Часть, посвящённая области Янь, в чём-то копировала уже виденное мною в столице Яньское подворье. Внутренний двор не был обустроен настолько же тщательно, но мог похвастать прелестной беседкой, стоящей в центре большого искусственного пруда, и пригоршней грубых корейских кумирен. Строения здесь были приземистей и меньше, и на их фоне особенно эффектно смотрелись мощные внешние стены. Нам тут же отвели и прогрели два флигеля, и после небольшого дополнительного экскурса в историю поместья любезный хозяин оставил нас отдыхать — очень своевременно: уже смеркалось, и на меня накатывала сонливость.
Я проснулся ближе к полуночи от неясного ощущения чьего-то присутствия. Во флигеле никого не было, и я осторожно приоткрыл дверь. В тусклом свете ламп по крытым галереям прохаживался, чуть сутулясь, высокий человек. Когда он вышел во двор и встал на мосту, ведущем к беседке, я узнал Вэйминьского князя. Из его собственного недавнего рассказа я знал, что его спальня и кабинет находятся ближе к середине, и там разбит восхитительный сад. Почему из всех, подчас куда более располагающих частей огромного поместья он выбрал для вечернего моциона именно «яньский» уголок?
Я оделся и бесшумно вышел наружу. Внезапно я понял, что мне просто необходимо поговорить с Цзи Фэйанем без свидетелей, и подумал, что, возможно, и сам он пришёл сюда из тех же побуждений. Князь стоял, опершись о перила, и смотрел на водную гладь. Но не успел я даже шагнуть на мостик, как спереди и сзади от меня словно ниоткуда возникли вооружённый слуги.
— Оставьте его, — бесстрастным голосом, не поворачивая головы, сказал Вэйминьский князь. — И можете быть свободны.
Он выпрямился и, заложив руки за спину, пошёл к беседке. Я последовал за ним. Встать вровень с членом императорской фамилии не позволял этикет, и я остановился у него за спиной, в паре шагов, как подобает подчинённому. Некоторое время князь молчал, затем, не оборачиваясь, произнёс:
— Прости меня, названый братец, ты оказался прав. А я ошибался.
— Вы обращаетесь ко мне? — спросил я.
— Нет, к твоему умершему отцу. Но, уверен, благодаря твоему присутствию он меня слышит.
Я не знал, что на это ответить. И как можно скромнее попросил хозяина Баопина рассказать об их давней размолвке.
— Уверен, твой отец поведал тебе всё правдиво, так что мой рассказ ничего не дополнит.
— Он никогда не говорил мне ни о своей жизни в столице, ни о вашем знакомстве. И если бы не ваш поверенный Лю Яньтай, я бы так о нём и не узнал.
Цзи Фэйань обернулся ко мне, на его лице вновь были улыбка и слёзы:
— Яньтай… Нашлась хоть какая-то польза от этого подлеца. Раз так, слушай, племянник, и я не стану ничего от тебя утаивать…
Услышать «племянник» от императорского дяди…
История, которую поведал Вэйминьский князь, касалась событий тридцатилетней давности, когда на престоле находился его брат, посмертно получивший титул государя Благопристойного. Власть в стране прочно находилась в руках министерской династии Чжэ, но сын императора, притом что от природы был мягок и податлив, всем сердцем ненавидел её уже тогда. В какой-то момент вокруг него начал образовываться кружок людей, выступающих за то, чтобы очистить организм государства от пагубного влияния потомков Чжэ Фацзюэ, и последних это не могло не беспокоить. Положение для них омрачалось и тем, что супруга императора Чжэ Сюэр умерла бездетной, и у государя не было не то что других сыновей, но и вообще других потомков. Наблюдая за настроениями в резиденции будущего правителя, тогда носившего титул князя Сицзи, представители других столичных родов начинали дистанцироваться от Чжэ. До открытой оппозиции ещё не доходило, но это было делом времени.
«Разумный человек разбирает завал сверху, разбирающий снизу погибнет под грудой валунов», — этой древней мудростью руководствовались неприятели старой знати, ей же решил последовать и министр-блюститель нравов Чжэ Цзяолань. В среде царедворцев был пущен слух о слабом здоровье и нетвёрдом характере князя Сицзи, и о том, что для столицы и державы было бы гораздо спокойнее, если бы наследником был объявлен не он, а брат государя Цзи Дуаньян. Нужно было, чтобы в положенный час об этом попросил и юный сын императора, оставалось найти того, кто его к этому побудит.
Разделение двора на сильную и многочисленную партию Чжэ и малочисленную, но решительную и перспективную партию князя Сицзи (в которой был и наставник Шангуань), стало чётко очерченным и ощущалось очень остро. Островком спокойствия в этом вихре вражды и напряжённости была компания молодых эрудитов, собравшихся вокруг Вэйминьского князя. Мой отец убедительно советовал другу сохранять нейтралитет и не вступать в борьбу, но тот, посещая племянника, с подачи Чжэ Цзяоланя рекомендовал ему отказаться от тягот правления и столичных дрязг и посвятить свою жизнь искусству и философии. Уже тогда князь Сицзи относился к младшему дяде с горячей привязанностью и доверием, влияние Вэйминьского князя было так велико, что через неделю Цзи Дуаньян был провозглашён наследником и господином Гранатовых чертогов.
В те дни и произошла та самая размолвка Цзи Фэйаня с моим отцом. Увы, теперь обстоятельства побуждали его занять одну из сторон: близкого друга (к чему призывала и трезвая оценка ситуации) или дорогого наставника (и собственной совести, пожалуй), — и единственный выбор, который ему оставался, — это попросту «умереть» для столицы. Покинуть её до трагедии, которую он слишком чётко предвидел.
Нет, всё произошло не сразу, прошло ещё пять-десять лет, но события развивались уже в обратном направлении. Колебавшиеся царедворцы один за другим отпадали от князя Сицзи, уже не видя в нём будущей силы, и Чжэ Цзяолань, не встречая особого сопротивления, успешно зачистил двор от неугодных и опасных людей. И даже то, что Цзи Дуаньян так и не наследовал престол (он умер в разгар эпидемии на два месяца раньше брата), не мешало могущественному министру — рядом с новым государем уже не было практически никого, на кого всерьёз можно было бы опереться. Дольше прочих с ним оставался наставник, мастер Шангуань, но и тот был вынужден покинуть столицу, когда ему стала угрожать смерть.
Вэйминьский князь всегда и у всех был на хорошем счету, демонстрируя благонадёжность и роду Чжэ, и царственному племяннику. Но все эти годы та самая роковая беседа тяжёлым грузом лежала на его душе. Не будь её, свержение Чжэ обошлось бы, наверное, без такого кровопролития и уж точно не привело бы к возвышению Шэнов, которых Цзи Фэйань всем сердцем презирал.
— Вы и сейчас пытаетесь разбирать завал? — проговорил я.
— Что за вопросы ты задаёшь? — удивлённо посмотрел на меня князь.
Я вкратце пересказал ему беседу с артисткой в «Ветре добродетели» и показал полученное от неё письмо.
— И что же, ты передал его по адресу? — взволнованно спросил он.
И облегчённо вздохнул, когда я покачал головой.
— Ты спас меня, себя и, возможно, наследника. Послушай, Шэны, конечно, временщики, и понимают, что их благополучие связано только с правящим государем. Сын Неба очень привязан к Лазурной императрице Э и с теплотой вспоминает своего палача Цзывэя, но положение их куда более шаткое, чем было у Чжэ Цзяоланя. Против них настроен весь двор, и ясно, что со сменой правителя былые фавориты отправятся на эшафот. Некоторое время назад в столице пошли слухи о заговоре с целью погубить императора и возвести на трон его сына. Под подозрением все, от придворного врача до судомойки, но сильнее всего это вредит наследнику. Из того, что ты мне рассказал, я понимаю, что интриганы пытаются впутать в это дело ещё и меня. Моя вражда с Шэнами известна, а в линии престолонаследия я занимаю второе место… Но клянусь тебе памятью моих предков, что я никогда не участвовал в подобных интригах! Девушка, о которой ты говоришь, несомненно, работает на министерство столичной безопасности. А это письмо…
Он вскрыл протянутый мною конверт. Записка внутри выглядела совершенно бессмысленной.
— Не удивлюсь, если это оказалось бы твоим смертным приговором, если бы ты доставил её, куда велено.
В его глазах читалась тревога. Князь несколько мгновений смотрел на меня, потом дрожащим голосом спросил:
— Ты мне веришь?
— Да, — ответил я.
Но мой голос утонул в набате, зазвучавшем с барабанной башни.
Глава тридцать седьмая. Чжан Сугун требует поединка, «господин Белая Шляпа» остаётся в Баопине
Чёрная тень пересекла двор и застыла на мосту коленопреклонённой фигурой в полном воинском облачении:
— Доклад! Cо стороны восточного леса заметны огни, похоже на многочисленный отряд, расстояние не более двух ли.
Цзи Фэйань преобразился. Только что передо мной стоял несчастный старик, задавленный собственным прошлым, а сейчас я увидел решительного и энергичного имперского генерала, не привыкшего терять ни секунды.
— Почему докладываете только сейчас? — грозно спросил он.
— Огни появились только что.
— Основные силы — на восточную стену, но на других тоже должен оставаться караул. Проверить надёжность ворот. Капитану Си ждать приказа. Первыми не стрелять. Подвести мне коня, — и, обратившись ко мне, добавил: — Договорим позже. Сейчас я должен быть у восточных ворот.
«Яньский дворик» опустел. Отступившее было чувство тревоги теперь нарастало вновь. Что если Вэйминьский князь не сказал мне правды — и то, что происходит сейчас, связано с тем, что я не выполнил поручения Феи Северных Созвездий? Или с тем, что люди Шэн Яня всё же за мной проследили и узнали, что я поспешно отправился в Баопин? Беспокойные мысли наслаивались одна на другую, вывариваясь в стойкое понимание того, что моя судьба самым тесным образом оказалась переплетена с судьбою князя, а значит, и сейчас моё место — рядом с ним.
Шагая поначалу на голос барабана, а дальше, в общем-то, наугад, я достаточно быстро добрался до восточных ворот, умудрившись не заплутать в ночных садах и галереях. Было на удивление тихо. Внизу, у ворот, под знаменем с изображением крылатого тигра стояло с десяток слуг — или правильнее сказать всё-таки «воинов»? — с факелами и оружием наизготовку. Меня узнали и отконвоировали наверх, к надвратной площадке, предварительно на всякий случай обыскав. Кстати или нет, оружия при мне не было, даже любимая трость осталась во флигеле рядом с чиновничьей рапирой.