Леон отложил в сторону бутерброд с соленой рыбой, задумчиво повертел вилку. Стоило отшутиться, но шутить настроения не было.
– Словно у тебя в груди появилось второе сердце. Сижу с тобой, а самого не отпускает мысль: как она там? Проснулась? Испугалась, что меня нет? Расстроилась или обиделась? И хочется все бросить и сорваться к ней. Прижать и не отпускать. В какой-то момент ты понимаешь – весь мир для тебя отражается в ее глазах. И не нужен никто, кроме этой женщины.
А еще исключительно важным становятся ее слова, взгляд, то, как она хмурится, как улыбается, как доверчиво прижимается и заглядывает в глаза. Хочется заключить в объятия, защитить от всех бед и сделать счастливой.
Леон тепло улыбнулся, и друг с удивлением всмотрелся в непривычно мягкое лицо друга.
– Смотрю на тебя и завидую, – с раздражением проговорил Шонраж, отпивая из бокала. Внезапно его лицо просветлело, и он щелкнул пальцами: – А вот возьму и женюсь. Матушка будет счастлива… Давно меня о внуках просит.
Жениться Шонраж собирался регулярно, как правило, после очередного скандала с матушкой. Поэтому к идее друга Леон отнесся спокойно. При одном упоминании о храме и брачной церемонии Шонраж бледнел, покрывался потом и резво покидал возлюбленную. Свою свободу он ценил больше любовных чувств.
– Ты будешь сегодня на приеме у ВанКрайбергов?
– Не пропущу, – кивнул Шонраж, – должен же я оказать опальному дэршану моральную поддержку. Во дворец когда собираешься?
– Когда позовут, – зло прищурился Леон и засобирался: – Прости, пора бежать. Мы должны быть на шаг впереди.
Они обнялись, и Шонраж, глядя в глаза друга, серьезно предложил:
– Если будет плохо, свяжись со мной. Организую вам обоим выезд из страны. Купишь домик на берегу океана, заведешь живность, начнешь курить трубку и провожать закат бокалом вина. Подумай, не так уж и плохо, а?
– Спасибо, учту. Но, прежде чем удрать, хочу побороться за свою жизнь и жизнь Шанталь. Да и не отпускает меня мысль – маги что-то затевают. Я, как и ты, давал клятву – заботиться о благе страны. Пусть она и считает меня предателем, любить я ее от этого меньше не стану.
– Упрямец, – покачав головой, проговорил Шонраж в закрывшуюся за Леоном дверь, – но пути отхода я все же подготовлю.
Глава четырнадцатая
Дядя с Ракель недавно покинули дом, перед этим взяв с меня обещание, что я не выйду из комнаты и дождусь Леона. В доме остался слуга, а на улице, нервируя, слонялись двое мужчин, совершенно бандитского вида. Меня заперли и осознание собственной беспомощности жутко злило. И ведь никто даже не соизволил посвятить в готовящийся план!
Время тянулось ужасающе медленно. В последние дни я привыкла к его бешеному темпу и теперь откровенно маялась от безделья. Успела успокоиться от разговора с Ракель, принять снадобье, понервничать о том, что меня ждет у ВанДаренбергов. Немного взгрустнуть от внешнего вида: волосы короткие, платье чужое, лицо бледное, разве что глаза лихорадочно горят – вот и все, что осталось от прежней красоты. Ощутить, как внутри разрастается чувство пустоты – мне срочно требовалось увидеть одного человека, а этот бессовестный изволил оставить молодую жену сразу после брачной ночи. Такой ужасный поступок требовал мести. И какое-то время я развлекалась, придумывая коварные планы.
– Шанти.
На плечи легли, обнимая, теплые руки. Я успела настолько глубоко задуматься, что не заметила, как он вошел. Обернулась, окинула мужа обеспокоенным взглядом, потом шагнула и прильнула к широкой груди.
– Маленькая моя, – растроганно донеслось сверху, волос коснулось горячее дыхание, – соскучилась?
Горло перехватило, и я просто кивнула.
– Обещаю всегда быть рядом. Даже если уйду по делам, мысленно буду вместе с тобой. Согласна терпеть рядом с собой такого зануду?
Фыркнула, показывая, что самокритику оценила. Вздохнула, вспоминая заготовленную речь. Отстранилась, и Леон посерьезнел, проникнувшись моей решимостью.
– Леон, послушай. Понимаю, ты хочешь меня защитить, но я не могу сидеть взаперти и ждать своей участи. Это очень страшно смотреть на дверь и не знать, кто войдет в твою комнату. Прошу, не оставляй меня в неведении. Ты говорил, тебе требуется не только жена, но и соратница, так почему ты и дядя ведете разговоры лишь за закрытыми дверьми?
– Подслушивала? – прищурился мужчина, и я ощутила холодок его недовольства, но отступать не собиралась. Гордо вскинула подбородок, смело встретила взгляд серых глаз.
– Я не слепая и не глухая.
– Ты – лучшая, – светло улыбнулся этот самый невозможный из мужчин, – моя храбрая девочка. Позволь мне защитить тебя, а когда опасность минует – я отвечу на любые твои вопросы.
Поджала губы, показывая, что обещаниями и комплиментами меня не купишь.
– Это опасно, Шанти. К тому же я не хочу забивать твою голову домыслами, а приличной версии у меня нет. Хорошо, – сдался он, видя упрямое выражение моего лица, – обещаю, поговорим завтра. Сегодня, прошу, будь собой и не пугай родных. Договорились?
Я нехотя кивнула.
– Тогда едем. Нам должны были очистить путь. Ах да, прости, забыл.
Он поймал мою ладонь. Приложился губами, а потом быстро надел на палец увесистый перстень-печатку с выгравированным на золоте гербом.
– Фамильный, – подтвердил мою догадку муж, – прошу, не снимай. На него накладывали защитные чары еще в довоенные времена.
Я покрутила на пальце тяжелый перстень, ощутив, как нагревается от моей кожи прохладный металл. Я готова его носить, если кое-кто перестанет скрывать от меня правду, иначе придется искать ответы самой.
– Дарьета, – Тарлис постучал в кабинет и получил позволение войти, – прибыл ваш сын.
Фэльма вскинула голову, оторвавшись от бумаг. С момента спешного отъезда-бегства сына она переехала жить в его особняк.
– Один?
– Нет, с ним девушка, – Тарлис осуждающе поджал губы. В его время девушки не приезжали в чужой дом без надлежащего сопровождения.
– Вот как, – Фэльма потерла виски. Если она права – бездна, пусть она ошибается, – то сын все-таки нашел ту девушку. Внутри всколыхнулась злость. Безумец! Сломать свою жизнь, карьеру ради какой-то там… Император просто так не оставит без внимания самоуправство родственника. Исключительно из зависти – кому-то можно по любви, а ему нет – не простит. И что тогда? Отставка, опала или что-то более серьезное? Но эти вопросы она задаст сыну наедине, а пока надо идти встречать гостью.
Идя по коридору, дарьета ВанДаренберг мельком бросила взгляд в зеркало. Недовольно скривилась – третья бессонная ночь оставила свой отпечаток в виде покрасневших глаз и серого оттенка кожи. Сейчас возраст проглядывал сквозь усталость, и Фэльма нашла еще один повод для недовольства.
Она мысленно прокрутила будущий разговор, поймала себя на том, что нервничает. Не чувствовала она уверенности в том, что ей удастся убедить сына отступить, и это заставляло женщину хмуриться, кусать губы, ловя на себя удивленные взгляды дворецкого. Тот впервые видел хозяйку настолько расстроенной, что она позволяла эмоциям пробиваться сквозь маску.
Перед выходом в холл Фэльма замедлила шаг, перевела дыхание и, нацепив на лицо маску радушия, шагнула в круглый зал. Около лестницы, ведущей на второй этаж, стояли двое. Сына она узнала сразу, осмотрела с жадностью, и сердце отозвалось радостью – жив, здоров, и только потом взгляд скользнул вбок, на спутницу Леона. Вскользнул и замер, натолкнувшись на ответный взгляд.
Девушка едва доставала до плеча сына, была хрупкой, изящно сложенной. Правильные черты лица выдавали аристократическую породу. Впрочем, в гостье все говорило о древним роде: светлая кожа, тонкие запястья, узкие плечи, длинные пальцы.
Все, кроме взгляда. Открытый, спокойный взгляд карих глаз заставил Фэльму занервничать. Она внезапно вспомнила, у кого видела такой же. В юности ей довелось проводить благотворительный вечер для ветеранов. Фэльма целый день убила, готовясь блистать перед военными. Вот только собравшимся за столами бывшим солдатам не было дела до ее наряда. В их глазах, отмеченных поцелуем смерти, она читала полное равнодушие к условностям высшего света. Фэльма тогда еще подумала, что коснувшаяся их смерть смела внутренние границы, открыв им какую-то свою правду. Ее так испугала эта мысль, что она поспешила стереть тот вечер из памяти. Нет другой правды, кроме той, в которой она жила. Нет и не может быть.
Холод прошелся по коже, намекая, как глупо прятаться от судьбы. Она все равно возьмет свое. Но то ветераны, а тут девчонка! И все же Фэльма была уверена – гостья встречалась со смертью.
Весь план надавить на дарьету и заставить отступиться от сына шел в бездну… Пусть Фэльма и считала себя сильной женщиной, со смертью ей точно не тягаться.
– Мама, – тепло улыбнулся сын, и сковавший женщину лед треснул, – разреши представить тебе мою жену – Шанталь ВанДаренберг.
Мир замер. Притихли звуки. Краски померкли. Фэльма ничего не видела, кроме жуткого старомодного платья, потрепанной шляпки, тонкой цыплячьей шеи, бледного лица, синяков под глазами, измученной, но светлой улыбки.
Девчонка дернула за ленточки, снимая шляпку, и взгляд Фэльмы зацепился за фамильный перстень, потом поднялся выше – на возмутительно короткие кудри – ее остригли в тюрьме? В голове сгущался туман, и билось единственное: «Жену».
«Представить жену». Но как? Где? Почему?
Ноги ослабели, колени подогнулись, и она начала заваливаться на пол. Мелькнула ехидная мысль – никогда не падала в обморок, а тут сподобилась. Мелькнула и пропала во тьме.
– Мама! – Леон успел подхватить женщину, я ахнула. Какой-то мужчина, кажется, дворецкий отправил слугу за лекарем. Фэльму отнесли в кабинет, уложили на кожаный диван. Я распахнула окно, впуская свежий воздух. Леон расстегнул застежки на платье. Прибежала служанка с какой-то склянкой.
Ощущая себя лишней в этой суете, я села в уголке на кресло. Вот и познакомились. Неужели я настолько страшная, что при виде меня настоящие дарьеты падают в обморок? Бездна!