Леон стоял на борту парохода, провожая уплывающий в темноту Плест. Огни города рассыпались по берегу, точно упавшие с неба звезды. Дул пронзительный ветер, но мужчина не уходил с палубы, наслаждаясь одиночеством и холодом. Утром он встретится со своими людьми, которые взойдут на борт парохода в Рильсгаре. Нужно придумывать план, как «сыграть» внезапно возникшую фигуру. Слабое удовлетворение вызывала мысль, что противник занят тем же. И зачем только ей понадобился дневник? Взяла случайно, а потом испугалась наказания и решила удрать? Ох уж эта женская непосредственность. Сначала делать, а потом думать, если там вообще есть чем думать!
В памяти возникла другая ночь. Морозно холодная, лунная, освещенная огнями праздничного города. Балкон императорского дворца. К середине ночи платья, духи, прически, улыбки начинали жутко раздражать, и он попросту сбежал, мечтая побыть один. И вот теперь с недовольством разглядывал тоненькую фигурку в белом платье, стоящую вплотную к перилам, как ему надеялось, безлюдного балкона. Белые перья в прическе, полумаска, прозрачные крылышки на спине — незнакомка была одета в костюм феи. Беспроигрышный вариант для юной прелестницы. Но на сегодня их было достаточно: смущающихся, держащихся за спинами мамаш или неожиданно смелых и обмирающих от страха от собственной смелости. Бал кануна года. Крупнейший и один из тех, на котором он обязательно должен быть. Слава небесному отцу, скоро фейерверк, а там можно и удалиться.
— Вы знаете, что первыми после дворца начинают кварталы оружейников? Они заслужили это право еще при Даанте Втором, поддержав его на престоле.
Голос у девушки был сильным, с приятной хрипотцой. И как только его заметила? Или у нее глаза на затылке?
Внезапно он передумал уходить. Подошел, встал рядом, положив ладони на холодный металл перил. Действительно, уже поздно, скоро желающие поглазеть на фейерверк займут свободные балконы и террасы дворца, к тому же отсюда отличный вид.
Не отводя взгляда от темнеющей громады парка и горящих за ним огней города, девушка продолжила говорить, и он зачарованно смотрела как облачко пара вырывается из красиво очерченного рта.
— А следом запускают фейерверки казармы императорского полка. Гвардейцы каждый год пытаются стать лучшими, но оружейников пока еще никто не опередил. Те подмешивают частички металла, и потому их фейерверки такие красочные.
Он и не знал. Никогда не задумывался. Красиво и красиво.
Вместо ответа, наклонив голову, он рассматривал незнакомку. Тонкая фигура, бледная от мороза кожа и темная бронза волос, убранных в сеточку. Он знал лишь об одной дебютантке сезона, которая может похвастаться столь редким цветом волос. ВанКовенберх.
Но если это ее первый императорский бал, почему она здесь, а не среди поклонников? И стоит давно. Кончик носа уже покраснел.
Он снял сюртук, набросил на плечи девушки, и та, поежившись, благодарно склонила голову.
— После гвардейцев приходит очередь остальных кварталов, а на больших прудах запускают квакари и дукеры. В ресторации «Лебедь», я слышала, в огни добавляют даже имбирь.
Леон тихо хмыкнул. Придумают такое… Имбирь — и в шуточные огни. Но ВанКовенберх-то… Прям неожиданность, и к тому же приятная. Однако тяжело ей при дворце придется. Не любят здесь, когда красота сочетается с мозгами или когда это сочетание активно демонстрируют.
— Смотрите, начинается, — выдохнула девушка, подаваясь вперед. Там, среди деревьев, расцветал первый цветок.
— ВанКовенберх, — пробормотал Леон, склонившись над темной водой Рильского залива.
А ведь он хотел одного: выбрать жену, которая его устроит. Которая не будет мешать. Которая не станет претендовать на что-то большее, чем место в его постели пару раз в неделю. Хотел выбрать, руководствуясь расчетом. Выбрал, на свою голову. Чем больше он думал о женитьбе, тем больше подозревал, что боги решили подшутить и подсунули ту, что станет его проклятьем.
Сам виноват. Должен был насторожиться еще тогда, на балу, в их первую встречу. Но пропустил. Не осознал. А теперь, когда ему открыли глаза на сущность этого семейства, отступать было поздно — объявление о помолвке без скандала не отменить.
В голове зазвучал голос Шона. Еще более ехидный, чем обычно.
— Хочу тебя по дружбе предупредить. Постарайся столковаться с невестой до того, как о вашей помолвке узнает её дядя.
— Пугаешь коллекционером древностей? Пустое, я с ним справлюсь.
В черных глазах Шона мелькнуло чистое наслаждение, и Леон насторожился.
— Видишь ли, совершенно случайно, — друг говорил медленно, растягивая удовольствие от разговора, — мне стало известно, что поколения ВанКовенберхов работают на корону. И свое мастерство передают по мужской линии. Как правило, от дяди к племяннику или внучатому племяннику. Удивлен? Сам был ошарашен. Случайно заметил, как ВанКовенберх выходит из покоев министра, а до того мне сообщили, у него как раз назначена встреча с Проповедником.
— Случайно? — поддел его Леон.
Шонраж широко улыбнулся.
— Ты прав, не случайно. Все-таки Проповедник — легенда в наших кругах. Хотелось посмотреть, хоть глазком. Знаешь, какие о нем ходят слухи! А еще ходят слухи, брат, что племянницу он учил. Не бледней, Проповедник не безумец. Максимум стрелять да ножи метать. Так что, когда будешь мириться, аккуратнее там. Ты мне нравишься в целом виде.
— Сплюнь, — посоветовал Леон, тщетно пытаясь скрыть охватившую его тревогу. Надо же… сам Проповедник, чтоб его бездна сожрала. Если он испортил невесту своей наукой… Да он лично ему голову открутит и не посмотрит на заслуги перед короной.
Насмешливый взгляд Шона словно говорил: «Еще кто кому открутит».
— Сутки, — прошептал Леон темной воде, — пусть она продержится без глупостей.
Глава седьмая
Я смотрела в зеркала и не узнавала себя. Волосы растрепались, выбившись из-под шляпки, глаза были темны, точно вода ночью, губы искусаны, а щеки красны, как у девицы, получившей признание в любви.
Прищурилась, покрутилась. Хороша! Дневник под платьем придавал плотности моей фигуре, драгоценности, пришитые к поясу, наполняли чуть неравномерной пухлостью бока, словом, дэра из меня вышла основательная и чуть сумасшедшая. Только этим можно объяснить брошенное в спину «Рыжая». А горничные у них здесь без всякого понятия о воспитании. Я сделал вид, что не расслышала, но будь дело в империи… и кто-то потерял бы работу.
Впрочем, хозяйка пансиона дэра Ластина оказалась настоящей роланкой. Идеальная улыбка, идеальное платье в пол, аккуратно уложенные локоны, и только едва заметно вздернутые брови и морщинка на лбу намекали на любопытство дэры. Вслух же не было задано ни одного вопроса, и все же я сочла нужным упомянуть дэра Розталя. В обществе рекомендации значат много. Вот и в этот раз фамилия Розталь сотворила маленькое чудо, лицо дэры Ластины расслабилось, с него исчезла настороженность, а улыбка наполнилась теплотой. Мне были вручены ключи и даже не потребованы деньги вперед.
Прав был дэр Розталь: на чужбине свои должны держаться своих.
Я обвела взглядом небольшую комнату: мило, чисто и скромно, выглянула в окно, не сдержав полувздох-полувсхлип. Нет, это не я стою в комнате и смотрю на завораживающую голубизну моря, кусочек которого виден в проеме между домами. А в доме напротив ветер треплет белые занавески, в ящиках под окнами алеют незнакомые цветы. У нас только снег сошел, а здесь цветут.
Чувство нереальности заставляло снова и снова кусать губы. За окно лежала узкая мощеная улица, на углу перекрестка торговала тюльпанами хорошенькая девушка, а рядом с ней, облокотившись о стену дома, покручивая в руках ветку, стоял мужчина.
Все у них чересчур. Слишком яркое солнце, чудовищно полосатые навесы над балконами, цветы в вазонах, короткие платья на женщинах и… мужчины. Я резко отпрянула вглубь комнаты, когда поймала взгляд незнакомца. Щеки опалило. Это… это просто возмутительно — так открыто пялиться на окна, да еще и улыбаться при этом!
Я сердито хмурилась, опять кусала губы, а сердце билось в груди, точно ему было все по нраву. Глупое сердце хотело оказаться на месте той девчонки, что легко смеялась с незнакомцем, не зная такого слово, как «предосудительно». У меня возникло чувство, что я единственная в городе знаю значение этого слова.
Нет, так не пойдет. Прошла лишь пара часов, а город уже вполз душу, отравляя её странными мыслями и желаниями. Нельзя забывать, что я — дарьета. Пусть идут в бездну платья, клубника, цветы и мужчины. Особенно мужчины.
Надо думать, о том, что мне придется выйти на улицу, найти мага-доктора, объясниться с ним так, чтобы меня не упекли за решетку.
— Боишься? — спросила у зеркала. Девушка в зеркале сердито надула губы. Глаза блеснули яростью.
Ярость — это хорошо, это полезно, но иногда мешает думать. Объявление о помолвке — вот, что меня смущает. Я рассчитывала, что, обнаружив кражу, жених взглянет в мою сторону лишь однажды, чтобы бросить презрительно: «Виновна».
Нет, он серьезно намерен жениться? Или не понял, что я украла его вещь? Ну не настолько же он туп? Бред бездны какой-то.
— Не бред, а шанс спастись, — шепнули губы.
Пойти в посольство, назваться, придумать причину, по которой я разминулась с женихом и попала в затрудненные обстоятельства — и все закончится. Мне помогут, а совсем скоро я надену подвенечное платье, шагну под своды собора, чтобы стать женой ВанДаренберга — отличная партия по мнению света. И ждет меня семейная жизнь. Два-три раза в неделю визиты в спальню мужа, сопровождение супруга на балы, редко — званые вечера в доме, на которых я буду хозяйкой, на которых муж будет дарить жаркие взгляды, целовать руку, танцевать со мной и хвастаться перед друзьями. Но только за последним гостем закроется дверь, мы снова станет чужими.
Я вспомнила родителей. Их нежность друг к другу, утренний поцелуй и традиционный «на дорожку». И спальня одна на двоих. Они не идеальны, нет, но они — семья.