— Раз вы спустились, значит, несомненно, считаете, что стоит, — заявил щёголь с заострённым, крысиным лицом, сидящий от меня в противоположном углу зала. И в тот день, и накануне я то и дело видел его в объятиях певичек. Он, конечно, считал себя великим знатоком по части обхождения с женским полом.
Однако спокойствия Феи это не смутило. Медленно прохаживаясь вдоль столиков и отклоняя возникающие перед ней кубки с вином и блюда с изысканными плодами, она продолжала:
— За те недели, что мы с вами знакомы, вы не раз успели меня разочаровать. Что ж, разочарую и я вас. Признайте, что здесь, в «Ветре добродетели», в этот день, равно как и во вчерашний и позавчерашний, вы просто пытаетесь сбежать от мысли об экзаменах, на которых вам на всех уготовано одно звание. Довольно я услаждала вас пением и танцем, теперь потешусь вашей агонией, устроив вам экзаменацию прямо здесь!
Присутствующие заулыбались, а кто-то и вовсе облегчённо вздохнул: то, что начиналось как обличительная и, в общем-то, справедливая тирада, оборачивалось новой салонной игрой, где победителю было, не иначе, уготовано особое внимание красавицы. Кто-то из бражников тут же напомнил ей, что дело предстоит непростое, ведь при государственном отборе учитывается целый ряд качеств: от внешности кандидата, его красноречия и каллиграфии до знания законов и умение писать сочинение на заданную тему.
— С этим как раз несложно, ведь вы у меня как на ладони, — откликнулась Фея. — Что до красноречия, то язык у вас у всех подвешен, а знание законов, если и есть, то лежит мёртвым грузом. — В зале раздались смешки. — Внешность вашу, поверьте, я оценю не хуже, чем почтенные академики, и тех, кому с ней повезло, останется проверить только на ясность почерка и умения сочинять.
Изящная ручка скользнула в широкий полупрозрачный рукав, и на свет появились десять разноцветных листов, которым в этой игре предстояла роль экзаменационных. Послышалось полусерьёзное возмущение тем, что листов так мало, но шум опять затих, едва Фея начала раздавать их приглянувшимся юношам, оставляя за собою шлейф радостных восклицаний и разочарованных вздохов. Попутно объяснялись и правила «экзамена»: лист разлинован под восемь столбцов, в каждом из которых на произвольном месте проставлено по иероглифу, у каждого соискателя — разные; нужно же сложить стихотворный текст, чтобы все эти знаки оказались в нём на своём месте. Восемь листов разошлись очень быстро; оставшись с двумя, девушка задумалась и недовольно надула губки, словно прилично выглядящие мужчины закончились.
— Сударыня, неужто забыли обо мне? — весело позвал было щёголь с крысиным лицом. Но тут же лист достался его соседу.
— Эх ты, рванина! — добродушно бросил кто-то неудачливому сердцееду и, уже обращаясь к Фее, сказал: — Вы, верно, ищете глазами Юй Шатина, но он сегодня ещё не приходил. Лучше отдайте его законный листок кому-нибудь другому.
— И в самом деле, — вздохнула Фея, и так последний лист оказался передо мной.
В зале, разумеется, тут же пошли шутки насчёт моего разодранного гуйшэнями лица, но я не слушал. Моё внимание было приковано к листу. Нет, я не горел желанием бороться за благосклонность красавицы, но она, выкладывая задание на мой стол, как бы кокетливо пальчиком провела по проставленным словам, и, следуя за получившейся линией, можно было прочесть: «Ваш друг погиб, но вас я хочу спасти».
Что это? Часть игры или тайное послание? Предназначалось ли оно Юй Шатину или изначально адресовано мне? Допустим, мне, но о ком тогда речь? Кто это — погибший друг? Варианты в голове множились, но я постарался не выдавать особого смятения, хотя перед лицом Феи Северных Созвездий оно мне, наверное, полагалось.
Слуги начали расставлять перед счастливчиками письменные приборы. Один из бражников (ему не досталось листа, но он придумал, как сохранить лицо, и взял на себя роль казённого распорядителя) тягуче пропел правила поведения на государственной проверке, пообещав сурово карать за списывание и подсказки и палками выпроваживать нарушителей благообразия.
Наконец Фея трижды хлопнула в ладоши:
— Ти-ши-на!
В любом случае, чтобы получить от неё разъяснения, мне следовало дождаться окончания игры, а коль скоро я оказался участником… В сердце загорелся азарт, я растёр тушь и поудобнее взял кисть.
Фея отошла к одной из несущих опор посреди зала и стояла молча и неподвижно, как изваяние. Она, конечно, была прекрасна, а остроумие, с которым была устроена эта забава, вызывало у меня восхищение. Ухвачено всё было весьма метко, и игра балансировала на грани, не скатываясь, впрочем, в грубую насмешку над государственной процедурой. Цветной лист (мне достался розовый) благоухал тонкими духами; по кромке шло витиеватое тиснение из иероглифов «красота», «мечта», «музыка» и всё в таком роде — чем хуже официального бланка со словами канонов по канту! — а в углу красовалась красная эмблема, но не местной канцелярии, а увеселительного дома, к которому, вероятно, и принадлежала Фея Северных Созвездий.
Присутствующие добросовестно исполняли назначенные им роли. Экзаменуемые выжимали в строки остатки разума, которого в присутствии красавицы, естественно, оставалось немного; их незадачливые соседи посмеивались в кулак и зловеще потирали руки, предчувствуя чей-то позор; а самозваный распорядитель палочкой отбивал по пустому винному кувшину отведённые минуты — в нашем распоряжении было меньше четверти часа. Я уложился чуть раньше срока, и оставшееся время просто смотрел на холодное лицо Феи. Вот она коротко кивнула, и распорядитель тут же скомандовал отложить кисти.
— Итак, что же у кого получилось? — сказал, разминая плечи, один из участников испытания, которому, кажется, надоела пассивная роль. — Позволю себе начать парад шедевров.
Он встал и начал декламировать:
Я минуты разлуки не в силах стерпеть,
Жар томления душу взрывает, как плеть.
Как обнять тебя жажду и к сердцу прижать,
Орхидеей осенней тебя увенчать,
Красотою твоей напитать каждый миг,
Твоё терпкое имя пустить на язык…
Но ты так далеко, и так холоден взгляд,
Что мечты отравляют меня, словно яд.
Артистка с кроткой улыбкой выслушала эти стихи, посвящённые, безусловно, ей самой, а потом прыснула:
— Сударь, вы написали женские стихи! Тема, настроение, образы… Стало быть, экзамен выдержан, но должность полагается на женской половине.
Присутствующие расхохотались. Кто-то громко сказал:
— Что, брат Чжан, сработать из тебя евнуха? Остальное-то готово!
Чжан действительно походил на евнухов с известных гравюр: полноват, с круглым смазливым лицом без усов и бороды, холёные руки украшены крупными перстнями — и вся эта ситуация была для него страшным конфузом. Когда под общий хохот он, насупленный, занял прежнее место за столом, другие участники «экзамена» предпочли сдать свои работы молча, чтобы Фея сама отобрала те, которые придутся ей по душе. Артистка быстро просмотрела листы и, игриво улыбаясь, произнесла:
— «В кубке схлестнулись покой и тревога, что же достанется мне?» — автору этих слов достаётся третье место, звание «постигшего каноны», и приз, чаша с вином из моих рук.
Когда награда была вручена, настало время второго места. Его получил студент, написавший: «Полно таиться, фиалка над ущельем Восточного Ветра». Его призом стал белоснежный цветок с алым поцелуем артистки. Зал замер в ожидании победителя. На этот раз красавица решила прочитать работу целиком:
Солнцем пылает снег, но погоди, рассвет, алая колесница!
Нынче погиб во мне баловень прежних лет, дай же мне с ним проститься.
Неба прекрасен лик, добрых знамений час, что пожелать могу я?
Радости дней младых, горько оставить вас, выбрав стезю другую.
Горько, но всякий друг, щедро рассыпав смех, тянет меня к паденью.
Ваш покидаю круг, тени былых утех, прежних ошибок тени!
Феникс стремится ввысь, алой звездой блестит. Крылья хочу расправить!
Чтоб самому спастись, чтобы других спасти, я отсекаю память.
Это были мои стихи. Не уверен, что прочие признали их лучшими, но спорить никто не стал — видимо, капризная Фея не прощала, когда её мнение оспаривают.
— Ваш приз, — произнесла она, подходя к моему столику, — ждёт вас наверху.
Моё смущение и, пожалуй, даже испуг, наверное, были заметны невооружённым глазом. На робкие возражения о том, что здесь, внизу, у меня назначена встреча, кто-то со смехом сказал, что встреча уже состоялась.
— Вы что же, не читали собственных стихов? — вскинула брови артистка, несомненно, напоминая мне о своём послании-предупреждении.
— Хорошо! — капитулировал я. — Отсекаю память и следую за вами.
— Неужели вы нам так и не сыграете, драгоценная Фея? — спросил «распорядитель экзамена». — Не осмеливаемся даже просить вас о танце…
— Сегодня моё искусство будет принадлежать одному человеку, — ответила она, уже ступая со мною на лестницу. — Может быть, мы с вами ещё увидимся вечером. Не теряйте надежды.
Когда мы вдвоём оказались у двери в её кабинет, она шепнула:
— Подыграйте. Едва мы войдём, страстно обнимите меня, чтобы все это видели.
Хорошо, что не все видели, как краска прилила к моему лицу. Это было, наверное, потруднее экзамена. В жизни я не обнимал девушку (тот случай в Ю с Мэйлинь не в счёт — там я изображал братские объятия), тем более делать это «страстно» и по указке. Так или иначе, когда Фея Северных Созвездий, высвобождаясь из моих неуклюжих лап, поспешно закрыла дверку, я вздохнул с облегчением.
Мираж флирта исчез немедленно. Девушка накинула на плечи плотный синий платок, лицо её стало совершенно серьёзным. Задёргивая оконные шторки, она посмотрела на улицу и сказала не то мне, не то сама себе:
— Успели едва-едва.
Я встал у неё за спиной и тоже выглянул в окно. По улице по направлению к нам шла четвёрка судебных исполнителей при всём своём пугающем параде: шлемы, панцири, у пояса — цепи, кандалы и пыточные орудия. За ними на некотором отдалении следовали зеваки. Дойдя до входа в ресторан, приставы остановились, а через минуту гул в зале стих, и люди стали один за другим выходить на улицу.