Глубоко вдохнув запах возлюбленного, чтобы сохранить его в себе, о-Суги опять начала вспоминать произошедшее той ночью, когда она потеряла работу. Тогда хозяйка вдруг поволокла ее за шиворот и кинула к ногам окутанного паром Санки. Потом о-Рю снова потащила ее – вдогонку уходящему Санки, – и еще раз швырнула к его ногам. Да, все это было, но сейчас вот же он, лежит здесь, рядом с ней.
Сколько раз с тех пор она думала о нем! Но теперь он здесь, здесь.
Той ночью, плача, она пошла к Санки и долго наблюдала за темными окнами на втором этаже его дома. Потом появился Коя, провел ее в квартиру, а сам улегся спать, но когда и она по рассеянности уснула, среди ночи в полной темноте неожиданно овладел ею. Проснувшись утром, она увидела на постели и Санки, и Кою. До того момента она думала, что ее взял Коя, но теперь перед ней были оба, и она не могла понять, который из них навалился на нее ночью. Но сейчас рядом с ней лежит Санки. Какой бы эта ночь ни была темной, это он, его ни с кем не спутаешь.
О-Суги вспомнила свое жалкое существование в те далекие дни, когда Санки ушел из дому, бросив ее, и она целыми днями жила, растерянно глядя на воду сточного канала.
По этой воде, подернутой пленкой тумана, плавали нефтяные узоры, и ниточные водоросли, разросшиеся на его стенках с облупившейся штукатуркой, неторопливо лизали нефть с поверхности воды. Рядом болтался желтый трупик цыпленка, и когда он сталкивался с овощными отходами, носками, манговой кожурой и соломинками, со дна канала с клокотанием поднималась черная пена и, собираясь вокруг него, образовывала маленький остров.
Сидя у окна, о-Суги несколько дней терпеливо ожидала возвращения Санки.
Если завтра высадятся войска и на улицах станет спокойно, она снова, как и в те дни, оцепенеет в одиночестве. «Опять эта грубая шершавая кожа, отвратительные языки, пахнущие чесноком, сальные волосы, длинные ногти, укусы острых кривых зубов…» И, как смертельно больной человек, примирившийся наконец со смертью, она с облегчением вздохнула и уставилась во тьму, растекшуюся по потолку.