– Вот черт, – сказал он вслух.
32
О-Суги, проснувшись утром, вышла на балкон второго этажа и, опершись на перила, рассеянно наблюдала за суетой внизу. На мосту, над каналом, китайская девушка, держа в руке кочан цветной капусты, так же как и о-Суги, прильнула к перилам моста и смотрела в воду. Рядом, у ног этой девушки, прямо на голой земле сидел сапожник и старательно, со скрежетом выдергивал зубами гвозди из подошвы. Перед ним появлялись и исчезали: обвешанный инструментами торговец вразнос; идущие домой моряки; трясущаяся в коляске беременная; ковыляющая как ребенок женщина с забинтованными ногами. Под мостом двигались, зеркально отражаясь, идущие по нему люди. Мятые жестяные банки, трупики птиц, вспучившаяся черная пена, кожура фруктов окружали лодку с грузом наколотых дров, пришедшую прошлой ночью, вероятно, откуда-то из Цзянсу и сейчас стоявшую неподвижно, словно вмерзшую в грязную воду.
О-Суги заметила в этой лодке одинокую старуху с шитьем в руках и вспомнила о собственной матери, которая и у нее когда-то была. Она повесилась, когда дочка была еще маленькой, и оставила ее умирать от голода. О-Суги сейчас уже почти не помнила, как в одиночку добралась до Шанхая. Она слышала от родственников, что ее отец, полковник сухопутных войск, внезапно скончался во время военных маневров, и мать одна растила дочь. И вот однажды пособие, регулярно приходившее из пенсионного управления, посчитали незаконным и постановили возвратить уже выплаченные деньги в полном объеме. Конечно, для матери о-Суги разом вернуть такую большую сумму было невозможно. Более того, она понимала, что без пенсии им с дочкой не прожить. Мать глубоко страдала, поэтому и покончила с собой.
«Дать деньги ничего не понимающему человеку, а потом требовать их вернуть – это слишком жестоко, слишком!»
Когда о-Суги вспомнила о несчастье матери, будто случившемся накануне, чистый утренний воздух, на мгновение застыв, стиснул ее тело холодом. Почувствовав, что у нее невольно потекли слезы, о-Суги стала пристально разглядывать старуху в лодке. «Кто же ее превратил в такую вот?»
Когда с поросшей травой кирпичной стенки за спиной старухи в сточные воды канала кто-то сбросил мусор, тень матери исчезла, и в воображении о-Суги одно за другим возникли лица сменяющихся каждую ночь клиентов. О-Суги, зацепившись взглядом за ветку, быстро вращающуюся в сточном канале, подумала: а что, если уговорить какого-нибудь доброго клиента разок свозить ее в Японию? Она ведь почти ничего не знает о тамошней жизни. В памяти всплывали каменная ограда замка, протянувшаяся длинной мощной стеной; ветер, поющий в ветвях сосен; скопление деревенских крыш под холодным мелким дождем; петух, уныло надрывающий горло под камелиями; и всегда одиноко стоящий на углу улицы черный почтовый ящик, напоминающий человеческое лицо, – в ее воображении мелькали только эти обрывки воспоминаний.
Вид китайского квартала, за которым она сейчас наблюдала, казался безмятежным, в отличие от вспомнившегося ей японского пейзажа. С утра безработные так же, как и она, праздно опершись о перила, смотрели вниз на канал. На поверхности воды играли блики утреннего солнца, скользя по опорам моста. Вот изломанная тень шеста, а в пене, где отражается разрушающаяся кирпичная кладка, застыли в неподвижности гниющие щепки и мусор, зацепившись за весло лодки. Цветы ирисов – кто же их выбросил? – будто живые, распустили фиолетовые лепестки между желтым трупиком цыпленка и обрывками ткани.
О-Суги собралась сегодня пораньше отправиться в город на поиски клиентов. Но прежде она хотела попробовать рыбу – японского желтохвоста. «Схожу-ка я сперва на рынок».
Эта мысль подняла ей настроение. Умывшись, она наложила косметику и, придав себе вид прислуги из какого-нибудь приличного дома, с корзинкой в руках пошла за покупками.
Время приближалось к десяти утра, но на рынке – внутри огромного бетонного трехэтажного здания, широко раскинувшегося на несколько кварталов, – все еще царило большое оживление. Цветочный отдел напоминал полный распустившихся цветов сад. Рыбный отдел походил на дно осушенного озера. О-Суги прошла между увешанных сушеной тихоокеанской треской и горбушей стен, миновала горы яиц, прошла сквозь ряд свежих ароматных овощей и замерла от неожиданности.
Впереди рядом с огромным резервуаром, кишащим черепахами, она увидела Кою и о-Рю. О-Суги спряталась за спинами людей, пока те двое не успели заметить ее. Теперь уже не до покупок. Проскользнув между свисающими корневищами лотоса и сахарным тростником, о-Суги уклонилась от взглядов Кои и о-Рю, но потом подумала: «А почему я должна избегать их? Разве не они всему виной?» Пусть теперь она и уличная женщина, но кто ее сделал такой, кто?!
Переполненная закипевшей досадой, о-Суги без колебаний решила предстать перед ними в людской толчее. Как они, должно быть, растеряются! Хочется взглянуть на их лица. Да, так она и поступит!
Собравшись с духом, о-Суги стала продвигаться в толпе им навстречу. Те двое не подозревали, что она рядом. О-Суги увидела, как они заглянули в резервуар, полный осьминогов, сазанов, морских чертей, лобанов, и потом повернули в сторону цветочного отдела. О-Суги изо всех сил старалась не потерять их из виду; расталкивая людей и спотыкаясь, она наконец догнала Кою.
Ну и что она собирается делать, встретившись с этой парочкой лицом к лицу? Теперь говорить уже не о чем, и нельзя ведь, дав волю раздражению, наброситься на них с кулаками. А если, увидев ее, они проявят дружелюбие, то, конечно, ее гнев утихнет. О-Суги невольно подумала, что, возможно, они начнут над ней насмехаться, с ухмылками разглядывать ее, и почувствовала себя по-настоящему плохо.
Преследуя их, о-Суги смотрела на широкие плечи Кои и на его длинные ноги. Ей вспомнился морок той ночи в доме Санки, когда она неожиданно лишилась девственности. Тогда белые волны захлестывали ее сознание, толпы детей и стаи рыб, сменяя друг друга, преследовали ее, и она пробудилась. Но мужчина той ночи – это Санки или Коя? Если это – Коя, то… Ох, вот его плечи, вот его торс… Разве сейчас, рядом с о-Рю, он не пожимает плечами так до боли знакомо?
Прикрыв рот рукавом и пристально следя за Коей, о-Суги еще некоторое время шла за ними. До каких пор она намерена таким образом их преследовать? Сколько ни преследуй – что толку? Если за каждым гнаться… Наверняка Коя выгодно пристроился к о-Рю и, как она берет деньги у клиентов, так и он, по-видимому, искусно вымогает деньги у нее. Вот и ей надо искать таких же богатеньких клиентов, как Коя, чтобы всегда быть в выигрыше.
Вскоре ей захотелось вернуться к себе, и, прекратив преследование, о-Суги направилась к выходу. Взяв рикшу, она доехала до проспекта, а затем пошла по тротуару в поисках иностранцев; покачивая бедрами, она не спеша направилась к парку, бросая взгляды на проходящих мимо мужчин.
Однако среди прохожих не оказалось никого, кто бы днем обратил на нее внимание. Только сверкающие глаза обвальщика с тесаком в руке из мясной лавки да взгляд какого-то нищего, что непрестанно кланялся. Еще ей запомнился мальчишка, который, раскинув ноги на дорогу, боязливо пробовал опиум.
О-Суги перешла по мосту на ту сторону. В этом парке, как всегда, собрались проститутки со всех концов земли, выползшие из своих нор и молча гревшиеся на солнце. О-Суги присоединилась к ним и, сев на скамейку, стала рассеянно смотреть на воду в фонтане: та поднималась вверх, на мгновение застывала и затем рассыпа́лась брызгами. Цветы платана дождем падали о-Суги на плечи. И каждый раз, когда легкий ветерок менял направление, в фонтане перед глазами молчаливых женщин возникала радуга и в следующий момент исчезала, возникала и исчезала, снова и снова повторяя свое восхитительное представление.
33
Из-за расширяющейся забастовки стремительно снизилось поступление хлопчатобумажных товаров. Пошла в рост иена. Поскольку стоимость серебра непрерывно снижалась, неуклонно повышались котировки золотых слитков. Толпы валютных брокеров, европейцев и американцев, наращивая скорость, мчались в колясках от банка к банку, погоняя лошадей. Из-за того, что резко подскочила цена на золото, в изобилии появилось серебро. На рынке стал возрастать спрос на текстиль. Импортных товаров стало резко не хватать. Стремительно повысилась цена на хлопчатобумажные изделия из Нью-Йорка, Ливерпуля, Осаки.
Санки заинтересовался быстро растущими экономическими показателями Японии, вывешенными на информационной доске в его торговом отделе. Когда компании соотечественников подверглись здесь испытаниям, в Осаке, напротив, показатели пошли вверх. В результате в Китае – в находящейся в Китае текстильной компании, где служил Санки, – начал уходить со складов даже залежалый товар, долгое время пролежавший без движения.
Разумеется, оторопь перед такой невероятной конъюнктурой испытывал не один торговый отдел. Когда поток покупателей иссяк, продавцы были вынуждены выкупать свой товар. Как и следовало ожидать, одновременно началось понижение цен на текстиль. Бесчинствовала группа индийских спекулянтов-перекупщиков. Снабжать рынок неуклонно сокращающейся хлопчатобумажной продукцией через порт стало невозможно. Убытки бастующих текстильных компаний начали расти с каждым днем и часом забастовки. Причем забастовка, очевидно, не прекратится – как минимум до тех пор, пока с рабочими не заключат соглашение о выплате зарплаты на период остановки производства.
От дефицита хлопка, сложившегося из-за забастовки, громадную прибыль получили спекулянты-индийцы и китайские текстильные компании. Дело в том, что производству китайского текстиля давно препятствовали японские фирмы. И вот, когда на японских фабриках вспыхнула забастовка, китайцы, мобилизовав все силы, даже во временно закрытых компаниях запустили станки. На фабрики одного за другим стали нанимать квалифицированных мастеров из среды забастовщиков. Началось продвижение на рынок национальных товаров. Одновременно был запущен бойкот японских. Именно сейчас китайским текстильным компаниям впервые представился случай обеспечить быстрый рост капитала у себя на родине. Чтобы догнать иностранные компании, им необходимо было пригреть на своей груди Россию как стимулятора отечественного производства. Других вариантов не было. Ибо пока капитал Китая не использовал российский в качестве подпитки, не могло быть и речи об избавлении от хищных иностранных финансов. Таким образом, в Китае сложилась парадоксальная ситуация: под прикрытием красных должен был пойти в гору капитализм, воспользовавшись б