Раньше я никогда не сочувствовал бездомным кошкам, даже недолюбливал их. Но в тот момент мою душу захлестнуло особенно сильное чувство жалости. Будто увидев собственного ребенка, которому угрожает голод, я наклонился к черному котенку и сказал ему:
– Я знаю, что ты голоден, знаю…
– Мяу, мяу… – Боже мой! Этот маленький негодник снова начал ластиться ко мне, продолжал изгибаться всем телом, тереться о мои ноги, и такое усиленное проявление симпатии вынудило меня сдаться, расчувствоваться, обмякнуть душой…
– Хорошо, понял, понял, – сказал я ему так, как говорят ребенку. Чем больше я это повторял, тем больше этот паршивец терся о мои ноги, а я был растроган до слез…
– Мяу-мяу! – вдруг сердито мяукнул на меня котенок. Это означало: «Если знаешь, то почему не принесешь мне что-нибудь поесть? Быстрее неси! Давай!» Вся его поза выражала требование; похоже, я был ему чем-то обязан!
– Ладно! Ладно! Ты… ты жди меня здесь! Жди меня, а я пойду наверх за едой! Не двигайся с места, я сейчас вернусь! – В тот момент я будто спасал собственных детей, и, оставив котенка и его родителей, бросился в свой номер, схватил два яйца, которые взял из ресторана самообслуживания во время завтрака в качестве вечернего «пайка», прихватил заодно сосиску и снова побежал вниз…
Я вернулся на площадку, подошел к кошачьему семейству, присел на корточки, очистил яйца и положил их на чистый кирпич… Оказалось, что котенок не ест белок, поэтому пришлось вынуть желток – специально для него. Котенок ел отчаянно, изо всех сил, и два яичных желтка были проглочены почти целиком.
– Помедленнее ешь, помедленнее… – Я боялся, что он подавится, но процесс был неподконтрольным.
– Мяу! Мяу! – Пока всё мое внимание было поглощено котенком, ко мне подобрался большой черный кот и тоже начал мяукать.
– А, это ты! Хорошо, дам и тебе, отец, поесть. – Я разломил сосиску пополам, одну половину дал котенку, а вторую – коту. Неожиданно котенок прыгнул, чтобы отобрать вторую половину сосиски, предназначенную для его отца, а затем повернулся и с большим воодушевлением вцепился в свою часть угощения…
Ну что за стервец! Я чуть было не рассмеялся, но подумал, что этот кошачий ребенок достоин жалости! По моим предположениям, он до того оголодал, что ему и перед родителями не было стыдно. Меня тронуло то, что отец вел себя вполне достойно. Он не соперничал с ребенком, а подобрал те крохи, которые остались недоеденными, в то время как белая кошка сидела неподалеку и смотрела вдаль: она не соперничала ни с отцом, ни с ребенком… Я почувствовал, какая она прекрасная мать и какая у них гармоничная семья!
Все матери в мире бескорыстны, всеми движет любовь. Слезы снова выступили у меня на глазах…
На следующий день за завтраком я сказал официанту, что теперь каждый день буду брать дополнительно четыре сосиски и восемь яиц, которые нужно будет упаковывать, чтобы я мог взять их с собой, а рассчитаюсь я потом, разом за всё.
Официант в маске улыбнулся и сказал:
– У господина Хэ разыгрался аппетит!
Я улыбнулся и промолчал.
С этого дня на меня легла ответственность, которая скрашивала мою одинокую жизнь во время изоляции.
Три кошки на площадке позади отеля больше не мяукают так ужасно, как раньше. Увидев меня, они нежно и ласково здороваются: «Мяу, мяу».
Кот-отец и кошка-мать
Для меня такой звук во время эпидемии – что серенада, романтизм которой опьяняет. Это самое трогательное, что я пережил за это трудное время. А еще такие ситуации помогают людям понять, что с природой и животным миром нужно взаимодействовать мирно, по-родственному. Тогда, возможно, и в мире людей не будет такого одиночества, таких частых катастроф…
Песнь моя летит с мольбою – тихо в час ночной…
В рощу легкою стопою ты приди, друг мой!
При луне шумят уныло листья в поздний час,
Листья в поздний час —
И никто, о друг мой милый, не увидит нас,
Не увидит нас.
Слышишь? – В роще зазвучали песни соловья;
Звуки их полны печали, молят за меня.
В них понятно все томленье, вся тоска любви,
Вся тоска любви,
И наводят умиленье на душу они,
На душу они.
Не знаю почему, но когда я смотрю вверх на освещенные здания и жилые кварталы у реки Хуанпу, мне кажется, что над рекой и над городом ветер разносит нежные звуки «Вечерней серенады» Шуберта, и под эту трогательную мелодию город, перед которым поставили цель «надо пережить», возрождает энергию жизни и любви…
Глава 25Боевые труды и дни
Это война. Поскольку это война, нет ничего удивительного в том, что люди проявляют в это время самые разнообразные эмоции.
Вплоть до марта поле битвы с эпидемией, против которой встал весь Китай, было в Ухане. Сейчас главное поле боя поделили между собой Шанхай и Пекин. С самого начала этой войны я находился рядом с рекой Хуанпу – местом, куда сегодня бешено ворвался демон вируса, привезенный издалека.
Аэропорт «Пудун» имеет международный статус и обслуживает самый большой пассажиропоток из Китая во все страны мира. Ежегодно он принимает 50 000 000 иностранных пассажиров! После начала пандемии во всем мире рейсов стало намного меньше, а в марте аэропорт Пудун и аэропорт Хунцяо, расположенный на другом конце города, казалось, стали первым пунктом на пути тех, кто стремился избежать вирусной атаки. По-человечески это очень понятно.
Однако те, кто за последние месяцы привык к вынужденному пребыванию дома, перепугаются до дрожи, оказавшись в международном аэропорту: да ведь это же не аэропорт, а станция неотложной помощи – службы 120! Сколько здесь бойцов в защитных костюмах! Сколько машин скорой помощи! Сколько врачей ожидают в полной готовности! В общем, везде этот ужасный белый цвет[76]. Шанхайский аэропорт действительно стал настоящим форпостом эпидемии и для Китая, и для всего мира.
– Здесь действительно можно до смерти перепугаться! – Два офицера таможенного и карантинного контроля, которых все называли Старый Сяо и Молодой Цзэн, находились в одной из кабин терминала Т1, где принимали всех, кто прилетел из стран с тяжелой эпидемиологической обстановкой. Они только что провели карантинный контроль для почти двухсот пассажиров. Сегодня это уже четвертый рейс, для которого боевая группа из шести человек делает работу по карантинному контролю! Чтобы полностью провести контрольно-карантинные мероприятия для всех въезжающих в страну, в лучшем случае необходим час, а в худшем все процедуры могут растянуться на два часа и даже больше… Какая там обстановка? Крики, злость, отчаяние, причитания, проклятия; в этот момент лезут наружу все эмоции, которые обычно скрыты от посторонних глаз. Неудивительно, что перед лицом смерти человеческие проявления могут быть и самыми яркими, и самыми отвратительными. Однако со Старым Сяо и Молодым Цзэном произошло нечто совершенно неожиданное.
Сначала они услышали крик. Это была женщина лет тридцати-сорока:
– Ой-ой-ой, я умираю! Я умираю…
– В чем дело? Что стряслось?
У входа в салон самолета возник беспорядок, но никто не понял, что произошло. Старый Сяо и Молодой Цзэн, облаченные в тяжелую защитную одежду, поспешно оттеснили пассажиров, которые столпились внутри телетрапа возле входа в салон, и бросились к женщине, потерявшей контроль над собой.
– Что случилось, мэм, что вас беспокоит?
Женщина закрыла лицо руками, всхлипнула и залилась слезами.
– Что с вами? Что произошло? – Молодой Цзэн был действительно молод. Он с трудом мог совладать со своим мочевым пузырем: на протяжении пяти или шести часов некогда было сходить в туалет, и низ живота болезненно распирало. Совсем недавно еще не возникало никаких позывов – юноша спокойно измерял пассажирам температуру, проверял информацию об их здоровье – в общем, был полностью поглощен работой. Когда контрольные противоэпидемические мероприятия для очередного рейса были завершены, Молодой Цзэн немного расслабился и сразу почувствовал сигнал со стороны нервной системы. Женщина вдруг ойкнула, и этот возглас снова подавил экстренные нужды молодого таможенника.
– Да что же случилось? Хватит ныть и плакать! – Пока Молодой Цзэн что-то бормотал, инициативу перехватил Старый Сяо, мягко отругав своего напарника – Что ты там бормочешь! Иди и возьми тележку внизу!
– Зачем нам тележка? – недоумевал Молодой Цзэн.
Старый Сяо так разозлился, что чуть не ударил парня, но сдержался и взглядом указал на ногу пострадавшей…
– Боже мой! Кровь! – Глаза Молодого Цзэна расширились.
– Да беги же ты скорее за тележкой!
– Бегу!
Вот и тележка. Старый Сяо и Молодой Цзэн, погрузив женщину на тележку, подтолкнули и покатили ее, покрикивая во все стороны:
– Уступите дорогу! Уступите дорогу!
В чем же было дело? В зале аэропорта прибывшие пассажиры, и без того взвинченные длительностью прохождения пограничного контроля, были потрясены видом крови, стекающей из-под штанины той женщины… Вслед за тележкой тянулся длинный красный след!
– Женщина истекает кровью! Пожалуйста, дайте нам быстрый проход через таможню! – Старый Сяо, запыхавшийся от бега, одновременно кланялся таможенникам и махал рукой сотрудникам службы безопасности – Пожалуйста, позовите машину, у нас больная! В тяжелом состоянии!
– Я понял! Понял! – Сотрудники службы безопасности быстро оценили положение и побежали за спецмашиной. Когда они вернулись, Старый Сяо уже выполнил все формальности для того, чтобы женщину пропустили через «зеленый коридор».
– Машина прибыла. Пациентку готова принять ближайшая гинекологическая больница. Вы можете передать ее нам, мы со всем разберемся! – Один из сотрудников службы безопасности выхватил тележку из рук Молодого Цзэна и выбежал, толкая ее перед собой.