– Тебе чего именно от меня нужно, девонька?
– Для начала было б мило, если б ты не звала меня “девонька”.
– Мило было бы, если б ты не звала меня Вив. Было бы мило, если б ты не звала своего отца Дональдом.
– Своего отца я буду звать Энди. А от тебя я хочу, чтобы ты мне о нем рассказала.
Мать, похоже, задумалась над тем, как ответить лучше всего, – а может, отвечать ли вообще. Наконец проговорила:
– Просто знакомый мужчина. Симпатичный был. Чарующий.
– Ты его любила?
– Нет. – Но при этом она отвела глаза.
– А он тебя?
Молчание. Затем:
– Да.
– Это было еще до Дональда? – И когда Вив не ответила: – Во время? – Когда не ответила и на это: – Ладно, во время. И долго?
– Не очень.
– Сколько?
– Да какая разница?
– Дон знал?
– Нет, конечно. Твой отец – нарциссист. Ему и в голову бы не пришло, что меня может заинтересовать другой мужчина.
– Мой отец – Энди…
– Я знаю. Не стоит повторять его имя.
– Мне оно нравится.
Вот теперь мать на нее взглянула.
– Должно быть, ты шутишь.
Джейси не обратила внимания.
– Но со временем Дон узнал.
– Ну, ты родилась на месяц раньше, со смуглой кожей и темными курчавыми волосами.
– И как он к этому отнесся?
Она затерла недокуренную сигарету в пепельнице, где уже лежало несколько других окурков.
– Пара недель были сложными.
– И всё?
– Если твой отец что-то и понимает, то это важность приличий. Развод со мной смотрелся бы неприлично.
– Ладно, – произнесла Джейси. – Но раньше ты соврала.
– Когда это?
– Когда сказала, что не любила его. В клубе висит снимок вас с Доном и родителей Ванса. И моего отца. Все смотрят в объектив, кроме тебя. Ты смотришь на Энди. Ты его любила.
Мать разглядывала недокуренную сигарету в пепельнице, похоже, с искренним сожалением. Ошибкой было ее тушить.
– Говорю же – он чаровал.
– Почему ты не можешь признать, что любила его?
– А что это даст?
– Ты его по-прежнему любишь?
– Не смеши меня.
– Что произошло? Если он любил тебя, а ты любила его…
– Он уехал. – Мать взяла кофейную ложечку и потыкала ею в недокуренную сигарету.
– Почему?
Та пожала плечами.
– Его уволили. За то, что пил на работе.
– Он знал, что ты беременна?
Это вызвало только мерзкий смешок.
– Да я сама не знала, что беременна, девонька.
– Значит, он уехал. Вот так вот просто. Любил тебя, но все равно уехал.
– Я ему велела.
– Зачем?
Мать продолжала играть с окурком.
– Да потому что у нас не было будущего. Он иммигрант. У него даже документов не водилось. Он едва говорил по-английски. Я была помолвлена с твоим отцом. Сколько еще причин тебе нужно?
– Так ты, значит, просто велела ему уехать, и он отвалил?
Тут мать подняла голову, и Джейси увидела, что щеки у нее мокрые.
– Мне пришлось быть с ним очень, очень жестокой.
– Выкладывай, что ты ему сказала.
– Правду.
– Что он иммигрант? Что он едва может говорить по-английски?
– Что я никогда не смогу познакомить его со своими родителями. Что если мы поженимся, мы будем бедны. А у меня нет намерения быть бедной.
– Поэтому вместо него ты вышла замуж за человека, которого не любишь, – произнесла Джейси.
Мать встала и перенесла пепельницу к мойке, сунула последнюю сигарету под кран, чтобы погасла уж точно, после чего вытряхнула пепельницу в мусорку.
Когда она села вновь, Джейси спросила:
– Так когда Энди обо мне узнал?
– Когда ты выиграла тот теннисный турнир для юниоров. Твой портрет напечатали в газете.
– Опять лжешь. Если он уехал, как он мог увидеть мой портрет.
– Он выписывал “Гринвич тайм”.
– Это еще зачем?
– А ты подумай.
Подумала.
– Он по-прежнему был в тебя влюблен. Даже после всего ужасного, что ты ему наговорила.
Мать пожала плечами.
– Наверное.
– Хоть ты и вышла за моего… вышла за Дона.
– Похоже на то.
– Он знал, что у тебя ребенок?
Пожала плечами снова.
– А то, что я от него, – нет?
– Пока не увидел твой портрет.
– Господи, какая же все это жопа.
– В этом доме ты таких слов произносить не будешь.
– А, ну да. Это тебе можно оттрахать моего отца и выбросить его на помойку, а мне неприличных слов говорить нельзя.
– Я не… – начала Вив, но смолкла. Вытирая салфеткой глаза, договорила: – Я сделала выбор.
– Ага, и теперь тот, кого ты выбрала, отправляется в тюрьму. Молодец.
– Точно мы этого еще не знаем. Это пока еще просто вероятность.
– Поделом тебе будет.
– Тоже вероятность. – Мать снова встала, теперь перенести чашку и блюдце к мойке, после чего вернулась.
– Кто знает, что Дональд под следствием?
– Никто.
– Родители Ванса?
– Нет.
– А когда узнают? Сколько времени пройдет, пока не узнают все?
– Федералы лишнего не болтают. А кроме того, охотятся они за его начальником. И за начальником его начальника.
– Скажи-ка мне кое-что, Вив. Ты вообще знаешь про сейф за Ренуаром?
При этом мать вздрогнула.
– Мерзкая ты маленькая шпионка.
– Мм-ммм, – согласилась она и затем: – Как мне связаться с моим отцом?
– Он дальше по коридору. Просто в дверь постучи.
– Как мне выйти на Энди?
– Никак. Его нет. Сколько раз мне тебе это повторять?
Слово “нет” об отце она произнесла уже дважды. Джейси сглотнула.
– Я хочу его видеть.
– Не выйдет.
– Почему?
– Он умер.
– Хватит… к херам… мне врать.
– Не ори.
Долгий миг они пристально смотрели друг на дружку. Наконец мать произнесла:
– А давай-ка мы с тобой договоримся? Я тебе дам то, чего ты хочешь. Ты мне – чего хочу я. – А когда Джейси на это замялась: – В чем дело, девонька? Не нравится, когда приходится выбирать? – Материно лицо изменилось, и когда Джейси признала в новом выражении торжество – поняла, что где-то сделала не тот ход. Мать знала, чего хочет Джейси, а сама она понятия не имела, чего желает Вив. – Выбор за тобой, девонька. Мы договорились или нет?
На странице некрологов из “Данбери ньюс-таймс”, которую мать предоставила как свою часть сделки, было напечатано с полдюжины извещений, некоторые занимали несколько столбцов. Некролог ее отца был намного короче прочих. В нем говорилось, что Андрес Демопулос скончался в возрасте сорока пяти лет в “Холлоуэй-Хаусе” – доме престарелых в соседнем Бетеле. Первоначально он приехал в Америку через Канаду со своим старшим братом Димитрием. Росли они в Нью-Йорке, но после безвременной кончины брата он перебрался в Коннектикут, где работал в сфере общественного питания, пока не заболел. Переживших его родственников, читала его дочь, нет. А это означало, что улыбчивого молодого человека с фотографии в “Машине времени” снова не существует. У Джейси от отца осталось совсем немногое – несколько ужасающих минут на газоне перед их домом, мимолетный взгляд на старую фотографию и несколько жидких фактов из некролога, и больше ничего никогда не будет.
Наконец, после того как Джейси читала некролог несколько минут, мать произнесла:
– Мне жаль.
Что швырнуло Джейси в искривляющую пространство ярость, хотя голос она умудрилась не повысить.
– Да неужели, Вив? Тебе жаль? Чего тебе жаль? Жаль, что он умер? Что он тебя любил? Что ты любила его? Что он любил меня? Что ты не подпускала его ко мне, а меня к нему?
– Что у него оказалась такая тяжелая жизнь.
– Это ты ее тяжелой сделала. Вы с Дональдом.
– Ради тебя.
– Не… смей так говорить. Ты выбрала. Сама так сказала. Ты даже не знала, что беременна, когда делала этот выбор.
– Ты не знаешь всей истории.
– Я никакой истории не знаю. Ты мне даже не собиралась рассказывать, что он существовал.
– Верно, и я жалею, что ты об этом узнала. Смотри, что с тобой сделало это знание. Твое неведение было блаженством. Разве не помнишь, какой ты была счастливой?
А правда ли это? Была ли она счастлива? Если и да, счастье это было так давно, что теперь казалось чьим-то чужим.
– А как вообще мы можем быть уверены, что здесь есть хоть какая-то правда? Откуда газете из Данбери знать, что у моего отца был брат по имени Димитрий? Здесь говорится, что у него нет родственников, так кто им мог об этом рассказать? – Мать смотрела на нее, дожидаясь, когда до нее дойдет. – Ты.
– Больше никого не было.
– Ты сама написала некролог моего отца.
– Я ответила на их вопросы. А писали они.
– Ты им сказала, что он болел?
– Он и болел.
– Алкоголики не “болеют”.
– Да не был он алкоголиком.
– Хватит мне врать, Вив. У тебя даже концы с концами не сходятся. В тот день на газоне ты мне сама сказала, что он пьянчуга. Только что ты утверждала, что его уволили из клуба за то, что пил на работе.
– За это его и уволили, да.
Джейси потерла виски, стараясь как-то выровнять между собой те немногие факты, что стали ей известны. Ясно, что мать тщательно подбирает слова. Пускает в ход риторическую казуистику. Но для чего?
– Так спился он или не спился?
Улыбка, какой оделила ее мать, эта смесь изумления и стыда, останется у Джейси перед глазами еще очень и очень надолго, знала она.
– Странно, что ты так выразилась, – ответила Вив, – потому что в некотором смысле произошло именно это. Он допился до смерти – поперхнулся, когда пил воду из стакана.
– Ты столько врешь…
– Это называется мозжечковой атаксией. Прогрессирующая болезнь нервной системы – как рассеянный склероз. Со временем теряешь двигательные функции. Речь становится невнятной. Дергаются конечности. Выглядишь и говоришь, как пьяный. Вот что ты в тот день и видела на газоне.
– Но ты же сказала мне…
– Я помню, что́ я тебе говорила. Так, казалось, лучше всего.