16
В пыльных палатках кипела жизнь. Бамбуковые корзины, доверху наполненные вареными яйцами. Разбросанные на прилавке куриные головы. Уличный дрессировщик с обезьянкой между забродившим тофу и стручками красного перца. Свиной жир, трепещущий от стука людских подошв. Плоды манго, закатившиеся в кучу старой обуви, горящие угли, разбитые яйца, вспученные пузыри рыб. И в центре всего этого с трудом бродила женщина с забинтованными ногами[25].
В глубине этого многоликого квартала возвышался на углу брахманистский храм. Сегодня, в день рождения Будды[26], индийцам не давали подойти к нему – дорогу перереза́ли штыки китайских солдат. Индийцы, восприняв это как вызов английских властей, заполнили почти весь квартал и молча стояли, угрюмо взирая на шпиль храма поверх сверкающих штыков.
Вскоре в английском квартале, где так грубо остановили индийцев, появились возглавляемые оркестром британские колониальные войска в хаки, усиленные отрядами белогвардейцев. Затем перед толпой хмурых безмолвных индийцев проехали ярко-красные бронемашины, вращая стволами пулеметов, как щупальцами.
Ямагути, получив по телефону сообщение от индийца Амли, пришел сюда вместе с Санки. Им было видно только, как под мрачными дулами пулеметов молча стоят индийцы, сверкая глазами. В Ямагути росло возмущение действиями китайских солдат, которые объединились с английскими властями против индийцев. Он вдруг понял, зачем его позвал сюда Амли, и рассмеялся.
Ну, конечно, тот хотел пробудить в нем возмущение, ну разумеется!
И тут он сообразил, что дорога, перекрытая китайскими войсками, находится под юрисдикцией Китая.
Он увидел, что полицейские-индийцы, как представители английских властей, теснят своих соотечественников, стоящих перед кордоном китайских солдат.
Ямагути уже перестал понимать, каковы были намерения Амли: то ли решил, что следует увидеть позорное положение несчастных глупых индийцев, то ли хотел показать китайских солдат, которые поддерживают английские войска, бесчинствующие на территории Китая…
Однако Ямагути, как и Амли, был готов противостоять белой угрозе[27], он не мог смотреть без горечи на беспомощные лица китайцев и индийцев. Когда он взглянул на вареные яйца, выложенные на прилавок, и вспомнил так похожие на них лица китайцев, его перестал заботить этот межэтнический конфликт. Он увидел там же на прилавке сваленные в кучу почерневшие отрубленные головы птиц с закрытыми глазами и вспомнил индийцев. Он пробормотал, словно обращаясь к Амли:
– То, что ты называешь несметным количеством, станет всего лишь живым щитом.
– Конечно, – неожиданно отозвался Санки, будто Ямагути говорил с ним.
Ямагути всегда испытывал желание уколоть Амли, чтобы тот не слишком хвастался «несметным числом индийцев». В свою очередь, Амли иронизировал по поводу японских войск, которыми гордился Ямагути.
Но разве японское оружие не то единственное, что несет Востоку избавление от белой угрозы? Разве есть что-то еще? Посмотри на Китай, посмотри на Индию, посмотри на Сиам, посмотри на Персию. Для Востока очевидная истина заключается в том, чтобы признать Японию главенствующей в Азии.
Ямагути вспомнил недавнее собрание паназиатистов и разволновался. В тот день китаец Ли Инпу разразился откровенно грубой бранью по поводу «21 требования»[28]. В ответ на это Ямагути прямо сказал:
– Объединение Азии станет возможным, если Индия и Китай призна́ют главенство Японии. Тем не менее ее право на присутствие в Южной Маньчжурии, с трудом пролонгированное на девяносто девять лет, вызвало недовольство. Должны ли мы разрушать Восток? Япония на девяносто девять лет арендовала Южную Маньчжурию, значит, на девяносто девять лет гарантирована спокойная жизнь, вот на что следует обратить внимание.
На это Амли иронично заметил:
– Тот факт, что наши единомышленники, Ямагути и Ли Инпу, сражаются друг с другом из-за того, что Япония на девяносто девять лет арендовала Южную Маньчжурию, вполне достаточен, чтобы предположить, что Япония, скорее всего, станет причиной ссор друзей Востока, по крайней мере, на девяносто девять лет. Однако Индия отстаивает независимость, каким бы ни был спор между Японией и Китаем. Когда этот день настанет[29], Индия будет упорно вытеснять из Китая любые иностранные силы. Ради Индии, ради мира на Востоке.
Но пока не настал этот день, что же способно разрушить Китай? – задумался Ямагути.
Ясно, что не агрессивная политика Японии. И не английский капитализм. Несомненно, на это способен русский марксизм, или само китайское государство, или, что вероятнее всего, опиум из Индии и Персии.
Пока преисполненный патриотического духа Ямагути беспокоился о судьбах Востока, Санки размышлял о своих отношениях с Ольгой. После двух часов пополудни он должен был встретиться с Коей. Если это удастся, следует узнать и о Кёко, и об о-Суги. Но прежде всего – что все-таки делать с Ольгой?
Решительно ли он порвал с ней? Или его все-таки тянет к ней? Так или иначе, ему все равно приходится нервничать, не зная, что с этой женщиной делать.
Просто нужно забыть о ней, и все.
– Послушай, я больше не вернусь к тебе, – обратился Санки к Ямагути.
– Это почему же? Ольга стала невыносимой?
Санки не смог уклониться от прямого вопроса:
– Ну да, невыносимой.
– Однако! Она настаивает, чтобы я не отпускал тебя. Если сбежишь, мне придется худо!
– Нет, уж прошу меня извинить.
– Вот беда! Неужели это серьезнее проблем Индии?
Ямагути расхохотался. Санки нутром почуял недоброе.
– Пожалуйста, не заставляй меня. В два часа я должен встретиться с Коей.
– Ну и дурак же ты! Бежать от такой интересной женщины – что за идиотизм!
Оставив за спиной насмешки Ямагути, Санки поспешил в кафе «Партель». Ему не терпелось узнать, умер ли муж Кёко.
17
В этот день Коя заключил контракты с тремя фирмами и сразу сообщил об успехах телеграммой в Сингапур: «Проявил активность. Всем сообщил о непригодности филиппинского леса. Ждите результатов».
Вспомнив, что Санки звонил ему, Коя выбрал рикшу покрепче и погнал в «Партель». Он ехал в приподнятом настроении. Если все так удачно пойдет и дальше, можно в считаные дни сделаться главой филиала в этом регионе. Так он со временем протянет руку к бирже золота. Потом – к рынку хлопчатобумажной пряжи, затем – к брокерам по операциям с иностранной валютой, к рынку хлопка-сырца в Бомбей-Сити, а там – к большому рынку Ливерпуля; и наконец… Вот только эти чертовы иностранцы! Всюду-то они суются: что к Мияко, что в Китай. Надо сосредоточиться на том, как нанести им сокрушительный удар – и в самое сердце!
Все, что осталось сделать, как он считал, – подорвать доверие к тем иностранным компаниям, которые пытаются наложить лапы на местные ресурсы, источник их экономической мощи.
А значит, прежде всего нужно, так сказать, пристрелить филиппинскую деревянную лошадь…
Сбоку от него черными зубьями протянулась пристань, на которую не спеша выгружали товары. Вдалеке сновали моторные лодки, сверкая обшивкой. Сампан, подпрыгивающий на волнах и вздрагивающий от выпускаемого пара. Густой лес мачт. Крепостной стеной выстроившиеся суда. Изменчивый цвет речной воды и танцующий перед глазами потрепанный парус. Рикша мчался со всех ног, и эта картина летела навстречу Кое во всей своей красе.
Да черт с ним, с филиппинским лесом! Что мне какая-то речушка Ялуцзян! Я не собираюсь пасовать даже перед Владивостоком или Цзилинем!
Он вошел в кафе, где под неподвижными лопастями вентилятора в абсолютной тишине сидел Санки и слушал, как в молоке тает сахар. Коя с порога помахал ему и подошел к его столику.
– Извини, что ни разу не зашел, такая вредная появилась привычка…
– И у меня. С тех пор еще ни разу не был дома.
– Как, и ты тоже?
Оба одновременно подумали об оставленной ими о-Суги. Впрочем, Коя не смог сдерживать переполнявшей его радости:
– Послушай, я сегодня уделал три компании. Вышло примерно тридцать тысяч иен.
– Ну, сказал, и хватит радостных новостей. Я вот, как с тобой расстался, потерял работу.
– Работу?
– Ну да, слегка задел кое-кого за больное место.
– Не зря говорят, что ты дурак. Дурак!..
Под тяжелым маятником часов бывшие члены правительства Российской империи с меланхоличным видом вели тайные переговоры. Сиротливая кучка свернутых салфеток. Тусклый мрамор камина. Крошки специй, рассыпанные по грубой поверхности массивного стола. Темно-зеленый ковер, на который что-то пролили.
Коя ощутил, что это кафе, гнездо российских монархистов, не соответствует его теперешнему настроению. Видно было, что приглушенными голосами, полными утонченности былого величия, до краев ковра, элегантно загнутых кверху, впустую расплескивается их горестное благородство.
– Послушай, давай уйдем отсюда.
– Но мне здесь нравится. Для безработного это самое подходящее место.
– Конечно, здесь место как раз для таких, как ты. Сходка лиц без будущего.
– Не обращайся со мной как с дураком! Я все-таки рассчитываю на твою помощь.
– Нет, подумать только! И где же тут богачи-капиталисты? Может, спросим вон у того русского?
Глядя в разинутый рот хохочущего Кои, Санки понял, что уже не сможет сегодня доверять ему. Коя сказал:
– Итак, я только хочу знать, ты сделаешь для меня кое-что сегодня вечером?
– Я не в восторге быть твоим слугой. Все свои деньги отдашь за это?
– Это правда очень важно для меня. Если бы ты заглянул мне в душу, то понял бы…
– И если бы ты сделал то же самое, то, вероятно, тоже кое о чем догадался бы. Если бы я стал унижаться, все бы обошлось, и меня бы не выгнали.