...Сидели уже два часа, почти допили водку. Кинув взгляд на стереорадиолу, стоявшую в одной из ниш мебельной стенки, он осведомился:
– Музон не фурычит?
Хотелось повеселиться более шумно. В кои веки бывает легко на душе!
– Почему не фурычит? – словно обидевшись, произнесла Марина. – Каждый день слушаю...
Подошла к стенке, нажав кнопку, зажгла на радиоле красный огонек, поставила диск. Пьяно покачиваясь, направилась то ли на кухню, то ли в туалет.
«Не сыпь мне соль на рану!..» – вдарил из колонок голос Добрынина. Ручка громкости стояла почти на максимуме.
– Падла!.. Оглохнешь тут... – Татьяна поднялась и увернула звук, вернулась к дивану, плюхнулась на колени к Алексею. Тот аж крякнул.
– Побалуемся?.. – предложила молодая женщина и ласково провела рукой по его всклокоченной шевелюре.
«Вот оно, началось! – возликовал про себя Алексей. – Сейчас из туалета вернется Маринка и тогда подружкам от «бутербродика» не отвертеться!»
– Ясное дело! – ответил он. – Когда мне хорошо, хочу сделать приятное всем окружающим...
– Сейчас сделаешь, – Татьяна вновь встала. Расстегнула пояс платья. Шумно вздохнула, потянулась, потерла ладонью живот, – видно, пояс был туговат. Повторила:
– Сейчас сделаешь... Пойду, нужно... Пока раздевайся...
Ушла, прикрыв за собой дверь.
«Не говори навзры-ыд!» – неслось из колонок. Шлягер был длинным.
Алексей поднялся и прибавил громкость. Он любил слушать музыку громко. Начал раздеваться: скинул пиджак, снял и небрежно бросил в сторону кресла брюки. Промахнулся, брюки упали на пол.
Когда обернулся, на пороге комнаты в ярко освещенном дверном проеме стоял милиционер...
– Нарочно, гад, погромче сделал!.. Чтобы никто не слышал, как она кричит! – визгливо произнесла высунувшаяся из-за спины офицера милиции Марина.
Милиционер тяжелым взглядом посмотрел на Алексея. Не поворачивая головы к хозяйке квартиры, строго произнес:
– Ладно, гражданка, подробности письменно изложите! Помогите лучше потерпевшей...
– Я сейчас... Сейчас! – продемонстрировала рвение Марина, но с места не двинулась.
Алексей, как зачарованный, смотрел в серые, полные ненависти милицейские глаза.
– Ну что, подонок, изнасиловал бабу?! – угрожающе, спросил офицер.
В эту секунду Алексей подумал, что у стоящего напротив него человека обязательно должна быть юная, очень красивая дочь, которая частенько возвращается поздно вечером домой по темной улице. И от этой догадки Алексей испытал не просто страх, – животный ужас. Ноги ослабели. Не робкого десятка, никогда не испытывал столь унизительного и черно-безысходного чувства.
– Сдается, Юрий Викторович, нет, – раздалось в коридоре. – В последний момент вырвалась...
– Точно, вырвалась!.. Не иначе, как в последний момент. Сразу перед тем, как вы вошли! – вновь закликушествовала Марина.
– Да помолчите! – не выдержал офицер. – Черт знает, кого в дом приводят. А потом срывайся, беги... Звонят, черт побери!
– Так я чего, так он пьяный, угрожал, полез... – начала со слезами в голосе оправдываться Марина. В роль вошла хорошо. Бабенка явно не без способностей.
– С-суки! Врут они! Шантаж! – неожиданно для себя самого, не своим голосом вдруг закричал Алексей, дернулся в сторону милиционера. Ярость душила. Себя он уже не помнил...
В следующую секунду оказался на диване с заломленными за спину руками, придерживаемый офицером. В комнату влетел второй офицер. Вошел, потирая руки, третий милиционер. Похоже – водитель «Уазика».
– Отпустите, – проговорил Алексей, мгновенно придя в себя. – Отпустите, я же не чокнутый, чтобы с вами драться. Штаны-то хоть дайте одеть!..
Реплики, произнесенные им лежа на диване лицом вниз, сдавленным голосом, не произвели на милиционеров никакого впечатления.
– Начинай оформлять протокол! – приказал старший офицер, державший Алексея, своему напарнику. – Запиши – оказал сопротивление...
Алексей прикрыл веки – перед глазами плыли круги. Он отказывался верить в реальность происходившего.
Неожиданно он вновь дернулся всем телом, – на помощь офицеру тут же подскочили оба милиционера.
– Вы что, совсем не соображаете?! Кому верите?! – кричал Алексей. – Изнасиловал! Да что ее насиловать?! Она же первого попавшегося мужика с улицы приведет и еще заплатит ему! Меня опоили! Я корреспондент газеты! Шанта-аж!
Стражи порядка отпустили его, расступились. Алексей, обмякнув, остался лежать на диване. По щекам текли слезы отчаяния.
Старший офицер тем временем порылся в карманах его пиджака, извлек оттуда корреспондентское удостоверение. Раскрыл.
Тут в комнату вошла Загодеева: на лице – следы размазанной и, словно бы второпях, небрежно вытертой краски для век. Одной рукой молодая женщина придерживала разорванный, якобы во время борьбы, рукав платья. В другой руке – лист бумаги.
– Вот нате, заявление об изнасиловании...
И в сторону Алексея:
– Об условиях труда он пришел расспросить, гад!..
Алексей поднялся с дивана, принялся надевать штаны. Голова теперь работала четко. Вернулось самообладание. Застегивая ремень, сказал милиционерам:
– Прошу отметить в протоколе, как быстро Татьяна
Загодеева пережила трагедию и даже оформила ее документально...
Дело было скверным: положение, в котором застала его милиция, заявление потерпевшей да свидетельство Марины лежали на чаше весов тяжелой гирей. Чтобы заставить склониться их в другую сторону, придется побороться...
Страха не осталось. Панических мыслей, вроде «Пропал! Погиб!» не возникало.
Ясно было одно – он с ног до головы в грязи.
А может, был всегда?..
За несколько мгновений до того, как двери троллейбуса должны были закрыться, профессор выскочил на остановку. Неотступно следовавший за ним человек не растерялся и сделал то же самое. Створки захлопнулись, машина двинулась дальше, а двое, – преследуемый и преследователь, – оказались на пустой остановке в метре друг от друга. Теперь у профессора не оставалось сомнений: грубая слежка, которая велась за ним все дни, имела одну цель – запугать, заставить прекратить расследование, которое вел. Ведь иначе агент наружного наблюдения не смотрел бы ему в глаза с наглой улыбкой, будто предупреждая: «Доиграешься с огнем! Прихлопнем, как муху!»
Тем лучше, подумал он: в такой ситуации и у него есть возможность припугнуть их! Пусть не надеются на беззащитность противника.
– Эй, ублюдок! – обозвал профессор ухмылявшегося наружника. – Передай своим...
– Нашим... – вновь не растерявшись, скалясь перебил тот.
– Уже не ваш! – отрезал профессор. И, в свою очередь, язвительно улыбаясь, добавил: – Да и вы теперь не их...
Вячеславу Борисовичу показалось – агент вздрогнул: сказанное было истиной. В глазах наружника промелькнула тень страха.
– Так вот передай: я вычислил тайну. Собрал достаточно доказательств. Разоблачение ужасов собрано в тетради. Копия – уже за границей. Тронете меня – вам конец!
При этих словах агент отпрянул. Он больше не старался скрывать своего страха. Профессор же, казалось, напрочь потерял интерес к преследователю, – спокойно засунув руки в карманы пальто, повернулся на каблуках и, насвистывая под нос какую-то веселую мелодию, пошагал прочь.
В сторону бульваров.
Щекотливое дело – расследование попытки к изнасилованию. Экспертиза стопроцентно не докажет истинность заявления Загодеевой, но и не опровергнет его.
Подписка о невыезде – такую меру пресечения на период следствия избрал капитан Иванченко для молодого корреспондента.
Странное дело, странный подозреваемый: для человека, который решил овладеть женщиной, такой доступной, как Загодеева, при помощи силы, слишком умен, хладнокровен и осторожен. Иванченко навел справки, – Загодеева, по наблюдениям соседей, действительно увлекалась мужчинами на стороне. Громкие, разнузданные сцены ревности, устраиваемые ее мужем, тоже простым рабочим, были известны всему дому. Итак, умный, интеллигентный, с хорошим материальным и социальным положением и вдруг... Противоречие необъяснимо, если только...
Милицейский «Рафик» резко притормозил, – Иванченко качнулся вперед и вернулся из мира мыслей в реальность. Остановились. Гаишник жезлом регулировал движение на узком участке шоссе. Встречную полосу загородили пять столкнувшихся, как куски мяса на шашлыке, легковушек. Две – лоб в лоб, при обгоне. Их водители, очевидно, погибли, – на обочине стояло три амбулатории «скорой помощи».
Остальные три не успели затормозить и ударили сзади.
Мимо столкнувшихся автомобилей поехали медленно. Глядя на искореженные «Волги» и «Жигули», Иванченко обвинял погоду: дождь, легкий туман, темная, беззвездная ночь. Из-за низкого давления у него неприятно ломило виски. В такой день серьезная авария не удивительна!
Вообще последние недели для милиции стали хлопотными. На участке Иванченко в парке на поверхность пруда всплыл труп женщины. Тело сбросили в воду, привязав к шее смывной бачок от унитаза. Экспертиза показала – перед тем, как убить, женщину изнасиловали. Причем садистски.
Другой случай: молодой мужчина, угрожая ножом, загнал на чердак шестнадцатиэтажки молоденькую девчушку. Изнасиловал ее. Пригрозил: знаю твой адрес, заявишь в милицию – убью. Мать еле вырвала у дрожавшей в нервном припадке дочери признание. В милиции та дала нечеткий, бесполезный для розыска словесный портрет.
Иванченко знал: мрачные преступления маньяков – из самых нераскрываемых. Действуя вопреки логике нормального человека, маньяк порой неуязвим. Ведь раскрытие преступлений основывается на знании мотивов поведения здорового человека...
Противоречие в деле молодого корреспондента было необъяснимым, если не заподозрить в нем кровожадного, жестокого маньяка, «засветившегося», когда меньше всего боялся разоблачения. Рассчитал: у жертвы нет достоинства, будет молчать...
Стоит изменить меру пресечения? – спросил себя Иванченко. – Не случилось бы новой беды...