Мияко поднялась и, оборвав мужчин, сказала:
– Хватит. Шампанское принесли. Если нас будут атаковать немецкий и американский синдикаты, то мы и танцевать не сможем!
– Верно-верно, лучше танцевать, чем воевать!
Клайбер, высоко подняв откупоренную бутылку шампанского, сказал:
– За наших противников, за дальнейшее процветание AEG!
Фильцер встал, пошатываясь.
– Ур-ра нашей уваж-жаемой GE!
Он уставился на электрическую лампу над головой и закричал:
– Да это ж-же лампа AEG! Ура! Ура, ура-а!
Клайбер вслед за ним задрал голову и дернул Фильцера за руку.
– Да уж нет – это лампа моей компании! Ура, ура!
– Нет! Это AEG. Это лампа накаливания Эмиля Ратенау[46]. Ура!
– Нет! Это…
– Ну что за глупости. Это японская Matsuda, – не выдержала Мияко.
Мужчины застыли в замешательстве с поднятыми руками и молчали, уставившись в потолок. Клайбер внезапно завопил:
– Конечно! Это Matsuda от Mitsui! Японскому представительству GE, компании Mitsui, – ура-а-а!
Клайбер подхватил Мияко и закружился среди вальсирующих пар. Фильцер покачнулся и пролил шампанское. Следя за уносящейся в танце Мияко, он бормотал:
– Японское представительство… Хм, а японское представительство вроде приписано к AEG. Разве это не известно в Okura?.. Ведь подписали же в Лондоне контракт!
Мияко скользнула взглядом по лицу Санки, по-прежнему погруженного в тень пальмы, и тут же отвела глаза, прильнув к плечу Клайбера.
Когда танец закончился, Мияко подошла к Санки и села рядом.
– Ну и зачем вы сюда пришли? Идите-ка лучше домой. Здесь такому, как вы, не место.
– Отодвиньтесь-ка в сторону, – сказал Санки.
– Если я отодвинусь, станут видны мои любовники. Хотите на них смотреть?
– Я все время смотрел вон на ту женщину, она очень красивая.
– Кто? А-а, Йоко. Обманет. Опасная штучка, так что смотрите лучше на меня. Она вас к себе не подпустит.
– Оставьте меня в покое, отойдите. Мне нужно подумать.
Мияко, сидя на стуле, болтала ногами. Достав сигарету, она сказала:
– Но я хочу остаться здесь. Хоть немного позвольте побыть с вами.
– Скоро появится Коя, тогда и приходите. Я решил не разговаривать с вами, пока вы не выйдете за него замуж.
– Тяжелое испытание! А я решила не разговаривать с Коей, пока не выйду замуж за вас. Пожалуйста, передайте ему от меня наилучшие пожелания.
– Я пришел не для того, чтобы шутки шутить. Для меня настало время сделать наконец хоть что-то хорошее. Так что лучше прислушайтесь к тому, что я говорю.
– Нет, это вы меня послушайте. Я ни за что не буду с Коей, хоть убейте, поэтому убедительно прошу вас прислушаться ко мне. Если я буду вынуждена выйти за него замуж и уехать с ним в Сингапур, там я просто почернею – от солнца.
– Значит, у вас с Коей уже нет ничего общего? Я так и думал.
– Да, и никогда не было. В нем мне нравится лишь то, что он не замечает своих ошибок в английском. А та, что станет его женой, несомненно, будет счастлива!
Санки были неприятны насмешки Мияко, и он отвернулся. Стоящим на коленях танцовщицам пригоршнями бросали шоколадные конфеты, что вызвало бурю веселья.
– Потанцуйте со мной сегодня. Пожалуйста. Последнее время мне жить стало совсем невыносимо. И ради чего я сделалась танцовщицей?.. Мне бы хотелось перед смертью потанцевать с вами в наряде японской невесты. А потом выйти замуж. Всего на одну ночь. Ну пожалуйста…
– Видно, вам совсем нечем заняться. Удерживать меня и говорить такое – это уж чересчур.
– Да? Когда я встречаю кого-то похожего на себя, то пугаюсь до мороза по коже. Вам тоже следует быть осторожным. Видели бы вы сейчас свое лицо!
Санки нахмурился, все больше испытывая неприязнь к этой женщине.
– Уходите. Сейчас мы с вами поссоримся, и ничем хорошим это не кончится.
– Ну да все равно! Если вам когда-нибудь станет грустно, приходите ко мне. Я буду рядом в любое время. И всегда буду вашим другом. Я не лгу! Без вас я так и останусь обычной танцовщицей. Тогда жизнь не имеет смысла. Мне бы не хотелось жить дальше, если и впредь будет такая же скукота…
Санки пристально посмотрел на Мияко и отчетливо увидел край разверзшейся бездны. Он вспомнил лицо Кёко. Несчастная вдова. Он вспомнил лицо Цюлань. Увидеть ее – все равно что умереть. Где же найти семена надежды?..
– Я чувствую, как медленно соскальзываю в ледяную пропасть. Наверняка это потому, что я всегда в мужском обществе. Любовь – это грязь, я точно знаю.
Санки смягчился, будто его, продрогшего до костей, согрели теплым дыханием, и произнес:
– Сходите потанцуйте одна. А я отсюда на вас посмотрю.
– А вы? Вы разве не станцуете со мной хоть разочек?
– Я не умею.
– Можно просто перебирать ногами. Хорошо танцуют здесь только дураки!
– Ох, займитесь лучше чем-нибудь, рядом с вами я впадаю в уныние. Идите вон туда – там, по-моему, для вас самое подходящее место.
Мияко оглянулась на группу иностранцев и засмеялась:
– Не удивительно, что вы злились с самого начала. Нет, мне такое отношение не нравится. Ну и прощайте! А знаете что? Иностранцы, что там собрались, – это те типы из альбома, на который вы недавно наступили. Запоминайте. Крайний справа – Блейман из лакокрасочной компании Meister, Lucius und Brüning, затем – да вот, сюда повернулся, – это Русс из Palmers shipbuilding and iron, следующий – Басвик из Mercantile marine company, а вон тот…
– Хватит. Скоро придет Коя.
– А у нас с ним так ничего и не было. Запомните это, ладно? – И Мияко, вздрагивая плечами от смеха, втянулась в водоворот мужских голосов, болтающих на английском.
30
На фабрике Такасигэ после мятежной ночи производство почти остановилось. Тем не менее фабричные не дрогнули, защищая оборудование. Когда пришел гонец с указаниями от коммунистов, они избили его и бросили в реку. Около фабрики сталкивались и разлетались на ветру листовки с декларациями красных и их противников.
После тех событий Такасигэ больше не видел Санки. Он считал, что если с ним все в порядке, то он сам появится. Но Санки не появлялся.
Такасигэ предпринял обход фабрики. Выведенные из строя станки покрылись ржавчиной из-за дувшего всю ночь южного ветра. Среди смолкших машин виднелись бледные лица рабочих, опасавшихся, что бунтовщики вот-вот опять нападут. Они очищали ржавчину, зажатые, как блохи, между рядами станков. Отсыревший алмазный песок для полировки комками просыпа́лся из рваных бумажных пакетов. Рабочие, проклиная на чем свет стоит негодную японскую бумагу, пробовали сменить приводные ремни. Комки отсыревшего хлопка были повсюду, забивались в рот, нос, словно сгустки рвоты.
С верхнего этажа Такасигэ осматривал территорию вокруг фабрики. Вспыхивающий на эскадренном миноносце прожектор вращался, пронзая слоистые облака. Из расселин чернеющих вдалеке угольных пластов торчали груды сваленных подъемников. Рваный парус контрабандистов хлопал на ветру, как вороново крыло.
Внезапно на поверхности угольных пластов зашевелились и начали расползаться в окружающую черноту кучи тряпья. Когда по ним пробегал луч прожектора, они цеплялись за пласты угля, вплотную прижимаясь к ним.
Началось…
Пригнувшись, Такасигэ начал спускаться. Вдруг от складских помещений метнулась к окнам электростанции черная масса молча бегущих людей. Это была ударная группа, пущенная вперед как орудие убийства, нацеленное на жизненно важные точки.
Такасигэ представил, что за спиной таких групп стоит Фан Цюлань, и ощутил страстное желание заглянуть за кулисы их планов. Чего они на самом деле хотят? Во всяком случае, сейчас они просто желают захватить фабрику.
Такасигэ нажал на тревожную кнопку. Вся фабрика, насколько хватает глаз, погрузилась во тьму. Со стороны ворот донеслись воинственные крики. В окна полетели куски угля. Луч прожектора, скользя над толпой, выхватывал спины людей, муравьями карабкающихся по стене.
Такасигэ решил, что разумнее впустить их на фабрику, тогда они попадут как мыши в мышеловку. Конечно, если удастся заблокировать их снаружи. Пусть даже они и переломают оборудование, но нанесенный ими ущерб вскоре ударит по ним самим.
Он спустился по лестнице. Авангард мятежников, хлынувший внутрь, уже столкнулся здесь с рабочими, оборонявшими станки.
Сомкнувшись стеной, воинственно крича, бунтовщики забили проходы между машинами, оттеснив рабочих. Полицейские-индийцы, вскинув ружья, пятились от толпы. Часть мятежников, протискиваясь между рядами машин, сцепилась с индийцами в рукопашной схватке, другая шаг за шагом продвигалась в глубь фабрики, ломая оборудование. Со склада запасных частей сорвали замок. Кинувшись туда, налетчики захватили ткацкие челноки, наверняка намереваясь использовать их как дубинки. Они снова высыпали наружу и с новой силой пошли в атаку.
Нападавшие влезали на станки и оттуда прыгали на головы дерущихся. В людей летели тяжелые челноки. В голые тела вонзились разлетевшиеся осколки стекла. Защитники, теснимые ударами челноков и воинственными криками, постепенно отступали.
Прорвавшись к телефону, Такасигэ потребовал у полицейских фабричного участка немедленно прислать подмогу. Внезапно зажглись электрические лампы. Ошеломленная толпа на мгновение замерла, но вскоре бурлящей волной вновь прокатились над ней воинственные крики. Под прикрытием башни огромного станка, еще не занятого мятежниками, Такасигэ, уклоняясь от свистевших над головой камней, закричал:
– Полицейские! Держитесь, давайте пулеметы!
В этот момент от взрыва посыпались оконные стекла, и из черных дыр изверглись, как пена, новые толпы налетчиков. Взобравшись на станки, они стали разбивать их камнями и кусками угля. Из окон непрерывно лезли все новые и новые толпы. Разрушая все на своем пути, громилы кинулись на служащих компании.
С притоком новых групп погромщиков фабричные были окончательно смяты толпой. Они слились с ней, невольно придав ей мощи, и все вместе лавиной обрушились на служащих компании. Отныне любое сопротивление стало напрасным. Вместе с полицейскими-индийцами служащие были выдавлены во двор. Через западные ворота, со стороны дороги, нагрянула еще одна группа нападавших. Под напором их плеч моментально обрушилась хлипкая стена. Из пролома вывалилась новая толпа, размахивая палками. Злобные рты изрыгали угрозы в лица теснимых японских служащих. Окруженным врагами сотрудникам компании больше некуда было деваться. Такасигэ вместе с товарищами направили на толпу пистолеты.