В общем, возможно, что после вчерашней ночной спевки “все за одного” и совокупно употребленного бухла она передумала с ним встречаться, как собирались, и села в автобус до Нью-Йорка, как и намеревалась изначально. Вообще-то, оглядывая ресторан и не видя ее, он ощутил как сокрушительное разочарование, так и… эгей, облегчение. Но затем ему помахала молодая женщина в шляпе с широкими обвислыми полями и темных очках, сидевшая на террасе одна.
Выйдя наружу, он выдвинул стул напротив.
– Это что, маскировка? – Выглядела она как хипповая копия Одри Хепбёрн из “Шарады”[63].
Джейси театрально сощурилась:
– Они что-нибудь заподозрили?
Мики покачал головой. Линкольн и Тедди высадили его у входа в Пароходную администрацию в Фэлмете, где все неловко и попрощались друг с другом.
– Послушался бы ты разума, – сказал Тедди. – Черт, да я бы сам поехал с тобой в Канаду, если бы хоть так можно было не пустить тебя во Вьетнам.
Тронутый предложением Мики отмахнулся от него с юморком, заверив обоих друзей, что на самом деле он больше тревожится за них, а не за себя, особенно за Линкольна – если учитывать, какой он теперь стал подкаблучник, а ведь еще даже не помолвлен. Дальше Мики не будет рядом, и пример Линкольну брать не с кого.
На что Тедди произнес:
– Большое спасибо.
В конце Линкольн отказался даже от шуточного прощанья, не пожал протянутую руку, а сказал лишь:
– Иди сюда, – и крепко прижал к себе Мики, прошептав: – Удачи, чувак, – а это означало, что и Тедди пришлось с ним обняться.
Как только они отъехали, Мики, чувствуя себя подонком из-за того, что обманул их, забрал свою машину и поехал обратно в Вудз-Хоул.
– Так, – сказал он Джейси. – Объясни, что мы тут делаем, потому что я не понимаю.
– Всему свое время. Дай-ка я на твою руку посмотрю.
Он поработал ради нее кулаком, стараясь не морщиться.
– Сегодня лучше. Отек сошел.
Она лишь покачала головой и улыбнулась ему с выражением “почему все мужчины такие брехуны”, эта ее улыбка была у него среди любимых, хоть и обожал он их все.
Ее “Кровавая Мэри” – самое что надо, поэтому когда подошла официантка, он себе тоже заказал.
– Надо полагать, время у нас есть? – произнес он.
Джейси кивнула:
– Мне никуда не нужно.
– Я думал, ты денек-другой проведешь у Келси в Нью-Йорке.
– Я соврала, и что?
“Когда правда вдруг стала ложь”, – подумал Мики.
– А дальше ты мне скажешь, что не выходишь замуж.
– Великолепное предсказание!
Он постарался не просиять от такого известия, но ощутил, что не удалось.
– А Ванс об этом знает?
– Пока нет, но он не удивится.
– А родители?
– Они будут в шоке. – Вот теперь просияла она.
– Так что же произошло?
Джейси вздохнула:
– Мы так и не договорились, где жить. Я думала про Хейт-Эшбери. Его же представление – Гринвич, где-то на полпути между домами наших родителей.
– Могли бы сойтись на компромиссе. Мне то и дело рассказывают, что обычно у всех семейная жизнь к этому и сводится.
Она покачала головой.
– Условия диктует Ванс. Вот к этому сводится вся семейная жизнь, если ты женщина.
Снова загрузившись, паром дал гудок и отвалил от рампы; пассажиры, отплывавшие на остров, махали с верхней палубы. Когда официантка принесла Мики “Кровавую Мэри”, он одним махом заглотил треть, и похмелье тут же отступило.
– Тедди сказал, что поедет со мной в Канаду, если это поможет не пустить меня на войну.
– Бедный Тедди, – произнесла она, глядя куда-то вбок, и глаза у нее блеснули.
– Вчера у Гей-Хед что-то чудно́е было?
– Купались голышом.
– Да ну? И кто это придумал?
– Я, – ответила она, встретившись с ним взглядом, и в этом признании слышался вызов.
Она его что, проверяет? “Не спрашивай”, – подумал он, но спросить, конечно, пришлось.
– А еще что-то было?
Она по-прежнему смотрела прямо на него.
– Больше ничего.
Что ж, подумал он, этим тогда и объясняется уныние Тедди. Выглядел он виновато, хотя на самом деле у него просто сердце разбито. Неудивительно, что его пришлось уламывать спеть с ними на террасе “Шансы есть”. Его собственные, какими хлипкими бы ни были, только что отменились вовсе, а вот шансы Мики возродились как по волшебству.
– Как бы там ни было, – произнесла Джейси, – тебе нельзя ехать с ним в Канаду.
– Нельзя?
– Об этом не может быть и речи.
– Почему?
– Потому что ты едешь туда со мной.
– Ты был когда-нибудь в Бар-Харборе? – поинтересовалась она два дня спустя.
За час до этого Джейси умолкла, и Мики ощутил, что ей не хочется, чтоб он заполнял это молчание трепом. Возможно, подумал он, ее наконец накрыло серьезностью того, что они делают – сбегают в Канаду без денег и даже толком не спланировав, чем станут заниматься, когда доберутся туда. Он уже ждал, что следующими ее словами будут: “Ладно, разворачивай машину. Дурацкая это мысль”.
Выехав из Вудз-Хоула, они миновали полпобережья Мэна, и Атлантика всегда оставалась у них по правую руку, иногда всего в сотне ярдов, а потом на час или больше исчезала из виду совсем. Когда он заметил, что в Канаду есть дороги и попрямее, она сказала:
– Твои поездки напрямик уже в прошлом.
Это заявление он счел метафорическим, хотя смысл его от него ускользал. Она обещала ответить на вопрос, который он задал ей еще в Вудз-Хоуле (“Что мы делаем?”), равно как и на тучу других, не дававших ему покоя с тех пор (“А не стоит ли позвонить твоим родителям, чтоб не волновались? Разве не нужно сообщить Вансу, что свадьбы не будет? А что делать с Линкольном и Тедди? Почему такая секретность во всем?”). Но все вопросы до единого пока что оставались без ответа. Казалось, что-то не дает ей покоя, но вытянуть из нее удалось лишь, что он все поймет во благовременье.
– Когда б это я успел побывать в Бар-Харборе? – фыркнул в ответ он.
Она пожала плечами:
– Не знаю. Когда родители тебя с собой в отпуск брали в детстве?
– Мы ездили на озеро.
– Какое озеро?
– Видишь ли, в чем дело, бедненькая богатенькая девочка. В детстве я считал, что существует лишь одно озеро. И мы туда ездили в августе на неделю. Иногда на две, если денег хватало. Там проводили отпуска все, кто жил у нас в районе.
Глядя на него, она прищурилась.
– Значит… когда ездили в отпуск, вы там видели тех же людей, что и весь остальной год? На той улице, где ты живешь?
– “Люди пялятся, – проблеял Мики, – ну и пусть глядят… Я нигде больше на свете не хочу стоять…”[64]
Сколько времени должно пройти, чтобы она поняла, спросил он себя, эту штуку, его жизнь до Минервы, которую он вечно старался объяснить, и ему это никогда не удавалось. Даже Тедди и Линкольн – при том, что ни тот ни другой не купались в деньгах, хоть семья Линкольна и была довольно зажиточна, – казалось, с трудом понимали, почему он так упрямо цеплялся за некоторые представления. Никак не верили, к примеру, когда он по собственной воле предпочел остаться на кухне и драить там кастрюли, когда мог бы стать лицевым и рассекать по столовой. Ну как объяснить им “Акрополь” – забегаловку в Уэст-Хейвене и его первую настоящую работу, ну да, он драил там кастрюли, – где хозяин Нестор платил ему под столом? Всего несколько часов после школы и еще несколько на выходных. Каждый день на длинной сушилке его ждала гора котлов и сковородок – грязная корка засыхала на них с обеда. Следующие два часа он медленно отмывал их по одной, воображая, как будет ощущаться у него на плече ремень “Фендера-Стратокастера”, на который он давно уже положил глаз, а под мозолистыми пальцами – лады на изящном грифе. Сознавая, что родители не одобрят его работу после школы, когда он вроде бы должен заниматься, чтобы оценки были выше, он сказал им, что записался в учебную группу Организации католической молодежи, – а такая ложь, предполагал он, на небо его не протащит. Но тогда еще старик с подозрением относился ко всему, что вылетало из уст сына, и однажды, закончив работу в кухне, Мики обнаружил Майкла-старшего у стойки заведения – тот ел чизкейк. Показал на пустовавший табурет рядом, и Мики примостился на нем.
– Газировки хочешь? – спросил отец. – Какой-то ты весь потный. – Когда принесли колу, отец спросил: – Ну и ради чего все это?
– Ради гитары, – признался Мики.
– У тебя же есть гитара.
– Эта лучше.
Глаза отца сузились. Опасная почва.
– Та, что мы тебе подарили на Рождество, недостаточно хороша тебе? (Немарочная “НуТоун”[65] с гнутым грифом и торчащими ладами, она жужжала и гавкала.)
– Считай ее… инструментом, – пояснил Мики, довольный тем, что нащупал аналогию, которую его старик в состоянии понять. “Любой мастак под стать своему инструменту” было одним из его любимых присловий.
– Ладно, – произнес отец, как бы не против пока что и уступить, – только тут вот еще что.
– Что тут еще?
– Ты солгал матери.
Вот в этом весь его отец. Стоило Мики попасться на чем-то таком, что ему делать не следовало, он неизменно подводил свою мать, а не разочаровывал их обоих. Как будто отец давно уже списал его со всех собственных счетов как пропащего.
– Ты говорил, что ходишь куда-то заниматься или еще какую-то хрень. Извините, – добавил он, потому что как раз в этот миг возникла официантка подлить ему горячего кофе.
– А ты маме расскажешь про этот чизкейк? – спросил Мики.
Потому что при последнем визите отца к врачу у него обнаружилось не только высокое давление, но и повышенный уровень сахара. Поскольку ему велели сбросить вес, сладости в его рацион больше не входили – только утром в воскресенье, когда отправлялись на особую прогулку на Вустер-стрит за итальянской выпечкой.
Отец воззвал к официантке, которая и сама смахивала на диабетичку: