначале заглянем в храм, если от него что-то осталось.
Мы прошли между двух массивных каменных стел и поднялись по лестнице храма. Двери были приоткрыты, и ещё снаружи я увидел, что внутри царит сущий хаос: жертвенники опрокинуты, картины сорваны, о драгоценных статуях и утвари нечего и говорить — не осталось ничего. Единственный портрет, продолжавший украшать стену, изображал не человека, не духа и не демона, а самодовольного рыжего кота.
Поучительную историю о цзюйском коте я слышал ещё в школе, причём в нескольких вариантах. Если вкратце — кот оказался героем и внёс свой вклад в военную победу. Но вот каким был этот вклад и с кем, собственно, воевали, версии разнятся. Дело, разумеется, было при государе Триумфаторе. Местность, которая впоследствии стала вотчиной рода Лян, разоряли не то «пурпурные лотосы», не то пресловутый Змеиный князь. Что не успевали пожечь и забрать враги, реквизировала армия. Чудовищный голод доводил местных жителей чуть не до людоедства, а уж домашние животные были съедены поголовно. Включая кошек. И провинцию незаметно захватила третья армия — крысиная. Перед решающим боем в стане генерала Лян Шибяо произошло ужасное. Крысы не то опустошили войсковой запас зерна, не то прогрызли сигнальные барабаны — и остались только гонги, чтобы скомандовать всеобщее отступление и перегруппироваться. Каким же счастьем для императорского военачальника стало появление в его палатке странника-монаха, который подарил ему красавца-кота — настоящего охотника на крыс, обладающего тигриной свирепостью и таким же аппетитом.
Хоть и мал был кот, получил
По заслугам полковничий чин
И по мере кошачьих сил
Супостатов народа бил.
Впоследствии Лян Шибяо стал первым цзюйским губернатором, а кот — примером того, что иной раз и слабый камешек сдвигает огромную гору.
Обожествлять кота и помещать его изображение в храме было, конечно, дикостью, но после культа Бесхвостого Лиса меня уже мало что могло смутить. К тому же портрет словно перекликался со стихами моего отца. Правда, ни за картиной, ни возле неё не было никаких дополнительных подсказок.
Мои размышления о том, где и как вести поиски, прервал удар гонга, раздавшийся в главном дворе.
Глава тридцать вторая. В обители Облачного Дворца дважды звучит гонг, Юань Мин делится чужими секретами
Во дворе стояли четверо. Двое жилистых парней в потрёпанных коричневых куртках и мешковатых штанах, подвязанных у колен; бритоголовый детина не по погоде в безрукавке на голое тело, так что на него, как говорится, холодно было смотреть; и статный благообразного вида мужчина лет сорока в добротном халате торговца и с массивной костяной заколкой в волосах. Никто из них внешне не походил на даоса, и я даже не вспомню, с какой стати решил, что перед нами уцелевшая братия Облачного Дворца. Четвёрка почтительно поклонилась, и тот, что халате (несомненно, главный среди них), пожелав нам счастья и благополучия в новом году, поинтересовался, что нас привело «в это сирое место».
Юань Мин — позже я это понял — примечал гораздо больше моего, но словно предоставлял мне свободу действий. Стараясь придать своему голосу непринуждённость, я ответил, что в Дайча мы проездом, а в обитель заглянули по рекомендации — и снова как бы случайно обронил имя отца.
— Тут сейчас такое запустение… — протянул человек в халате. — Благовонную палочку — и ту не поставишь. Брат Лю, — обратился он к бритоголовому, — уважь гостей, покажи, где у нас что.
Детина неторопливо двинулся к нам. Я был уверен, что отцовское имя, как волшебный ключ, открыло мне очередную дверь, и мельком посмотрел на Юань Мина — он как будто напряжённо вглядывался в «брата Лю», и, конечно, неспроста: тот больше смахивал на кулачного бойца, чем на монаха, — бычья шея, мощный торс и мускулистые татуированные руки. Впрочем, я и в этом находил подтверждение своих мыслей, припоминая рассказы о монастырях (пусть не даосских), обитатели которых покрывали тело вычурными татуировками и каждый день занимались боевыми искусствами.
Улыбаясь, силач поднялся по ступеням и вдруг коротким движением ударил меня в живот. Скорчившись от боли, я упал и тут же с удивлением увидел, как бритоголовый опрокинулся на спину и пластом полетел вниз. Кажется, при падении он размозжил себе затылок. Во всяком случае, больше он уже не вставал.
Юань Мин наклонился ко мне, и я прокряхтел, что со мной всё в порядке и что эти люди бандиты (хоть было ясно и так), но он меня словно не слушал.
— Разбойники! — крикнул нам главный. — Вы за это ответите!
По его кивку в нашу сторону устремились двое в коричневых куртках. Одному из них на вид было лет пятнадцать-шестнадцать, другой выглядел старше меня. В руках у них блеснули длинные ножи. Вероятно, наши противники, как и я, не поняли, как именно оказался повержен «брат Лю», — я валялся, держась за живот, а у моего старого спутника была только трость для ходьбы. Ненадолго они задержались, чтобы взглянуть на тело товарища, а потом взлетели по лестнице — уже не по средней её части, как тот, а с краёв, чтобы взять нас в клещи.
«Господин Белая Шляпа» перехватил меня, будто желая поднять, и в эту секунду тот разбойник, что помладше, оказался у него за спиной, а другой — что постарше — перед глазами. Подняв глаза на этого последнего, Юань Мин властно произнёс:
— Цзанба, подумай о дочери!
Разбойник на мгновение опешил — и в это же мгновение господин Юань выхватил у меня из ножен рапиру и, резко встав и развернувшись, ударил второго по руке. На каменных ступенях звякнул нож. Молодой разбойник взвыл от боли.
— Что ты знаешь о моей дочери, старый хрыч?! — остервенело крикнул Цзанба, ринулся на Юань Мина и тут же упал с пронзённым горлом.
— Она останется сиротой, — грустно ответил мой спутник. — А я слишком стар и не мог поступить иначе.
Молодой, позабыв обо всех на свете, стоял, опершись локтями о перила, и рыдал над изуродованной кистью. Юань посмотрел на главаря:
— Подходи теперь ты, Шестипалый, хватит прятаться за чужими спинами. Жаль, что пришлось убивать других, прежде чем я доберусь до тебя.
Лицо предводителя разбойников было красным от гнева, в глазах пылала ненависть. Он откинул полу халата и снял привешенную у пояса шипастую булаву. На левой руке действительно было шесть пальцев.
— Теперь, старик, тебе не жить! — взревел он, но с места не двинулся, ожидая, видимо, что Юань сделает первый шаг.
Боль постепенно отступала, я подтянул к себе свою трость и сейчас метил Шестипалому в грудь. Расстояние было невелико, я попадал в шляпу и с большего и сейчас бы, конечно, не промахнулся, но вдруг понял, что не могу вот так хладнокровно убить человека. В конце концов, это ведь и не нужно, думал я, наша цель просто выбраться отсюда.
Кое-как я поднялся на ноги.
Юань Мин продолжал стоять с моей рапирой в руке лицом к главарю, но теперь обратился к молодому:
— Больше, чем других, мне жаль тебя, парень. Ты ведь сегодня же думал сбежать с труппой акробатов…
— Что ты мелешь! — рявкнул Шестипалый, но молодой удивлённо смотрел на Юань Мина, и по лицу его было видно, что сказанное — правда.
— Я верну тебе руку так же легко и быстро, как отнял, если ты выведешь нас отсюда, — сказал господин Юань.
— Бессмертный… — прошептал молодой и, будто забыв о своей боли, сказал главарю: — Гэн, этот человек бессмертный! Клянусь, я думал сегодня, что хочу уйти из шайки и стать актёром, но никому не говорил, даже брату. А этот человек знает нас и знает наши мысли! Он свалил силача Лю одним взглядом. Гэн, это святой Чжунли Цюань, и он вернёт мне руку!
— Дурак, это судейская ищейка! — ответил Шестипалый. — Он убил твоего дядю!
— Несчастный Цзанба погиб из-за тебя, подлец, — веско бросил ему Юань Мин. — Проводи нас, сынок, — обернулся он к молодому, — да поддержи моего друга, а то ему тяжело.
Разбойник с готовностью подставил мне плечо, а я всё больше недоумевал, глядя на человека, которого мне выпало сопровождать до столицы. Мельком я бросил взгляд на окровавленную руку — чтобы её спасти (если это вообще было возможно), требовался опытный врач и несколько месяцев лечения. Как же Юань Мин собирался восстановить её в одну минуту? Мы начали спускаться с лестницы, я всё-таки решил, что выпущу стрелу в главаря, если он дёрнется в нашу сторону, но Шестипалый отступил назад, к кумирне, где висел гонг. Казалось, и он теперь поверил, что перед ним не просто старик, а легендарный генерал Чжунли, небесный воин и врачеватель. Когда мы достигли первой ступени, он почтительно поклонился и произнёс какие-то извинения. Затем воскл