Кошелев сделал паузу, чтобы отхлебнуть вина.
— Вы полагаете, — спросила Майя, — что именно Поворот переломил ситуацию?
— Да. Вкусы начали диктовать мы. Не по своей воле, уверяю вас, господа. Нам и в голову бы не пришло навязывать людям свои предпочтения в области искусства. Да и не до того нам всем было, поверьте мне. Это вышло само собой: мы пронесли через катастрофу свои пристрастия — а большинство из нас и до инициации умело отделять зерна от плевел. Впрочем, люди тоже это делали. Информационные технологии подарили нам одно великое благо: возможность сохранять большие массивы информации в маленьких объемах. И когда приходила беда — люди стремились спасти самое лучшее, самое любимое, то, что поддержит в трудную минуту. Фильмы, книги, музыка — все прошло проверку огнем. После этого было затруднительно вернуться к прежнему модусу — тем более, что и уровень экономики, при котором все это снова стало бы выгодным, восстановился нескоро. Но уже никто не хотел. Один певец, любимый мной в детстве, описывал это так: «Вслед за мохеровым бумом придёт волна простоты». Вот, она пришла. И вот почему я был в восторге от этого трескучего и дымного фейерверка, господин Халлен: его нельзя будет воспроизвести. Как этот разговор, как этот глоток вина, как эту ночь.
— Не вижу смысла, — пожала плечами госпожа Бюхнер. — Если что-то хорошо, то почему бы это не воспроизвести?
— А вы просто не сможете, — усмехнулся Кошелев.
— Не понимаю.
— Вот почему я попросил поддержки у Майи. Практической поддержки, если хотите.
— Искусство гейши, — пояснила Майя, — состоит в том, что это чистый акт. Действие, которое не повторяется и не существует за пределами данного момента времени. Именно эта ночь, именно эти гости, именно эти песни, этот берег, фейерверк и настроение минуты — а также ценность соучастия.
— Сколько слов для того, чтобы оправдать цифру четыреста евро в час! — фыркнула госпожа Бюхнер. — По-моему все проще: гейш зовут люди, которые не умеют развлекаться сами. Ну и которым важно показать свою способность отдать певичке несколько тысяч за три-четыре часа непринужденной болтовни.
— Да будет каждому по вере его, — Майя улыбнулась ей, потом Пааво, Кошелеву и всему кругу. Подошла к роялю, поставила пустой бокал и подняла крышку. Тронула клавиши. Ощутила кислый привкус порохового дымка, просочившегося под дверь.
Can you hear the drums Fernando?
I remember long ago another starry night like this
In the firelight Fernando
You were humming to yourself and softly strumming your guitar
I could hear the distant drums
And sounds of bugle calls were coming from afar
They were closer now Fernando
Every hour every minute seemed to last eternally
I was so afraid Fernando
We were young and full of life and none of us prepared to die
And I'm not ashamed to say
The roar of guns and cannons almost made me cry
Она знала, что подумает про себя Кошелев и что — Пааво. Она гадала — слышит ли это Искренников и что думает он.
Определенно, что-то было в воздухе этой ночи. Кроме порохового дыма, само собой… Что-то для нас с тобой, что-то о свободе, за свободу, для свободы… прошлого не существует, будущего нет, а я и правда сделала бы это снова. Все, с самого начала.
Утром Пааво перехватил ее в коридоре.
— Зачем вы так? — шепотом спросил он. — Теперь я действительно буду расстроен… Послушайте, не нужно убегать от вашего московского ухаживателя. Я кое-что значу здесь, в Прибалтийском Союзе. Я смогу вас прикрыть не хуже любого другого покровителя.
— Мой московский ухажер работает в СБ, — сказала Майя, пожимая его руку. — Он вам ничего не сделает, нет, наоборот, будет признателен. Но его враги… они иногда бьют по площадям. А вы очень хороший человек, Пааво.
Она машинально поправила ему ворот пижамы, символически коснулась губами его щеки и прошептала:
— Так было надо. Высокий господин… насторожился бы, если бы ваше отношение оказалось другим.
— Я этого не просчитал, — с огорчением сказал Вилипп.
— Это случается. Простите, — Майя снова пожала ему руку и вернулась в свою комнату, где все уже было готово для романтического побега.
Она спустила гитару и чемодан в окно — бельэтаж, невысоко, а ловкий пиротехник подхватил вещи совершенно бесшумно. В трикотажном костюме спортивного фасона босиком сбежала по лестнице и выскользнула через задний ход.
Следующие три дня слились в ровную полосу. Переезд, настоящая пиротехническая репетиция, увенчавшаяся скандалом, потому что второму технику через десять минут работы разонравилось место, переезд, ночевка, переезд, нормальная репетиция, срочный вызов на работу, переезд, шоу, переезд — и в середине дня Майя с «любовником» отделились от группы.
— Сейчас в Таллинн, — сказал «любовник», голосуя на трассе. — Там есть небольшая гостиница, называется «Лиллекула». Как поселишься, не разговаривай ни с кем. Вот документы. Это платежная карта, но в Прибалтике такой достаточно. Вот комм. Завтра ровно в шесть придет человек, который переправит тебя дальше.
— Как я его опознаю?
— Он обратится к тебе. Назовется заместителем господина Адамовича. Дословно: заместитель господина АдАмовича. С ударением на второе «а». Если ударение будет стоять неправильно — жми на вызов. Если он придет не в шесть, а в пять или десять минут седьмого…
— Жать на вызов.
— Да. Вообще, если хоть какое-то отклонение от сценария — жми на вызов.
— Не засекут по настройкам комма? — спрашивает Майя. Кое-что она все-таки понимает.
— Обижаешь, — улыбается «любовник». — Если бы нас можно было так засечь, где бы мы сейчас были.
Зачем бы им это… ведь меня ведут они, почему бы просто не сдать с рук на руки? И какая польза от смещенного ударения? Может быть, они где-то упомянули этого «АдАмовича» как «АдамОвича» — и теперь смотрят, что произойдет? Или проверяют, запоминаю ли я такие вещи?
Майя посмотрела на платежную карточку — и хмыкнула. Оформлена на имя Габриэлы Зенкевич.
— Это у кого из вас такое чувство юмора?
— Видимо, у кузнеца, — пожал плечами «любовник».
Их подобрал груженый какой-то мебелью трак. Майя вспомнила, когда в последний раз так ездила. Да, восемь лет назад — студенткой, в каникулы…
Дождь упал внезапно, стеной. Они летели по водной поверхности, где-то эдак на ста пятидесяти, обгоняя легковые машины, втискиваясь между другими грузовиками. Водитель размахивал левой в открытом окне и немелодично подпевал какой-то свежей и неожиданно приличной «черной» аранжировке «Полета валькирий». В другое время Майе бы понравилось. Сейчас — просто хотелось спать.
Она и заснула — проснулась на руках у «пиротехника», вынимающего ее из машины.
— Что ты, я сама! — почему-то забеспокоилась она.
— Ну, сама так сама, — он поставил ее на крыльцо гостиницы (действительно маленькая: домик в два этажа, с башенкой, розового кирпича) и вытащил из кабины ее чемодан и гитару. Занес на крыльцо, чмокнул Майю на прощанье в щечку и вскочил обратно в кабину. Трак покатил дальше по улочке с односторонним движением.
С кованой завитушки под козырьком крыльца свисал медный колокольчик.
Майя дернула за веревочку. Дверь щелкнула и открылась.
Если бы это была старая сказка, в доме жила бы ведьма. Но сказки нынче пошли другие, ведьмы в Эстонии повывелись, а хозяева пансионата хотя и жили в башне, но косы вниз не спускали и вообще присутствовали только в виде хрустящей чистоты и общего уюта. Может быть, брауни? Живут ли в Эстонии брауни?
Майя приняла душ, нырнула под одеяло и проспала до самого обеда. Обедать она спустилась в общий зал, точнее — в просторную кухоньку. Гостей было мало — какая-то семья: отец, мать, трехлетний ангелочек непонятного пола и притороченный к материнской спине бутуз. Все, кроме бутуза, сосредоточенно переваривали свиной рулет с печеной картошкой, и Майя не могла бы с ними поговорить даже если бы хотела: она ни слова не понимала по-эстонски.
С коммом она не расставалась, брала даже в туалет. И чем ближе был вечер, тем с большей тревогой она посматривала на окошко времени, бесстрастно отсчитывающее минуты.
В дверь постучали ровно в шесть. Майя не успела ничего ответить — ручка повернулась и через порог шагнул молодой человек, одетый в черные джинсы, темно-зеленый льняной свитер и очень просторный легкий плащ поверх него.
И этого человека Майя узнала.
— Добрый вечер, — сказал Андрей Витер, псевдо Эней. — Меня зовут Андрей, я за господина АдамОвича и я пришел пригласить вас на ужин.
У Майи что-то дрогнуло внутри. Ловушка? Проверка? Игры какие-то идиотские? Ну что ж. Она нажала на кнопку вызова.
Через, кажется, пятую часть секунды у Энея запиликал сигнал. Он вынул руку из кармана, поглядел на свой аппарат. Улыбнулся.
— Все в порядке. Я — заместитель господина АдАмовича. Идем.
Они спустились вниз и сели в «Шкоду-Фортуна». Эней весьма лихо вывел эту довольно громоздкую колымагу из малюсенького двора.
— Вы узнали меня? — спросил он.
Ну что ж, если он спрашивает прямо… В конце концов Габриэлян знал, что делает.
— Да. Мне показывали записи.
— Я ваши тоже просматривал. Вы в жизни намного красивей. Волнуетесь?
— Немного.
— Возьмите датчик, — Эней достал из внутреннего кармана плаща плоскую нашлепку. — Прилепите на сгиб локтя. Я должен знать температуру, пульс, давление и все такое.
— Для медикаментозного допроса?
Эней кивнул.
— На какие препараты у вас аллергия?
— Пентотал применяйте смело, — усмехнулась Майя. — Только… понимаете, я гейша. Мне по роду профессии приходится довольно много пить и при том сохранять контроль над собой и рот держать на замке.
— Ложь все равно фиксируется.
— И что произойдет?
— Вас просто переправят через границу, снабдят документами и обрежут концы. Габриэлян просил убрать вас из Москвы — ничего больше.