ня. Теперь это стало проклятием. Даже искупив грех отца и принеся публичное покаяние, я не смог бы избавиться от моих неудач.
А раз не стоит каяться, то значит благоразумнее всего вернуться назад к проклятым. Так я снова пришел в склеп. Мне не сразу удалось отыскать в тумане путь туда. Наверное, это удавалось ни всем. Туман служил чем-то вроде пелены, ограждающей запретное место от нежелательного присутствия людей и даже некоторых сверхъестественных существ.
Ангелы ждали меня. Снова живые. И их молчаливые взгляды говорили больше слов. Никто не оправдывался, что струсил перед сыном дьявола или пленился им. Но я то обо всем и так догадывался.
Удивительно, но они начали даже уважать меня за то, как смело я с ним пререкался. Они бы на такое не отважились. То, что он не спалил меня за такое хамство прямо на месте, по их мнению, было проявлением высшего расположения.
Заметив, как сильно я приуныл, они снова предложили мне поиграть в карты.
- А вдруг тебе удастся выиграть у нас хоть малую часть наших сокровищ? - хохотнул ангел, которого звали Сетий. Он не назвал имени, но как огонь на скрижалях, всплыло вдруг у меня в мозгу. - К твоему выигрышу мы даже не приложим полагающегося в придачу проклятия. Оно ведь и так с тобой.
Скорбно кивнув, я согласился с ним. Я заметил, что ангелы тоже чувствуют себя брошенными и забытыми после ухода Эдвина. Если они вообще способны хоть что-то чувствовать. Очевидно, нечто болезненное существовало и для них. Он напомнил им об их прежнем хозяине, а потом исчез. Мраморные пальцы как-то пассивно тасовали карты, крылья трогательно, а не зловеще хлопали в тишине. Во всей ауре склепа появилось нечто траурное, чего здесь не было раньше.
Я сел со статуями за один стол и выиграл. Не золото, и ни драгоценности, а кровавую слезу Сетия. Она застыла рубином на его ладони.
- Бери!
Лишь миг я медлил, представив, как такая же алая слеза катиться по щеке Аллегры. Слеза обо мне. Рубин был похож на капельку, и я не знал, что с ним делать. Разве только поискать в кабаке цверга, обыграть его в карты и заставить в уплату проигрыша оправить рубин в золото, чтобы получилось украшения. Например, брошь. Или булавка для шейного платка. Что там еще может носить щеголь? А может лучше сережка? Одна сережка? Как раз подойдет для молодого мужчины. Я проколю одно ухо и будут носить ее.
- Сделай мне одолжение, ангел, - я отвел прядь от уха и приблизил коготь Сетия к своей мочке. Он охотно проколол плоть. И кровь, скатившаяся мне на воротник, тоже была яркой, как рубин.
ЛЕПЕСТКИ ЖЕЛАНИЙ
Сережка в одном ухе придавала мне некоторый шарм. Такую мог бы носить капитан пиратов или всеми уважаемый капер. Я не хотел сравнивать себя с простым цыганом или разбойником. Хотя нечто цыганской в манере прокалывать одно ухо тоже было. Только вот в сочетании с траурно-черной одеждой кроваво-красный рубин казался именно отметиной колдуна. Он искрился всеми гранями, больше похожий на капельку крови, чем на камень. Моим постоянным спутником он будет до тех пор, пока я его кому-нибудь не проиграю. Наконец-то у меня появилась такая безделица, которой стоило гордиться.
А еще я вдруг совершенно неожиданно для себя стал обладателем чудодейственного растения, чем-то похоже на мирт, выращенный на кладбище под луной. Оно якобы исполняло мечты своего владельца, пока не увянет. По желанию на лепесток. Волшебное растения. Не важно, с чьей могилы оно сорвано. Запах мирта, исходивший от него, мне даже понравился. Фея Сесиль, ловкая рыжая бестия, прятавшаяся на городских складах, дала мне его. Я понадеялся, что подарок был сделан без злого умысла. Сделать волшебную палочку мне так и не удалось. Вначале все выходило, я вырезал стержень то из веток, то из коры, то из сердцевины ствола, и все они одинаково хорошо загорались волшебным светом в моих пальцев. Я готовил эликсир, чтобы придать волшебству мощь, натирал им древесину, колдовал над папоротником, и в первые мгновения сотворения чудесного инструмента в моих руках оказывалась неизмеримая сила. Но она гасла так быстро, словно на прекрасный одинокий огонек кто-то успевал выплеснуть помойное ведро.
Кто-то мешал мне? Или я сам что-то делал не так.
Цветок Сесилии начал вянуть раньше, чем я успел что-то загадать. А вот желания только приумножились.
До меня дошла ужасная новость. Князю удалось таки помириться со сбежавшим узником. И кто бы подумал, каким образом. Он пообещал ему невесту. Свою чванливую, но высокородную дочь. Неспроста взялась поговорка, что чтобы угодить дракону надо предложить ему в подарок прекрасную деву. Княжна, по моему мнению, была не тем подарком, на который стоит особо покупаться, но Эдвин решил иначе. Выходит, чтобы приручить дракона в нем, требовалось всего лишь показать ему достойную его внимания красавицу.
С таким же успехом Ротбрет мог его с самого начала усыновить. Но иметь выгодного зятя, похоже, было полезнее, чем сына. Я неистовствовал. Нежели он хочет быть не драконом, а комнатной собачонкой. Левреткой при княжне.
Ходили слухи, что они блестящая пара. Она злобная и обольстительная волшебница, и он могущественный, сильный, но такой пустоголовый повелитель нечисти.
Эдвин и Одиль. Одиль и Эдвин. Это было слишком неправдоподобным и очевидным. Я сходил с ума. Из-за своей недальновидности. Как я мог этого не предугадать. Тоже мне ясновидящий. Из-за рухнувших надежд. Я ведь так верил, что он когда-нибудь будет принадлежать только мне. Хоть я и не собственник, вечно без гроша в кармане, но если б у меня был Эдвин, деньги мне были бы и не нужны.
- Конечно, он ведь теперь самый богатый.
Я даже не шикнул на надоедливого лепрехуна. Пусть себе пищит из-за печной трубы. Мне уже все равно. Ощупывая последние лепестки мирта, я даже не смотрел, как они облетают на пол, будто несбывшиеся мечты. По желанию на каждый лепесток. Пусть исчезают. Раз они не смогли мне дать главное, чего я хотел, то зачем же все остальное. Прежде всего, я сходил с ума из-за ревности. Нужно было это признать. Я должен быть честен хотя бы сам с собой, если не с окружающими.
Ведь я люблю его.
Действительно люблю. Я никогда никого не любил. А его люблю. Хотя он единственный, кого все и каждый обязаны ненавидеть. Дракон. Сын Люцифера. Блестящий кавалер. И жених Одиль. Как они, должно быть, сошлись характерами. Оба одинаково подлые и одинаково великолепные. Лучшей пары нельзя было и подыскать. О таком никто не смог бы и помыслить. Только эти двое стоят на одной планке. Только они равны друг другу. Солнце и луна. Эдвин и Одиль. Я готов был высечь их имена ножом прямо сейчас у себя на коже, и пусть рана кровоточит не заживая. Вечно. Они ведь теперь не расстанутся никогда. А мне всегда будет больно. Ревность в двойном размере. Я ведь хотел и его, и ее. Было время, и стать кипела. Но они оба были не для меня. Зато друг для друга. Два несравненных создания. Идеальная пара. Красивые, сильные и смертоносные. Как хорошо они, наверное, понимают друг друга. И слов не нужно. Достаточно одних мыслей. Эти оба, как одна целое. Златокудрый Эдвин и черноволосая княжна. День и ночь. Заря и мрак. Солнце и луна. Я сжал голой рукой острие кинжала. Боль плоти оказалась ничем в сравнении с моральными мучениями. Я даже ничего не почувствовал. Как они счастливы. Оба. И он, и она. Как им хорошо вместе. Как они рады, что есть друг у друга. Ведь кроме друг друга им никто не пара. Эдвин, наверняка, с ума сошел от счастья при виде такой невесты, все дороги под ее окнами истоптал, только в отличие от меня удачно. Мне сказали, что он завалил ее подарками. Ну, дело тут было не в жадности. Я ревновал к оказанному им вниманию, а не к дорогим вещам. Эдвин сам по себе был самым дорогим сокровищем на свете. Как Одиль должна на него радоваться. Как она горда, что он у нее есть. Такая красавица. И такая удачливая. Как же ей повезло его запоймать. И Эдвин получил, наконец, свое счастье. Свой приз.
Я встретил его чуть позже, выходящим из зала. Счастливым он не выглядел.
Я часто видел его без нее. Он бесцеремонно бросал княжну даже во время танца. Они говорили. Слово за слово. А потом он уходил. Наверное, он боялся ударить когтями ее красивое лицо лишь потому, что она тоже сильная колдунья. Уходя, он ругался то ли на стены, то ли на нее, то ли на самого себя. Но только стены вздрагивали. Вместе с обитавшими в них духами. Никто не смел над ним смеяться, но многим это было неприятно.
Я не верил, что он несчастлив. Даже начал подозревать в нем наличие превосходного актерского таланта.
- Такое удовольствие.
- Что именно?
- Любить княжну.
- Я не люблю.
Да, подмостки плачут о нем. Ну и актер. И внешность хоть куда. Я готов был вцепиться ему в лицо.
С такими же успехом я мог подраться с каменными изваяниями. Им все равно, что я на них злюсь. Вот и Эдвин просто прошел мимо, обратив на меня чуть меньше внимания, чем на надоедливое насекомое.
В моих пальцах все еще был зажат чудесный мирт. Исполнит ли он прямо сейчас мое желание? Я загадал про себя, чтобы он вернулся. Пусть вспомнит, что обронил что-то и придет назад. Пусть поговорит со мной. Я срывал один лепесток за другим, и тщетно ждал результата. Ни одно желание не было исполнено. Наверное, лучше было загадать что-нибудь попроще. Например, стать настолько привлекательным, чтобы он обратил внимание на меня.
Я глянул мельком в зеркало. Сесилия была права, когда нашептывала мне на сеновале, пока я спал, что довольно красив. Я заметил это будто впервые. Удлинившиеся каштановые локоны, глаза в обрамлении пушистые ресниц, припухлые губы. Правильные черты лица, выразительный взгляд. У меня аристократичная внешность. И все феи в один голос говорят, что я очень миловиден. Так почему же Эдвин этого не замечает?
Эдвин! Объект моих воздыханий.
Случайно оброненные кем-то слова, достигли моих ушей. Кто-то говорил, что у императора может появиться новый фаворит. Описания неброско одетого юнца с рубиновой сережкой в ухе сделало весь намек больше похожим на шутку. Тем не менее, я навострил уши, ловя каждое слово.