Надо отдать должное мастеру Илю, он никогда не мучил ученика просто так и, закончив урок, тут же исцелял. А ради знаний Фридгерс готов был потерпеть пару минут боли, чай не дарьета. Зато учеба шла быстро, знания сами укладывались в голове, руки запоминали пассы, привязывая к ним мыслеобразы. Сам мастер давно уже не махал руками, когда магичил, но Фридгерсу до такого уровня еще пахать и пахать.
– Ты хоть понимаешь, что натворили?! – наставник чуть ослабил напор, давай ученику перевести дух. – А если кто-нибудь догадается, по чьей наводке действовала ночница?
– Если до сих не поняли, как работать с тварями, точно не догадаются, – выдавил из себя Фридгерс, держась уже на чистом упрямстве. Вот как раз с упрямством у него был полный порядок. Ради того, чтобы стать магом, он был готов вкалывать с утра и до вечера. Ощущение власти над силой штырило похлеще убойного самогона.
– Дурак, – не согласился с ним мастер Иль, – не все записи уничтожены. Что-то еще хранится по библиотекам. Рано или поздно сведения об одаренных всплывут, и тогда за ними начнется охота.
– А если тварей к тому времени не останется? – выпалил Фридгерс за мгновение до того, как щит исчез, и его снесло к стене, впечатав в кирпич. Со стоном он свалился на пол, хватая ртом воздух, и остался лежать на животе – сил перевернуться и сесть не осталось. Перед глазами плавали красные круги, спина болела, намекая на пострадавшие ребра. Потом перед носом возникли потертые ботинки наставника.
– И кому в голову пришла столь замечательная идея? – с иронией осведомился маг.
– Шанти, – пробурчал Фридгерс жалея, что затеял этот разговор, – вроде как ночница хотела…
– Ах, у нас теперь безмозглые твари желания испытывают? – сарказм в голосе наставника заставил Фридгерса ощутить обиду. Он тут старается, между прочим за двоих, а его… спиной об стену. Впрочем, как всегда, но сегодня почему-то не радовали даже лишние пять минут, которые он продержался.
– Значит, девчонка не только их приманивает, но еще и общается. Редкий талант и столь бессмысленный в наше время. Он и раньше был не слишком полезным, а теперь только магконтроль дразнить.
Фридгерс замер, забыв, как дышать. Если наставник решит остаться ради этой девчонки, он лично ее придушит или засунет в мешок и увезет с собой. Фридгерс не намерен рисковать шкурой даже ради самой красивой женщины на свете.
– В мое время ночницы считались мелкой нечистью, бесполезной и вредной. Потом их стали использовать в качестве энергетической подпитки для охранных заклинаний. И видно кому-то пришла в голову идея, что ночница может работать с обычными людьми. Тот человек что-то слышал об одаренных, но принял их за людей, лишенных магического дара. Самое разумное было бы подсунуть записи магконтролю, пусть поймут, что без одаренных у них ничего не выйдет, а десяток, который по всей стране наберется, им не особо поможет. Но девчонку тогда точно не отпустят, – и правый ботинок наставника принялся нервно постукивать по полу.
Фридгерс попробовал встать, со стоном повалившись обратно.
– Оставить бы тебя на ночь для вразумления, – проворчали сверху, – но стар я стал, жалостлив.
Фридгерс представил, как обучали раньше, если сейчас этот ужас старик считал милосердным. Содрогнулся и порадовался, что ночь проспит спокойно, без боли. Кожу начало покалывать от исцеляющего заклинания, и мужчина прикрыл глаза, наслаждаясь.
– Ваше величество, – я присела в реверансе. По обнаженной коже прошелся ветерок – не дворец, а сплошные сквозняки. Как там дядя говорил: «Уверенность и еще раз уверенность. Ты идешь за справедливостью, вот ее и добивайся».
Я впервые столь близко оказалась к императору и чувствовала разочарование. Тадеус-Эрам-Шари в действительности был… обыкновенным. Широкое лицо с крупными чертами успело обзавестись отметинами власти: скорбные складки у верхней губы, припухлости и синяки под глазами, крупные морщины на лбу. Да и сам император, несмотря на расшитый золотой нитью сюртук, массивные перстни на пальцах, шелковый шейный платок и кожаные туфли ручной работы, выглядел как-то потрепанно… Может, мне так показалось, но нет – глаз цеплялся за выбившуюся из прически прядь, за белые крошки – побелка? – на плече, за нервно постукивавшие пальцы по подлокотнику трона и покрасневшие, как после бессонной ночи, глаза.
– Дарьета, хм, – император прошелся удивленным взглядом по моему бросающему вызов наряду. Откашлялся – проняло. Впрочем, не его одного. Весь наш путь до трона был выстлан шокированными взглядами, а спина чесалась от шепотков.
– Шанталь, – еле слышно подсказал секретарь, – ВанДаренберг.
Тадеус недовольно дернул бровью, без того тонкие губы стали еще тоньше. И меня придавило силой императорского гнева. Возникло желание распластаться, закрыть голову руками и взывать к милосердию, но ВанКовенберхи – не черви, чтобы ползать.
Я встала из затянувшегося реверанса, хоть разрешение и не получала. Выпрямилась, встретив взгляд императора. Если желает отправить на казнь – пусть отправляет, страха в моих глазах он не увидит. Подумаешь император… и пострашнее видали. Детка, например, в разы кошмарнее.
Бездна! Я дернулась, заметив, как глянцево-антраценовая морда на мгновение показалась над головой Тадеуса, чтобы тут же исчезнуть, едва услышав мое испуганно-злобное:
– Тварь!
И ведь просила, умоляла, предупреждала не ходить за мной. Упрямая бестия!
К сожалению, услышала не только Детка.
Его величество закаменел, лицо побелело, он пару раз хлопнул ресницами, переваривая, потом осторожно уточнил:
– Это вы мне?
Конечно, не вам, а одной твари, которая на самом деле тварь! И всего-то проявила слабость: пожалела, почесала морду и посокрушалась над несчастной долей, как Детка возомнила себя моим личным питомцем. Хорош питомец, размером с двухспальную кровать!
– Да, – кивнула, мысленно прощаясь с белым светом. Прямое оскорбление его величество мне не простит.
– Ваше величество, – попробовал вмешаться Леон, но Тадеус не позволил:
– Я с твоей женой разговариваю, а ты лучше иди, работай. Что встал? – сверкнул глазами и добавил, устало: – Иди, не съем я ее.
– Иди, – шепнула мужу, – не беспокойся. Магов здесь нет, солдат тоже.
– Если что, я рядом, – Леон сжал ладонь, – дядя тоже. Мы не дадим тебя в обиду.
После ухода Леона мы все дружно помолчали. Я, император, его секретарь, а пятерым гвардейцам охраны и так положено было не разговаривать во время приема.
– Ненавидишь меня? – спросил вдруг Тадеус. Встал, спустился с трона, остановился напротив, покачался с носка на пятку.
– Есть немного, – призналась честно, решив, что терять уже нечего. Главное, чтобы не оборачивался, потому как некоторым стало любопытно: и куда это двинулся его величество.
– И правильно, – вдруг согласился император, – я тебя приговорил, но ты… – он запнулся, подбирая слова, – посмела ослушаться моей воли. Украла государственное имущество, испортила операцию управления защиты и порядка, сбежала в другую страну, а главное – вышла замуж без моего разрешения!
– Простите, – присела в реверансе, посчитав себя действительно виновной в первых трех обвинениях. Его величество удовлетворенно хмыкнул и намекнул:
– Раскаяние – хорошо, но сотрудничество – лучше.
– Еще раз простите, ваше величество, но я – замужняя дарьета и не могу принять столь серьезного решения, не посоветовавшись с мужем, – я покраснела, будто мне место фаворитки предложили.
Осознав, что мои мысли ушли не туда, император окинул снисходительным взглядом.
– Дитя, – дал понять, что моя персона его не интересует как женщина. Детка засомневалась, и гобелен, под которым она пряталась, начал медленно отделяться от стены.
– Вы ошибаетесь, ваше величество, – я выпятила грудь, отвлекая внимание на себя, – я давно уже не ребенок.
Чего не сделаешь ради питомца. Вернусь – лично чешую поснимаю.
– Н-да? – и его величество посмотрел на меня действительно заинтересованным взглядом. Не просто чешую, хвост пооткручиваю!
Моргнул, приходя в себя. Сделал шаг назад и быстро предложил:
– Может, поработаешь с магистром ВанТойшхасом? С Леоном я договорюсь. И твоей семье поддержка не помешает. У тебя ведь еще одна сестра на выданье, я прав? – продемонстрировал отличную память.
Прав. Приданое и хорошая партия для младшей нам не помешают, как и поддержка пошатнувшегося в обществе положения отца. Но я посмотрела на взбугрившийся за троном гобелен. Нет, не получится. В лучшем случае обзаведусь десятком домашних «питомцев», с которыми меня выгонят на улицу. В худшем… доразнесем дворец. Много ли там осталось.
– Нет, ваше величество, – решительно покачала головой, – мне Леон рассказал о том, что вчера случилось во дворец, я считаю – он прав. Нельзя ими управлять. Это как загадывать желание сыну бездны. Он исполнит, только вывернет все наизнанку, сам не рад будешь. Нельзя им верить, ваше величество.
Гобелен выровнялся, приняв свою обычную форму. Отлично, кто-то понял намек и решил исправиться.
Его величество погрустнел, прямо с лица спал. Похоже, я была его последней надеждой, но пусть лучше другое оружие изобретает, чем использует тех, кому и так нелегко в чужом мире. Не могу я им отдать Детку.
– Свободна, – махнул рукой, возвращаясь на трон.
Я осталась на месте.
– Что еще? – недовольно осведомился его величество, подался вперед: – Или передумала?
– Нет, – покачала головой, – не передумала. Но что будет с обвинением против меня и с отстранением Леона от службы?
Тадеус устало потер лоб, заметил, наконец, побелку на плече, стряхнул.
– За мужа можешь не волноваться, а вот за себя…
От тяжелого, придавливающего взгляда захотелось исчезнуть. Вот в чем преуспел его величество, так это в многозначительных паузах и угнетающих взглядах.
– Только не отдаст, – пожаловался Тадеус, и я кивнула, соглашаясь.
– Повезло же братцу, – с тоской проговорил император и добавил: – Но не надейся, что забуду о преступлении. За тобой станут приглядывать. Малейшее нарушение и…