– А как же другой мост?
– Да чёрт с ним. Пусть стоит. Он им всё равно не поможет. Пусть стоит. Всё-таки люди строили…
– Да, пожалуй. Извини, капитан.
– За что?
– Если бы я антенну датчика не сняла, они бы не подобрались так близко.
– Кто?
– Самолёты.
– А-а…
– А как ты их заметил?
– Учуял.
– Ладно, не хочешь говорить – не надо.
Они молчали до тех пор, пока бот не вошёл в причальную камеру.
– Интересно, Наики догадалась завтрак приготовить? – задала Вьорика риторический вопрос, поднимаясь из кресла.
– Думаю, она сейчас будет занята.
– Чем?
– Ей придётся меня слегка подлечить…
– Что с тобой?
– Да так – мерещится всякая чертовщина.
– Ладно. Тогда я сама всё сделаю. Вам овсянку, сэр? Или рыжики в сметане? – Похоже, она не приняла слова капитана всерьёз. – Только сначала антенну датчика на место верну. Так чего изволите?
– Кофе и гренки со сметаной. И не забудь к завтраку надеть своё платье.
– Какое?
– То самое…
Он направился в сторону ходовой рубки, где наверняка сейчас находился весь экипаж. Было бы нелепо предполагать, что кто-то отправился спать, не дождавшись возвращения капитана и бортинженера. Но едва Егор переступил порог люка шлюзовой камеры, как увидел поджидавшую его Наики. На её руках, щурясь и урча, лежал вполне довольный жизнью рыжий кот…
Глава 7
Кто в страхе живёт, тот и гибнет от страха.
29 дня месяца Абу. Катушшаш
– Флора, я понимаю, что рабочий день уже закончился, но у Хавшаба проблема с завтрашней речью на тракторном заводе в честь постановки на конвейер новой тяжёлой самоходной гаубицы. Я уже три варианта ему завернул. – Априм смотрел на неё умоляюще и теребил в руках лист бумаги с печатным текстом. – Я бы и сам ему исправил, но он непременно настучит, что я занялся делами, не входящими в мои обязанности, а это пахнет, как минимум, выговором.
– Может, просто гнать его в шею, если он трёх слов связать не может? – предложила Флора, даже не взглянув на непосредственного начальника.
– Гнать его никак нельзя, потому что он – двоюродный племянник невестки Великого сагана, и если мы его тронем, то мало никому не покажется. К тому же по писанному он говорит очень даже неплохо – громко и с должным пылом.
– Завтра на рассвете похороны профессора, и мне нужно быть в форме. – Она посмотрела на него с невыразимой тоской. – А если я ещё на час задержусь, то и ночевать здесь придётся – комендантский час на носу.
– Кстати! Чуть не забыл… – воскликнул Априм. – Я должен вам сообщить, что торжественное погребение профессора Ларса Гидеона отложено на три дня. Во-первых, монумент не готов, поскольку решено высечь в камне несколько цитат из его эпохальных трудов. Во-вторых, завтра рабочий день, и можно будет собрать лишь студентов, преподавателей, школьников и деятелей культуры, а без представителей трудовых коллективов и технической интеллигенции событие в глазах общества не будет выглядеть столь значимым, как оно того заслуживает. В-третьих, через три дня сюда приезжает господин каём императорского двора, который изъявил желание принять участие в церемонии. Кстати, вам надлежит подготовить и для него краткую, но ёмкую речь, где он должен со знанием дела дать оценку вкладу покойного профессора в отечественную науку и обоснование исторической общности Империи и царства Кетт.
– Могу пожертвовать ему половину своего выступления.
– Достаточно четверти! – Априм даже обрадовался, что хоть одна из проблем решилась так легко и быстро, но тут же сник. – Нет. Никак не получится. С текстом вашего выступления уже ознакомился сам Великий саган и всецело его одобрил. Что-либо менять в нём уже нельзя.
– Давайте вашу бумажку. Всё равно ведь не отстанете…
– Благодарю, Флора! Не знаю, что бы я без вас делал.
– Раньше же обходились.
– Вспоминаю об этом времени с ужасом и трепетом. – Априм широко улыбнулся. – Кстати! Тех санитаров похоронной службы, что имели наглость вам нагрубить, уже уволили и мобилизовали в действующую армию. Там у них, я думаю, работы прибавится.
– Не стоило этого делать…
– А я думаю, что с ними поступили слишком гуманно! – Априм быстрым движение положил лист на стол и тут же скрылся с глаз, пока Флора не передумала.
«Все мы видим о том, что враг не дремлет и постоянно норовит. Но мы ему не позволим, потому что мы всегда вместе. Вы тут льёте стальной кулак Империи, чтобы бил по врагу неустанно, чтоб искры летели. Ваша броня загораживает тех наших героев, пока они посылают снаряды из дул туда, где беспощадные враги так и прут…» Нарочно не придумаешь…
– Априм! – позвала она коллегу, как только переписала текст. – Забери на столе! Я пошла.
– Подвезти? – предложил тот.
– Извозчика возьму.
– Как знаете…
Но извозчика она решила не брать. Над городом уже нависли глубокие сумерки, стояла приятная тёплая погода, и до начала комендантского часа оставалось достаточно времени, чтобы дойти до дома неторопливым шагом. Второй день на службе в канцелярии великого сагана показал, что это никакая не синекура, и ей придётся непосильным трудом отработать каждый чикль своего жалованья. Всё было бы прекрасно, если бы не было так мерзко. Теперь и ей пришлось оказаться в шкуре прислужницы оккупационного режима. А ещё совсем недавно какое презрение она испытывала к каждому встречному в униформе Ночной Стражи или Службы Общественного Спокойствия, к любому сотруднику каких-либо иных властных структур. Больше всего её возмущало то, что подавляющие большинство из них были местными жителями. Теперь-то понятно, что в своей массе они так же, как и она, стали жертвами безвыходной ситуации, что у них просто не хватило мужества, чтобы сопротивляться или умереть, что они хотят лишь одного – спокойной жизни для себя и своих близких.
Можно сколько угодно искать себе оправданий, но, если задуматься – чем она рискует, кроме призрачного благополучия, свободы, которой всё равно нет, и жизни, которая никому не нужна и никому не интересна? Можно, конечно, выйти однажды на площадь Величия и закричать что-нибудь вроде «Долой оккупантов!», «Кетт не сдаётся!» или «Смерть Ашшурам!», развернуть над головой плакат соответствующего содержания. А толку что? Свои же сограждане сочтут её сумасшедшей и шарахнутся в стороны, только бы никто не подумал, что они имеют к ней хоть какое-то отношение. А потом её без лишнего шума сгноят в подвалах замка Ночной Стражи. С другой стороны, стоит ли цепляться за жизнь, в которой не осталось ничего, что доставляет радость, что дарит душевный покой, что придаёт ей смысл? Покойный профессор был последним человеком, к которому она испытывала привязанность, закрытый университет был последним и единственным местом работы, которая приносила хоть какое-то удовлетворение. А теперь ложь стала её профессией, единственным доступным ей способом выжить. Но, если подумать, то и бороться бессмысленно. Что она может? В прошлом году какой-то пожилой клерк, который несколько лет прилежно перекладывал бумажки в неком второстепенном ведомстве, облил себя керосином и устроил акцию самосожжения под окнами дворца Службы Общественного Спокойствия. А что толку? Ни газеты, ни радио даже не упомянули об этом событии. Не прошло и недели, как о нём все забыли…
Улицы становились всё более пустынны, и редкие прохожие ускоряли шаг, чтобы успеть забиться в свои норы до начала комендантского часа. Но Флора не спешила. В сумочке лежит новенькое удостоверение сотрудника канцелярии Великого сагана. Формально оно не давало права находиться на улице после полуночи, однако все знали, что на подобные нарушения, совершаемые государственными служащими, патрульные Ночной Стражи смотрят сквозь пальцы. Но всё равно лучше избежать встреч с ними, расспросов и предложений сопроводить. Лучше думать о чём-нибудь другом. Например, о легендарной Флоре Далл-Озирис, лежащей в алмазном склепе где-то там – в Тигриных горах, на склонах которых ещё скрываются повстанческие отряды. Только что-то о повстанцах этих давно ничего не слышно. Ещё лет десять назад в сводках с фронтов по радио то и дело звучали сообщения о вылазках отрядов мятежников – как правило, безуспешных. А теперь – нет. Тихо. Хотя даже сейчас, когда с момента оккупации прошло двадцать лет, люди иногда пытаются бежать в горы. О том, чем кончаются попытки такого рода, регулярно сообщает пресса: такой-то и такой-то приговорён к пятнадцати годам каторги за незаконную попытку проникновения на территорию особого горного района провинции Кетт. Но не всех же ловят. И если люди продолжают попытки оказаться на территории свободного Кетта, то как-то до них доходит информация, что он существует, что он продолжает бороться. Тогда, двадцать лет назад, страна была оккупирована молниеносно. Едва имперские войска перешли границу, над Катушшашем зависли сотни дирижаблей, выбросивших десант в самом центре города. Уже через час президент Адад Аддар подписал акт о капитуляции, но смирились с этим далеко не все. Конно-моторизованная армия рабсака Абу Шамаша прорвалась в горные районы, а потом к ней присоединились ещё несколько десятков воинских частей. Туда же, не дожидаясь, когда будет оккупирована вся территория государства, бежали сотни тысяч граждан, не желающих смириться с потерей Родины. По слухам, сейчас в долинах за Челюстью Тигра проживают до двух миллионов человек, и там даже есть заводы, производящие оружие, на склонах гор выращивают пшеницу и виноград. На всех перевалах воздвигнуты укрепления, столь мощные, что даже если Империя разгромит Федерацию, эта горная крепость может держаться десятилетиями – до тех пор, пока её защитникам будет хватать мужества и терпения. Но это всё слухи, которые вот-вот превратятся в легенду, такую же, как о Флоре Далл-Озирис, матери владыки Кроса, царя, при котором Кетт полторы тысячи лет назад обрёл наибольшее могущество. Как это в скрижалях Шумуна, жреца храма семи ипостасей Мардука, судьи богов: «И явился ей перед смертью Шамаш – Мардук справедливости, и изрёк он, что смерть ей ниспослана не по гневу богов, а затем, чтобы вернуть её к жизни в те времена, когда царство постигнут великие бедствия. И встретит она достойного мужа-воителя, и родит сына, который спасёт страну, вернёт Кетту былую гордость, вос