Ямагути вынул из кармана записную книжку с письмом и показал Кое.
– Так вот, если я не вернусь, встреться с этими людьми. Один из них – китаец Ли Инпу, другой – индиец Амли. Этот индиец держит ювелирный магазин, но на самом деле он член Индийского национального конгресса и последователь Джай Рам Даса. Когда вы встретитесь, он подробно объяснит, что надо будет сделать.
– Так, значит, ты сегодня ночью наконец-то помрешь!
Ямагути некоторое время пристально смотрел на Кою, а потом громко расхохотался:
– Если умру, отдай меня моим крысам. Это их заветное желание.
– Вот так желание… В наши дни для крыс и марксисты сойдут!
Ямагути оценил дружескую теплоту, с какой Коя ухитрился этот не самый веселый разговор обратить в шутку, и, хлопнув Ольгу по плечу, сказал по-английски:
– Эй, будь с Коей полюбезней. Кроме него некому свести тебя с твоим любимым Санки.
Он обернулся к Кое:
– Ну, прощай, надеюсь на тебя. Прочитай это письмо Ли. Замечательно написано.
Глядя вслед уходящему Ямагути, Коя догадался, что он отправился не трупы собирать, у него явно есть другая, намного более опасная, работа. Взглянув на письмо Ли Инпу, он обратил внимание на то, что оно было доставлено посыльным три дня назад. Обратного адреса не было.
«Г-ну Ямагути Такумото.
Как вы думаете, господин Ямагути, чьи интересы изначально затрагивают трагические события, происходящие сейчас в городе? Гибель мира непременно наступит, уж коли человечество, вопреки сложившемуся общественному мнению, не обладает правом на вечное существование. Вообще, нынешний инцидент не является международным конфликтом Китая с Англией, на самом деле это чрезвычайно серьезное событие, определяющее судьбу белых и желтых; другими словами, это предупреждение о том, что желтая раса на азиатском континенте будет уничтожена белой. Попытайтесь это понять. Две великие этнические группы в современном мире – это, фактически, желтая и белая расы; черная и красная скоро окончательно будут завоеваны белой. Раньше было множество рас: индейцы Америки, малайцы юга Тихого океана, негры Африки… Не пройдет и несколько десятков лет, как с ними будет покончено. По-видимому, белые люди активно осуществляют план их уничтожения, а империализм белых направлен на то, чтобы достичь господства над всем миром. Этот грозный замысел полностью подтверждает их злобную сущность. Наша желтая раса находится в опасности. Ее притесняют на пяти континентах, такая практика уже распространена повсеместно, единственное место, где нам до недавнего времени было спокойно, это Азия – родной дом нашего желтого человека. Попробуйте однажды проанализировать карту Азии. На юге – южнотихоокеанские острова и Филиппины, на западе – Индия, Аннам, граничащий с Китаем, Бирма, Гонконг, Макао – все они тоже давно попали под власть белых, чьи завоевательские планы не удается пресечь. Японцы и китайцы принадлежат одной расе, имеют одинаковую письменность, они похожи друг на друга. Если допустить, что однажды Китай пропадет, то и Япония счастья не увидит. Почему Ваша страна не поднимется на национальную самооборону? Сейчас мы должны сообща возвысить свой голос протеста в ответ на белую политику расового геноцида. Похоже, что только наши страны, Китай и Япония, все еще бессознательно, как в тумане, пребывают почти что в эйфории, не замечая жалкого положения нашей погибающей расы. Надеюсь, что Вы согласны с моим мнением, а если так, то присоединяйтесь к нам.
Ольга подошла к Кое, позвякивая золотым китайским браслетом.
– Господин Коя, если вы знаете, как дела у Санки, расскажите, пожалуйста. Очень хочется встретиться с ним.
– А, Санки? Так я недавно видел его. Мы расстались, когда я пошел искать еду, а куда он потом делся, не знаю. Наверное, и этот парень валяется где-нибудь на дороге.
– Так Санки мертв?.. – Ольга замерла, глядя в окно.
– Без понятия. Я сюда попал, потому что чуть не погиб. На улицах – революция, совершенно невозможно понять, что происходит. У вас тоже так было?
– Тогда в России тоже никто не понимал, что происходит. Иногда на улицах стреляли, мятежники собирались то в одном месте, то в другом, и было непонятно, кто и для чего это делает, они просто орали, и все. Тогда мой отец и сказал: «Это революция». Скорее всего, никто не знал, что это такое на самом деле. Поэтому, хоть и слышали о ней, но по-прежнему лишь спокойно наблюдали со стороны, полагая, что все скоро уляжется. Здесь же по-другому. Я думаю, что у вас тут никакой революции нет, если хотя бы в общих чертах понимаешь, что означает это слово.
– А дальше, что случилось дальше? – с любопытством выспрашивал Коя.
– А дальше мой отец посчитал, что в любом случае оставаться опасно, и решил бежать вместе со мной и матерью. Мы успели покинуть Москву до того, как окончательно стало понятно, что это революция. Однако мы, хоть и дворяне, не успели отложить денег на случай внезапного бегства. Да и кто мог представить себе такое! А я бежала просто потому, что отец так сказал. В пути деньги быстро закончились. Когда это случилось, мы сошли с поезда и сразу же обратились в газету. Это была идея отца, теперь-то я понимаю, какая это была счастливая мысль. Поскольку газета была провинциальная, в ней еще ничего не знали о событиях в Москве, и можно было получить хороший гонорар за сенсационную новость, если рассказать, что мы только что видели. Отец хорошо придумал. Получив гонорар, мы двинулись дальше, а когда и эти деньги закончились, вышли на новом месте и снова, как и прежде, рассказали о Москве и о наших злоключениях. Благодаря этому опять получили гонорар и сели на поезд. Вот так мы всё бежали и бежали, будто состязались со все нарастающей волной революции. И однажды она настигла нас. Отец был схвачен и чуть не погиб. Я и сейчас отчетливо помню те события!
Ольга замолчала, прижала руки к груди и задрожала. Вероятно, точно так же она дрожала и тогда, при аресте отца. Но сейчас с ней что-то было не так: Ольга силилась вымолвить хоть слово, но издавала лишь отдельные бессвязные звуки.
– Что же было дальше? – нетерпеливо спросил Коя.
Ольга судорожно вздохнула.
– Когда я рассказываю об этом, у меня случаются приступы эпилепсии. Вы меня обнимите, чтобы я не упала, если что.
Ольга села на колени Кои и пояснила:
– Если меня опять затрясет, вы меня обнимите покрепче. Тогда со мной все будет в порядке.
Коя обнял Ольгу и подумал: что же делать, если и вправду случится припадок? Или, может, упоминание об эпилепсии всего лишь обычная уловка? Он уже перестал понимать, правду она говорит или лжет.
Словно фокусник, разминающийся перед представлением, Ольга то пристально разглядывала сверкающий перстень с розовым турмалином, то кончиками пальцев теребила серьги. Потом она глубоко вздохнула, успокоилась и что-то пробормотала. Коя решил, что это своего рода заклинания против припадка. «А что, если и правда у нее бывали приступы?» – подумал он и невольно еще крепче обхватил ее.
– Ну, так нормально? Учтите – если вы меня напугаете, я сразу сбегу. Я ведь не знаю, что нужно делать при эпилепсии, для меня это – как революция.
– Нормально, когда меня держат так крепко, да-да, вот так. А если опять приступ начнется, обнимете меня еще сильнее. Так отец всегда делал.
– Ваш отец еще жив? – поинтересовался Коя.
– Отец умер в Харбине. Но его еще в Томске чуть не убили. Да, долго же ему удавалось оставаться в живых…
– Значит, вы бежали до самого Томска?
– Да. Никогда не забуду этот город!
– Насколько я знаю, туда исправно приходили газеты, работали телефон и телеграф…
– Мы не понимали, что там происходит. Когда все началось, телефон и телеграф сразу захватили какие-то банды. Всё поразбивали и уничтожили. Если бы работал телефон, то мы не смогли бы добраться до Томска, нас бы остановили раньше.
– Здесь такого не случится. Международные силы охраняют в первую очередь телефонную и телеграфную станции. Слышал, что возможны проблемы с водоснабжением. Электричество пока есть, но и его могут в любой момент отключить. Так вы ехали на поезде?
– Да, поезда еще ходили – как раз до Томска. Когда мы добрались туда, революция уже развернулась вовсю, мы опоздали. На площади установили высокий помост, на который по одному вызывали подозрительных мужчин, а тот, кого называли председателем комитета, стоял рядом и задавал вопросы: совершал ли этот мужчина антиреволюционные поступки или нет. После чего толпа подтверждала, что он такой-то и такой-то, делал то-то и то-то: например, был очень набожный, занимался благотворительностью, а плохого за ним ничего не замечено. Опросив всех свидетелей, мужчин признавали свободными от обвинений, но таких, как мой отец, о ком никто ничего не знал, сразу расценивали как крайне подозрительных, и им грозила расправа – расстрел на месте. Вот как все произошло. Отец пошел за хлебом, и его схватили. Я увидела, как его выставили на помост, решила, что это конец, и только горячо молилась и крестилась. Вдруг из толпы раздался женский голос, какая-то женщина громко защищала отца. Я сначала не поняла, кто же это такая, а когда посмотрела – это была моя мама! Она одна кричала из толпы, что, мол, этот человек работал в омском филиале фирмы по экспорту замороженных продуктов; когда трест английских компаний по заготовке мяса попытался выкупить рыболовную концессию на севере России, он выступил против, стараясь сохранить для народа право свободно рыбачить на севере; и для народа же он планировал строительство судов, чтобы ловить крабов в северных морях, – в отчаянии она говорила о разных и, как ей казалось, наиболее важных делах. Но председатель комитета слушал рассказ матери, не проявляя никакого интереса. Мать, вся раскрасневшись, размахивая руками и топая ногами, прокричала напоследок – и как только ей пришло в голову такое: если свяжетесь по телеграфу с таким-то рыболовецким районом в Азербайджане, то узнаете, что там он вместе со старшим братом создал профсоюз рыбаков, чтобы бороться с рыбодобывающими компаниями. Тут до сих пор молчавший председатель комитета сказал: «Хорошо», – и отца тотчас же отпустили. Мать хотела было броситься к нему, но спохватилась и, бегло взглянув в его сторону, хладнокровно отвела взгляд. Исполненная безмерной благодарности, я после этого еще долго крестилась и тряслась от пережитого ужаса. И вот так с тех пор… – Ольга, внезапно замолчав, задрожала на коленях у Кои.