— Так что, мисс Сантанджело, как видите, возможно двоякое развитие событий. Многие пациенты живут довольно активной жизнью и с сужением и с закупоркой сосудов — в течение целого ряда лет. В нашем распоряжении есть отлично зарекомендовавшие себя новые средства, способствующие активизации кровообращения, так что в целом можно рассчитывать на благополучный исход. — Он невозмутимо пожал плечами. — В случае с вашим отцом нам трудно в данный момент определить ущерб, уже нанесенный организму. Если за ночь ничего не случится, то прогноз должен быть обнадеживающим.
Обнадеживающим. Обнадеживающим. Что это может значить?
Лаки с ненавистью смотрела на врача. Какое ему дело до того, будет Джино жить или нет?
— Спасибо вам, — через силу поблагодарила она его.
— Сейчас его состояние довольно стабильно. Вам лучше поехать домой, мы известим вас, если наметятся какие-то перемены…
Как будто она торопится побыстрее попасть домой.
— Можно мне посмотреть на него? — негромко спросила Лаки.
— Только одну минуту. Ему необходим покой…
— Спасибо.
С белым, как снег, лицом Джино лежал на неудобной больничной кровати. К руке тянется трубка от капельницы. Глаза закрыты. Рядом — сиделка, ширококостная женщина, при появлении Лаки сразу вскочившая на ноги.
— Никаких посетителей! Ему сейчас очень плохо.
— Это мой отец, — сверкнула на нее глазами Лаки, — и врач разрешил мне пройти к нему. Не могли бы вы ненадолго выйти?
Крылья носа у женщины расширились от негодования, однако спорить она не стала, а просто с достоинством направилась к двери, всей своей походкой демонстрируя возмущение.
Лаки остановилась у кровати. По лицу ее текли слезы, она их не замечала. Легонько сжала пальцы отца, прошептала:
— Мне очень жаль, что только теперь я поняла, как я тебя люблю. И говорить мы друг с другом можем, если оба будем хотеть этого, а я этого хочу. Я отдалялась от тебя, потому что ты сам толкал меня к этому. Я должна была отвергнуть тебя первой, чтобы ты не сделал этого. Я люблю тебя. И я хочу, чтобы ты жил, ничего в жизни я еще так не хотела.
Веки Джино дрогнули и приподнялись.
— Будь так добра… Прибереги… эмоции… до того дня… когда у меня… хватит сил… иметь с ними дело…
Голос его был очень слабым, но Лаки услышала его, осознала, что он ее понял, и лицо ее осветилось улыбкой.
— Все в порядке, а?
— Да… Все, малышка.
Глаза его вновь закрылись, в палате установилась тишина. Лаки держала руку отца, и ей казалось, что она чувствует, физически ощущает, как любовь и понимание связывают их в единое целое.
Джино произнес что-то. Она наклонилась ближе, чтобы лучше слышать. Голосом более тихим, чем шепот, он выдохнул:
— Дарио… Честь семьи… Имя Сантанджело.
— Да?
— Проследи… за… этим, Лаки… — Рот Джино хватал воздух. — Отомсти… за… нас… обоих. Это… Боннатти… Бон…
— Сестра! — закричала Лаки. — Сестра!
Одетый с иголочки Уоррис Чартере был полностью готов к выходу. Калифорнийский шик. Светлые брюки. Пиджак от Армани. Мокасины от Гуччи. Баснословной цены солнцезащитные очки. Наконец-то. Наконец. Наконец. Вот оно — и все сразу!
Задержавшись на мгновение перед зеркалом, он провел рукой по волосам и стал неторопливо спускаться по ступеням лестницы, ведущей в вестибюль отеля «Плаза».
Решительной походкой Лаки вышла из здания клиники. Она уже решила, что будет делать, — решение перешло к ней еще днем. А то, что превзошло позже, только укрепило ее готовность действовать.
Она отправилась прямо домой, где ее ждал Боджи.
— Лаки, мне искрение жаль, что все так получилось…
— Да, — не дала она ему договорить, — это многое меняет. Сейчас я не готова к тому,
чтобы заняться Боннатти. Мне нужно время. Тебе лучше вернуться в Вегас. Мы поговорим с тобой примерно через неделю, подумаем, что можно предпринять, Боджи заглянул ей в глаза.
— Мне казалось, что ты предпочитаешь действовать, а не говорить.
— Мне тоже так казалось. Но в данный момент мне просто необходимо собраться с мыслями. Я так расстроена, Боджи. Я никогда особенно не любила Дарио, но ведь он был моим братом…
— Кто стрелял?
— Я узнаю это.
Он беспомощно развел руками.
— Ну, если мне здесь нечего делать…
— Кое-что есть, — невозмутимо ответила Лаки. — Мне нужны братья Кассари. Оба. — Она закурила сигарету. — Ты найдешь мне лучших людей. За конечный результат я плачу сто тысяч долларов — по пятьдесят за брата. Наличными. Ты в состоянии это устроить? Я хочу, чтобы это было сделано немедленно.
— И ты доверишь мне сто тысяч?
— Я доверяла тебе свою жизнь, не так ли? Он молча кивнул.
— В состоянии. Но что насчет Боннатти?
— Он подождет.
После ухода Боджи она решила переодеться. Наиболее подходящим Лаки сочла белый цвет — шелковое платье от Альстона, которое она еще ни разу не надевала. Она сменила косметику, расчесала щеткой волосы. Поворотом ключа открыла ящик стола, достала из него тончайшей работы золотую цепочку с медальоном, украшенным бриллиантом и рубинами, — ту самую, что Джино подарил, когда ей исполнилось пять лет. Раскрыв медальон, стала пристально смотреть на лежавшую внутри фотографию — Джино и она сама, маленькая девочка. Как же они оба были похожи друг на друга уже тогда! Лаки улыбнулась ж надела цепочку. Затем наступила очередь бриллиантовых серег — его подарка к шестнадцатилетию. Камешки искрились точно так же, как и в тот день, когда она сидела за одним столом с Джино и Марко в Лас-Вегасе…
О, Марко. Сегодня вечером я отомщу не только за Джино, но и за тебя, мой милый, и за тебя тоже.
Лаки бросила оценивающий взгляд в зеркало.
Она готова.
Имоджин была готова.
Ее кружевные трусики и шляпка-цилиндр вывели Энцо из равновесия.
— Сними с себя это дерьмо! — рявкнул он. — Ты похожа на шлюху, которую только что отымел полк мексиканских солдат.
— Ха, а я этого даже не почувствовала. — Брови ее вопросительно изогнулись.
Большой Виктор маслеными глазами смотрел, как Имоджин выходит из комнаты. Ничего, вот когда босс с ней закончит…
— Не понимаю, — рассерженно фыркнул Энцо. — Уже семь часов, а в новостях до сих пор ни слова. Ты позвонил в отель?
Телохранитель кивнул.
— В девять объявят наверняка.
— Уж думаю. Иначе головы полетят.
Развалившись на заднем сиденье принадлежавшего Энцо Боннатти огромного черного «мерседеса», Уоррис Чартере размышлял о том, каково это — чувствовать себя богатым человеком. И не вшиво богатым — каких-нибудь жалких два миллиона долларов, а богатым по-настоящему, чтобы иметь в своем распоряжении неограниченные средства. Господи! Мечта! Но если «Застреленный» выйдет на экран, то это будет уже не мечта. Это будет самая что ни на есть реальность!
Он постучал костяшками пальцев в стеклянную перегородку, отделявшую его от водителя. Стекло опустилось на пару дюймов.
— Сколько нам еще ехать? — спросил Уоррис. На него пахнуло крепким дорогим табаком, смешанным с травкой.
— Недолго, — бросил шофер с глазами убийцы, одетый в темный костюм и рубашку с галстуком.
— Ты всегда балуешься травкой, когда за рулем? — дружески спросил Уоррис в надежде, что тот предложит ему пару затяжек. Но в ответ водитель доверху поднял стекло.
Уоррис откинулся на обтянутую кожей спинку сиденья, забарабанил пальцами по коробке с фильмом, лежавшей рядом.
Скоро… скоро…
— А так тебе нравится, котик?
Энцо, прищурившись, окинул Имоджин взглядом.
Сейчас на ней была красная блузка, стянутая узлом под ее неимоверными грудями, красная же, давно вышедшая из моды, мини-юбка и белой кожи сапоги до колен.
— Ничего. — Он сплюнул. На самом деле то, как Имоджин была одета, ничего не значило. Если он захочет ее использовать, то сделает это, не обращая внимания на Уорриса. Чартере — ничтожество, вывеска, и не более. Фильм будет снят так, как того желает Энцо — или не будет снят вообще.
На пороге появился Виктор.
— Он здесь. Куда мне его провести?
Лаки мчалась на своем спортивном «мерседесе», как заправская гонщика. Она профессионально маневрировала в немыслимом уличном движении раннего вечера. Через стереоколонки на нее изливал свою страсть Тедди Пендерграсс. Лаки не выпускала изо рта сигарету, прикуривая каждую новую от окурка старой. Дорогу до дома Энцо она знала лучше, чем собственную ладонь. Она могла бы закрыть глаза, и машина сама довезла бы ее туда. Сколько уик-эндов там проведено! Она ночевала в комнате для гостей. Плавала в бассейне. Сидела за одним столом с Энцо и тем из его сыновей, кого он удостаивал приглашения. Она была его дочерью, которой его так и не наградила природа. Так, во всяком случае, говорил он сам.
Грязный лицемерный лжец. А ведь она так верила ему. Как же он, должно быть, смеялся за ее спиной.
По мере приближения к особняку все явственнее обозначалась в уголках ее рта горькая складка.
В мчащемся по дороге полицейском автомобиле сидели Стивен и Бобби. Конечным пунктом их маршрута должен стать дом Энцо Боннатти на Лонг-Айленде.
— Как настроение, приятель? — подбодрил друга Бобби.
— Лучше не бывает, — отозвался Стивен. — Но то ли еще будет, когда он окажется в наших руках.
— А на маленькую затяжку у тебя для своей детки не найдется? — умоляюще протянула Имоджин, вцепившись в рукав его смокинга.
Энцо стряхнул ее руку.
— Сколько же в тебе дерьма! Он уже здесь. Я хочу вас познакомить.
— Знаю, дорогой. Но мне так хочется произвести на пего хорошее впечатление. Ну пожалуйста… для детки?
Энцо скорчил гримасу. Нынешние молодые люди предпочитали наркотики там, где его поколение считало достаточным спиртное.
— У меня в столе. Только одну затяжку. Короткую. Мне вовсе не нужно, чтобы ты вошла в комнату со стеклянными глазами.
— Котик, один вдох — и я засеребрюсь!
— Думаю, с него хватит и твоих сисек. Ну же, быстрее.
Энцо вышел из комнаты. Новый смокинг стеснял движения. Обошелся он в шесть сотен, а ощущение такое, что надел на себя спасательный жилет. Мода. «Сделано в Италии». Кому к черту это нужно?