И выхода два. Позволить себя сожрать или попытаться выстрелить, а уже потом быть сожранной, потому как шансы мои против этой махины минимальны.
Не знаю, сколько времени мы неслись через болото. Порой мое измученное сознание уплывало в забытье, чтобы с очередным скачком вернуться в кошмарную реальность.
Если долго чего-то бояться, либо сойдешь с ума, либо привыкнешь к страху.
К моему глубокому сожалению, я теряла рассудок. Мне чудился темный силуэт дома, покосившееся крыльцо, журавль колодца. Зверь остановился и без церемоний скинул меня на землю. На ногах я не устояла. Упала на четвереньки, и мне лапой придали направление к крыльцу. Пропахав носом метра два, я остановилась аккурат около нижней ступеньки. Повернула голову, разглядывая стоящее рядом ведро и прислоненную к нему лопату.
Точно схожу с ума. Но лежать на холодной земле даже сумасшедшим холодно. Потому я плюнула на видения, приподнялась на трясущихся руках, ухватилась за столб и встала. Сунула руку в карман пальто, с облегчением выдохнула – не потеряла. Выхватила револьвер, одновременно взводя курок. Обернулась и застыла, вглядываясь в темноту. Темнота настороженно смотрела на меня лунным светом, не спеша выдавать свои тайны.
Я стояла на небольшой опушке, окруженной со всех сторон высоким лесом. За спиной был чей-то дом. Впереди чернел лес, сквозь крону деревьев прокрадывался лунный свет, а вокруг разливалась тишина. И ни души… ни звериной, ни человеческой. Словно я одна в этом лесу.
Револьвер трясся в руке мелкой дрожью, точно испуганный зверек. Ему в такт отстукивали зубы. Страстно хотелось разорвать тишину выстрелом. Пальнуть в темноту, дабы кое-кому икнулось с перепуга. Меня останавливало то, что зверь не просто икнет, а вернется, дабы объяснить, как не хорошо стрелять по монстрам.
Но он точно вернется. Так что пусть сейчас, чем под утро, когда меня сморит сон в этом странном доме. Мне до смерти надоело ожидание. Сначала тюрьмы, допросов и суда, потом погони и снова ареста, а после передачи меня заказчику. Если суждено быть сожранной, пусть это случится здесь и сейчас.
– Эй, ты где? Выходи! Слышишь?
Адреналин бурлил в крови. Рука с револьвером больше не дрожала, выцеливая тени в лесу. Я жаждала крови. До стиснутых зубов. До побелевших от напряжения пальцев. И потому, когда за спиной скрипнула дверь, развернулась, одновременно нажимая на курок.
Глава девятая
Выстрел ударил по ушам, прокатился по поляне, растворяясь эхом между сосен. С негодующим карканьем в небо взметнулась стая ворон. Кто-то шумно ломанулся по кустам.
Меня ослепило вспышкой, приложило чем-то невидимым, отшвырнуло от крыльца на жесткую землю, протащило по траве. Револьвер улетел в темноту. Во рту появился металлический привкус крови. Я замерла, плохо понимая, что происходит, и готовясь к худшему.
– Так-так, – ворчливо произнес некто, пока я моргала, прогоняя алые точки перед глазами, – давно ко мне девицы по ночам не наведывались. А если и наведывались, то без стрельбы обходилось. Да и то сказать, в наше время женщины больше с детьми, да на кухне хлопотали. Не то, что сейчас. Срам один.
– Простите, – прошептала, не узнавая в хриплом голосе свой собственный.
– Простите, – передразнили меня. – Ты всегда сначала стреляешь, а потом извиняешься?
Я лежала на спине, смотря на рассыпавшиеся по небу звезды, и пыталась унять колотящееся в груди сердце. Это не жизнь, а настоящая бездна.
Я многое могла сказать. И что нервная система дарьет не предназначена для таких испытаний. И что притащивший меня монстр вот-вот вернется. И нам надо найти мой револьвер, выбрать укрытие и защищаться. И вообще, кто в здравом уме живет среди болот? Разве что преступник, скрывающийся от правосудия? Судя по голосу, он не молод. И почему остался жив? Я не могла промазать с такого расстояния.
– Молчишь? – неверно истолковал мое затруднение мужчина.
Невидимая сила вдруг вздернула меня за шкирку, и я повисла, болтая ногами.
– А не скажешь, красавица, кто послал меня убить?
Вот тут я не могла стерпеть.
– Знаете, – выдохнула, мигом согреваясь от полыхнувшей в крови ярости, – вы, может, и были государственным преступником. Судя по вашим замашкам, вас и сейчас с удовольствием упекут в тюрьму, но не надо считать, что каждый, кто случайно оказался рядом с вашим домом, послан убивать. И это невежливо держать меня так, точно котенка, отпустите сейчас же.
Рядом насмешливо хмыкнули.
– Из благородных? Еще скажи, я сам виноват.
– Не вы, – шмыгнула носом. Повалялась, называется, на холодной земле, – тварь с болот. Я защищалась, а тут…
Замолчала, не сочтя нужным объяснять очевидное. Если умный человек, сам все поймет, а дураку и этого будет достаточно.
На этот раз хмыканье было задумчивым. И меня все-таки отпустили на землю. Но лучше бы придерживали, потому как от услышанного захотелось свалиться в долгий и глубокий обморок.
– И я должен поверить, что тебя притащил Черныш? Он, конечно, дурного нрава, но девицами, даже с целью сожрать, сроду не интересовался.
Дарьеты не ругаются, напомнила себе. А еще не опускаются до уровня собеседника. Но на языке вертелись одни ругательства. Черныш, значит. Девицами сроду не интересуется. Белый и пушистый, ага.
– А охотниками? – не утерпела.
– Только для самозащиты. Но человечину не жрет. Не веришь?
– Нет, – призналась честно.
– Никто не верит, – с тяжелым вздохом поведал невидимый собеседник. И я начала подозревать, что хозяин не просто беглый, укрывающийся преступник, а еще давно и прочно сошедший с ума человек. Нет, а кто в здравом уме станет жить среди болот и называть измененную тварь Чернышем? И как-то мне не хочется знать, чем он его кормит.
Я оглушительно чихнула. Хозяин отреагировал неодобрительным вздохом.
– Женщины… А туда же воевать лезут. Пошли уже в дом, убогая.
Мой возмущенный ответ поглотил очередной чих.
– Идешь? – осведомились из темноты и тут же предложили: – Или понести?
Спасибо, не надо. Лучше я сама. Мне одного «повисеть» хватило.
– Смотрю я на тебя. Вроде и ладная девка, но такая непутевая…
Старик горестно вздохнул, воздел очи к закопчённому потолку, и я едва сдержалась от замечания, что хозяин со зверушкой похожи. Оба неучтивы и склонны к насилию.
Мы сидели за столом в большой комнате, служащей одновременно кухней, столовой и спальней. По темным углам танцевали тени от горящего на столе огарка. Пахло солеными огурцами, сушеными травами и мышами.
Хозяин не предложил ни чая, ни воды. Сидел напротив, насупившись точно сыч. Густые брови торчали клочками, борода засалена, на волосах темная шапка, которую этот неуч не соизволил снять.
– Волосы и те неживые на голове носишь, – продолжал ворчать старик, точно мой парик – самое важное, о чем стоит сейчас говорить.
Мысль об ужасе, в который превратились мои волосы – дарьета, ваши локоны цветом напоминают золото с месторождения Луксарры – не добавила мне настроения.
Я молча налила воды из ведра в миску, достала из кармана носовой платок, намочила и принялась отмачивать с кожи прозрачный клей, благодаря которому парик выдержал все сегодняшние испытания.
– Ох, непутевая, – повторил старик, еще и языком цокнул.
– Мне вот интересно, – обратилась я к печке, которая занимала добрую четверть комнаты и явно была воспитала лучше хозяина, – в наше время от каких дел маг скрывается в болотах, еще и с измененной тварью на пару? Наверное, дурно отозвался об его величестве? Или перешел дорогу в неположенном месте?
Старик засопел, но промолчал.
– А может, он принимал участие в последней войне? И чем-то отличился? Чем-то таким, что до сих пор вызывает приступ икоты у псов императора?
Клей размяк, и я аккуратно сняла парик. С наслаждением растрепала волосы, помассировала корни. А Фридгерс все-таки дурак. Это от простых солдат парик спрячет мою внешность, а магов он не обманет.
– Еще и стриженная, – вынес окончательный вердикт хозяин.
– Не бойтесь, не заразная, – ответила и тут же чихнула.
– Ну-ну, – не поверил мне маг. Встал, зашуршал чем-то на полке, пошевелил угли в печке и подбросил туда поленьев. Поставил чайник.
– Война, говоришь, – он стоял ко мне спиной, перебирая травы, и я вслушивалась в его скрипучий голос. – Вот ты живешь как все. Больше хорошего, но и плохого хватает. Почти каждый тайком запретное магичит, а ты чем хуже? А потом бац! – и он со стуком опустил жестяную кружку на полку. Я вздрогнула. – Один на поле. Ночью. Свои бросили – посчитали мертвым, а чужие добивать не стали. Знаешь, сколько умных мыслей приходит в голову перед смертью?
Я знала. Потому как сегодня ночью с жизнью попрощалась не раз. Старик сердито громыхнул кружкой, засыпал туда каких-то трав – я это пить точно не стану – повернулся ко мне.
– Ты не думай, я сразу понял – тебя Черныш принес, – старик подошел ко мне, протянул руку и снял с плеча длинный черный волос.
– Охотников я сам, – помолчал, – в трясину завел. Нечего Чернышу человеческой крови пробовать.
– Так это Черныш вас спас? На поле? – высказала догадку.
Старик нехотя кивнул.
– Я когда очнулся, слышу – скулят. Любопытно стало. Дополз, а он на дне оврага лежит, лапой в ловушку попал. А там такая гнусь – если не освободишься, она тебя медленно жрать будет.
Если они оба здесь, значит, маг ловушку обезвредил, а Черныш его как-то спас. Не могу поверить. Все, что я слышала об измененных тварях: у них нет ни сердца, ни разума. Только голодный инстинкт. Примерно так и высказалась. Старик сердито засопел и спросил:
– Что ты знаешь об измененных тварях, деточка?
На «деточку» внимания обращать не стала. Ответила коротко, цитируя учебник:
– Они рождаются из-за вашей магии.
Старик тяжело вздохнул, пробурчал:
– И кому я объясняю?! Ты хоть представляешь, сколько ограничений на нас накладывали в последнее время? И как тяжело работать, когда каждое третье заклинание под запретом? Вот и срывались… А чтобы скрыть следы, шлейф маскировали в живом существе. Идеально – не родившемся. Оно, конечно, себя проявит, но уже после рождения.