– Ее здесь нет.
– Когда она вернется?
– Не знаю. Она уехала в Гуанчжоу.
– В путешествие?
– Нет, работать.
– Вот как? И кем же?
– Не знаю.
– Вы ведь ее мать, не так ли?
– Да.
– Тогда вы должны знать ее адрес в Гуанчжоу.
– Чего вы от нее хотите?
– Хочу задать ей несколько вопросов. Речь идет о расследовании убийства.
– Что… Неужели она замешана в убийстве?!
– Нет, она свидетель, но важный свидетель.
– Извините, ее адреса у меня нет, – заявила женщина. – Я получила от нее всего одно письмо, сразу после того, как она приехала в Гуанчжоу. Дочь оставила адрес отеля, где она остановилась. Она писала, что собирается вскоре выехать оттуда и сообщит мне свой новый адрес. С тех пор я ничего о ней не знаю.
– Значит, вы не знаете, чем занимается там ваша дочь?
– Трудно поверить, да? – Женщина покачала головой. – Она моя единственная дочь!
– Извините.
– Не извиняйтесь, товарищ старший инспектор, – возразила хозяйка. – Сейчас настали новые времена.
– Да, верно, – согласился Чэнь. – Но сейчас мы просто переживаем переходный период.
– С исторической точки зрения переходный период короток, – последовал ответ. Хозяйка оживилась – впервые за все время разговора. – Но с точки зрения бытия данный период не так короток для отдельной личности.
– Да, вы правы. Тем важнее сделанный нами выбор, – кивнул Чэнь. – Кстати, где вы работаете?
– В университете Фудань, на кафедре сравнительной литературы. – Помолчав, хозяйка добавила: – Но кафедра уже практически не существует. А я уже на пенсии. В сегодняшних рыночных условиях никто не хочет изучать мой предмет – компаративистику.
– Значит, я беседую с профессором Се Кунь?
– Да, я Се Кунь, профессор в отставке.
– Познакомиться с вами для меня большая честь! Я читал вашу «Современную музу».
– Вот как? – удивилась профессор. – Не ожидала, что сотрудник народной полиции интересуется литературой.
– О да! На самом деле я перечитывал книгу дважды или трижды.
– В таком случае надеюсь, что у вас не первое издание. Позавчера я случайно увидела ее на блошином рынке; она продавалась всего за двадцать пять фэней.
– Кто знает, как будет дальше? «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет» [13], – произнес Чэнь, радуясь, что вовремя вспомнил подходящую по смыслу цитату. Ему хотелось немного ободрить профессора, намекнуть, что у нее есть читатели и последователи, которые с почтением относятся к ее труду.
– Ах, если бы вы были правы, – вздохнула профессор, – но даже у себя дома я не нашла понимания. Например, Се Жун книгу не читала.
– Как такое возможно?
– Я-то надеялась, что она тоже будет изучать литературу, но она, едва закончив среднюю школу, устроилась в отель «Шелдон». С самого начала она зарабатывала втрое больше меня, не говоря уже о бесплатной косметике и чаевых, которые она там получала.
– Мне очень жаль, профессор Се. Не знаю, что и сказать. – Чэнь вздохнул. – Но экономика развивается; возможно, изменится и отношение людей к литературе. Будем на это надеяться.
Он решил не рассказывать профессору о собственных литературных изысканиях.
– Вы слышали распространенную поговорку: «Самый бедный – доктор философии, самый глупый – профессор»? Я оказалась и тем и другим. Вполне понятно, почему моя дочь выбрала для себя иную стезю.
– А почему она ушла из отеля и стала работать в бюро путешествий? – спросил Чэнь, которому не терпелось сменить тему. – А после уволилась из бюро путешествий и уехала в Гуанчжоу?
– Я спрашивала ее, но она ответила, что я слишком старомодна. По ее словам, сегодня молодые люди меняют работу как перчатки. Неплохое сравнение, согласитесь. Главное, конечно, деньги.
– Но почему именно Гуанчжоу?
– Вот это-то меня и беспокоит. Молодая девушка совсем одна в чужом городе…
– Не рассказывала ли она вам о поездке в Желтые горы в октябре прошлого года?
– Она не слишком откровенничала со мной насчет своей работы. Но про ту поездку немного рассказывала. Она привезла оттуда зеленый чай. Горный чай сортов «Облако» и «Туман». По возвращении она показалась мне расстроенной.
– Вы знаете, почему?
– Нет.
– Может, именно поэтому она сменила работу?
– Не знаю, но вскоре после того она и уехала в Гуанчжоу.
– Вы не можете дать мне ее недавнюю фотографию?
– Конечно. – Профессор Се Кунь вынула снимок из альбома и протянула Чэню.
На снимке была изображена молодая худенькая девушка, стоящая на набережной. На ней была белая футболка в обтяжку и очень короткая плиссированная юбка – довольно смелая даже по последней моде.
– Если отыщете ее в Гуанчжоу, пожалуйста, передайте, что я очень прошу ее вернуться. Наверняка ей одной там нелегко. А я здесь тоже одна – старуха…
– Передам, – обещал Чэнь, забирая снимок. – Сделаю все, что смогу.
Выходя из дома профессора Се, он почувствовал, как азарт, охвативший его в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, мало-помалу тает. И дело было не в том, что Се Жун переехала в Гуанчжоу, не оставив адреса, хотя это тоже осложняло поиски. Его огорчил разговор с профессором в отставке.
Китай стремительно развивается, но, если честных интеллигентов считают «самыми бедными и самыми глупыми», положение причиняет беспокойство.
Вэй Хун жила на улице Хэтяньлу, в доме номер 60. Новый жилой комплекс. Он несколько секунд нажимал на кнопку звонка – безрезультатно. От досады Чэнь стукнул в дверь кулаком.
Ему открыла пожилая женщина; она подозрительно смотрела на него.
– В чем дело?
– Вы товарищ Вэй Хун? Меня зовут Чэнь Цао. – Он протянул хозяйке свое удостоверение. – Я из управления полиции Шанхая.
– Старый Хуа, к нам пришли из полиции! – обернувшись, крикнула Вэй, а потом кивнула ему: – Входите.
Комната была плотно уставлена мебелью. Чэнь совсем не удивился, увидев в прихожей портативную газовую плитку. Планировка жилища Вэй Хун была примерно такой же, как в общежитской комнате Цянь Ичжи. На конфорке стояла кастрюля, из которой шел пар. С серовато-белого кожаного дивана с трудом поднимался седовласый старик. Перед диваном на низком кофейном столике лежал полуразложенный пасьянс «Косынка».
– Чем мы можем вам помочь, товарищ старший инспектор? – спросил старик.
– Извините за беспокойство, но мне необходимо задать вам несколько вопросов.
– Нам?
– Вопросы касаются не вас, но одной вашей знакомой.
– Пожалуйста.
– Несколько месяцев назад вы ездили в Желтые горы?
– Да, ездили, – ответила Вэй. – Мы с мужем любим путешествовать.
– Эта фотография сделана там, в горах? – Чэнь вынул из портфеля поляроидный снимок. – В октябре прошлого года?
– Да, – довольно сварливо ответила Вэй. – Разумеется, я узнаю себя.
– А вот на обороте написано… – Чэнь перевернул фотографию. – Кто такая Чжаоди?
– Одна молодая женщина, с которой мы познакомились в той поездке. Она несколько раз фотографировала нас по нашей просьбе.
Чэнь достал снимок, на котором Гуань выступала с докладом на съезде партии.
– Это она – женщина по имени Чжаоди?
– Да, это она. Хотя здесь она выглядит по-другому – понимаете, в другой одежде. А что она сделала? – Увидев, что Чэнь достал блокнот и ручку, Вэй преисполнилась любопытства. – Когда мы прощались – там, в горах, – она обещала позвонить. Но не позвонила.
– Она умерла.
– Что?!
Изумление на лице пожилой женщины было неподдельным.
– А зовут ее Гуань Хунъин.
– Да что вы говорите? – вмешался в разговор Хуа. – Неужели Всекитайская отличница труда?!
– А ее сяньшэн называл ее Чжаоди, – возразила Вэй.
Настала очередь удивляться Чэню. У слова «сяньшэн», заново вошедшего в обиход в девяностых годах, было несколько значений. Так можно было называть и мужа, и любовника, и друга. В случае Гуань что бы ни означало данное слово, оно указывало на то, что Гуань была в горах не одна, а со спутником.
– Вы имеете в виду ее любовника или мужа?
– Мы не знаем, – ответила Вэй.
– Они путешествовали вместе, – добавил Хуа, – и жили в одном номере гостиницы.
– Значит, они зарегистрировались как супружеская пара?
– Наверное, иначе их не поселили бы вместе.
– Она представила вам его как своего мужа?
– Нет, она просто сказала нечто вроде «Это мой хозяин». В горах не принято знакомиться официально.
– Вы не заметили в их отношениях ничего подозрительного?
– Что вы имеете в виду?
– Гуань была не замужем.
– Извините, мы ничего такого не заметили, – ответила Вэй. – У нас нет привычки шпионить за другими.
– Да перестань, Вэй, – вмешался Хуа. – Старший инспектор просто выполняет свою работу.
– Спасибо, – поблагодарил старика Чэнь. – Вы не помните, как звали того мужчину?
– Нас официально не представили друг другу, но, кажется, она называла его Тигренком. Наверное, это его прозвище.
– Как он выглядел?
– Высокий, хорошо одет. А еще у него была дорогая иностранная фотокамера.
– Он говорил немного, но с нами держался вежливо.
– Не было ли у него акцента?
– Был, пекинский.
– Пожалуйста, постарайтесь как можно подробнее описать его внешность.
– Извините, но, наверное, больше мы ничего… – Неожиданно Вэй осеклась. – Газ!
– Что?
– Газ кончается!
– Газовый баллон, – пояснил Хуа. – Нам в нашем возрасте трудно его заменить.
– Во время культурной революции нашего единственного сына подвергли критике за ревизионизм и отправили в трудовой лагерь в Цинхае, – сказала Вэй. – Сейчас его реабилитировали, но он решил остаться там вместе с женой.
– Мне очень жаль. В те годы моего отца тоже посадили в тюрьму. Это была национальная катастрофа, – сказал Чэнь. Интересно, подумал он, вправе ли он извиняться от лица партии. Впрочем, он понимал, почему старики так недоверчивы и подозрительны. – Кстати, где газозаправочная станция?