— Фридгерс, — назвался мужчина и добавил: — Хочу предупредить, вместо ломания носов предпочитаю пистолеты.
— Я заметил, — кивнул на левый бок мужчины Даренберг: — Цастель и КО? Модель этого года?
Фридгерс нервно одернул пиджак, повел левым плечом, где на боку в новой, экспериментальной и потому плохо пригнанной кобуре лежал револьвер.
— Пробовал такую, не понравилось. Отдал одному умельцу перешить — другое дело, — и Леон отогнул борт пиджака, демонстрируя свою кобуру, — ремешки пустил по спине и обоим плечам, конструкция стала жестче.
Фридгерс окинул кобуру заинтересованным взглядом, мысленно пообещав взять идею роландца на заметку. А еще он заметил, что кобуру расстегивать соперник не спешил. Да и разбираться тоже. Как вышел за дверь — точно подменили человека. Лицо расслабилось, кулаки разжались. Но Фридгерс бдительности не терял, готовый в любой момент дать отпор и побороться за солнечную девушку. Чем-то зацепила его роландка, чьи волосы напоминали цветом янтарь.
— Куришь? — Леон достал из кармана портсигар, протянул. Фридгерс взял одну. Щелкнула зажигалка, и две струйки дыма потянулись в небо, смешиваясь с дрожащим над дорогой маревом.
— Гардарец? Инранин?
— Это имеет значение? — вскинулся Фридгерс.
— Чтобы пустить тебе пулю? Нет. Просто акцент интересный.
— Гардарец.
— Так я и думал. Ладно, — Леон затушил сигарету о стену, бросил окурок в ведро, — бывай, гардарец, может, еще увидимся.
И зашагал по улице.
— Стой, — растерянно окликнул его Фридгерс, — а как же?
— А забирай, — не оборачиваясь, махнул рукой роландец, — я, знаешь ли, передумал.
— Передумал, — повторил Фридгерс, пребывая в прострации от столь резких поворотов. Нет, надо же! То готов был стреляться из-за женщины, то «передумал». Не зря этих роландцев считают сумасшедшими!
Фридгерс затянулся, а потом вдруг с сигаретой в руке рванул обратно в таверну. Распахнул дверь и обреченно уставился на столик, за котором еще пару минут назад сидело рыжее солнце. Столик был пуст.
— Ушла, — развел руками хозяин, — с двумя мужчинами. Вышли через заднюю дверь.
Фридгерс выругался, бросил монету на стол и выскочил на улицу. Он еще успел заметить зад синей кареты за мгновение, как та исчезла за домами.
Фридгерс оглянулся, помянул тварей бездны, пожелав им приятного обеда извозчиком, который его не дождался и уехал из деревни. И как теперь, прикажете, возвращаться? И где искать золото, которое обещало ему свое сердце?
Глава десятая
Выйдя из таверны, Леон завернул за угол, остановился, следя, как почтенного возраста карета с облезшей синей краской на боках двинулась со двора. Запряженная разномастная пара — единственная, которую удалось быстро достать — лениво перебирала копытами, лошадиные хвосты синхронно дергались, отгоняя мух. Сидевший на козлах Гриан умело взмахнул хлыстом, звонко щелкнув над спинами лощадей, и животные разом оживились, перейдя на рысь. Карета бодро покатила прочь из деревни.
Гриан привстал, оглянулся и, заметив начальство, поднял правый кулак вверх — знак, что все в порядке, девушка и дневник у них. Леон поднял глаза к небу, в таких вещах, как везение, всегда стоит благодарить судьбу и богов, в чьих руках нити жизней.
За спиной зашуршало, Леон обернулся, и раздражение нахлынуло вновь, заставляя поморщиться. Фраканец принял гримасу на свой счет, замедлил шаг. Леон смотрел на его смазливое лицо, напомаженные и уложенные волосы, на тонкую полоску усиков, а перед глазами вставала недавно виденная сцена. Свет из окна падал на волосы девушки, и те горели теплым цветом янтаря — прав был Шон, это янтарь. Лицо у его невесты было бледным, в волосах застрял мусор, подол платья измят, грязен и кое-где порван. И нахлынувшая было радость — жива, мгновенно сменилась злостью — его невесту держал за руку какой-то молодчик.
Леон никогда не замечал за собой жестокости. Не он жесток — жизнь жестока. Если выбрал путь защиты добра, глупо прятаться за щиты добродетели. Убийцу и насильника остановит пуля или петля, вора перевоспитает холод северных лесов и работа на свежем воздухе. Не перевоспитают? Тогда палач накинет веревку на шею, отправляя грешную душу на суд богов.
Но сегодня что-то пошло не так. Он впервые ощутил, как тьма окутывает сердце, как застилает глаза, а рука тянется за револьвером. И с ужасом осознал, что сейчас его не остановят ни свидетели, ни страх возмездия, но в тот момент, когда он уже был готов встать по ту сторону закона, девушка обернулась, и слезы в ее взгляде кипятком стыда обожгли его душу. Он не знает, что ей довелось пережить, с кем столкнуться, а собрался устраивать резню?!
Шанталь точно его узнала, и глаза девушки расширились от ужаса. Что же… страх — не то чувство, с которого стоило начинать знакомство с будущей женой, но с чего-то его надо начинать! К тому же он здесь, ей больше нечего опасаться. А молодчик… Леон скрипнул зубами, обещая лично позаботиться, чтобы они больше не встретились.
Леон бросил взгляд на фраканца, чья смазливая внешность регулярно наводила на странные мысли. Муж на работе, а жена дома одна… Или гуляет по лавкам. Или ходит к подругам… Без него. От нехорошего чувства засосало под ложечкой. Нет-нет. Никаких прогулок. Запереть дома и отпускать раз месяц к родным. К маменьке и обратно. Под охраной.
Принятое решение успокоило сердце, и Леон уже спокойно посмотрел на подошедшего агента.
— Докладывайте, Чарнец.
— Пришла одна, по дороге. Местные видели, как входила в деревню с северной стороны.
— Куда ведет дорога?
— В горы, на пастбища. Но в паре лье от деревни есть хижина. С дороги к ней виден проезд. Вчера там заметили чужаков.
— Ясно, — медленно проговорил Леон, осознавая, что быстро он в город не попадет, — проверим. Остаешься здесь. Сейчас из таверны появится парень, гардарец. Блондин, двадцати двух — двадцати трех лет. Не спускай с него глаз. Я хочу знать о нем к вечеру все, понял?
— Понял, не дурак, — раздраженно дернул плечом фраканец.
Леон едва сдержал вздох. Слово «дисциплина», если и знали в этой стране, то предпочитали делать вид, что не понимают его значения.
Через пару минут Леон на гнедой кобыле скакал по дороге. Деревня осталась позади. Впереди покатыми склонами зеленели холмы. Где-то там лежали ответы на вопросы, и Леон собирался их добыть во что бы то ни стало.
Фраканец не обманул, минут через двадцать езды показался проезд, уходящий налево. Бревно, лежащее поперек дороги на двух рогатинах, намекало, что проезд закрыт для чужаков, но оно вряд ли могло остановить человека, чью уверенность в себе подкреплял заряженный револьвер.
Леон спешился, привязал кобылу к бревну и двинулся к белеющим за оливковыми деревьями стенам дома. Полуденный зной уже ослабевал. С гор тянуло предвечерней прохладой, кипарисы колоннами обрамляли въезд во двор, и с их стволов оглушающе звенели цикады. Вокруг царило запустение. Рассохшаяся бочка на крыльце, дырявый сапог в пыли двора, почему-то один, битый горшок на потемневшей от старости лавке. Лишь за домом обнаружилась бричка и привязанная к дереву лошадь.
Входа у дома было два. Первый, с крыльцом, был заколочен крест-накрест, а вот вторым, ведущим в сад, пользовались активно — около порога белели окурки папирос.
Леон достал револьвер, взвел курок и потянул за ручку дверь, шагая в кухню. В доме царила тишина, прерываемая мерно капающей водой из перевернутого кувшина — на полу блестела натекшая лужа, из которой мокрые следы вели к одной из трех дверей.
Леон бросил взгляд на остатки трапезы на столе, потрогал теплую печь, открыл одну из дверей, обозрел пустую комнату, в которой на полу лежали три тюфяка. Тишина сделалась полной, даже капли, и те затихли, и Леон ощутил, как в воздухе сгустилась тревога, как напряженно дышат половицы, скрипя под ногами. Пыль, поднявшись от пнутого им тюфяка, на мгновенье напомнила череп. Леон моргнул, и пыль вновь стала собой. Он закрыл дверь, двинулся дальше. За следующей дверью обнаружилась бывшая кладовка. Но вкусно пахнущий свиной окорок принесли недавно, да и клубника в мисочке не вписывалась в картину запустенья.
Третья дверь вела в подвал. Небольшой коридор заканчивался лестницей. Там сгущалась мгла, и Леон помедлил на ступенях, давая глазам привыкнуть к темноте. Шагнул вниз, уловил движение сбоку, качнулся, пропуская удар, выстрелил наугад — темнота вспыхнула цветными пятнами, завыла на два голоса — один тонкий от боли, второй густой от ярости. И тут же вторая тень навалилась с другого края, придавливая к лестнице, вцепляясь руками в шею. Револьвер отлетел в сторону, прощально звякнув об пол.
Сил у напавшего было много, и Леон ощутил, как покрывается капельками пота спина, как быстро заканчивается кислород, легкие начинает жечь, точно там развели костер. Он оттолкнулся от ступени, на которую упал, одновременно разворачиваясь и заставляя нападавшего податься вбок.
С лестницы, не разжимая захвата, рухнули оба. Упали на какие-то мешки. Леон удачно приземлился сверху, и тело под ним охнуло, попав на что-то твердое. В углу возмущенно пискнула крыса, недовольная вторжением.
На стон и ослабление захвата Леон среагировал мгновенно — ударил, метя на звук. Кулак встретился с твердым подбородком, оттуда охнули, захват разжался, и живительный кислород наполнил легкие. Закрепляя успех, Леон ударил еще и еще, противник молчал, не делая попыток ответить — первый удар, похоже, отправил его в нокаут.
Леон скатился на пол. Под рукой что-то звякнуло. Ощупал предмет — лампа. Поднялся, повернул фитиль и в неровном свете осмотрел место драки, а потом длинно, с чувством выругался. Это же надо было так «удачно» приложить обоих. Один, подстреленный, валялся с пробитой грудью. Рядом лежал револьвер, которым мужчина с перевязанной головой — где-то уже не повезло бедняге — не успел воспользоваться.
Второй, светловолосый здоровяк, лежал на мешках, раскинув ноги. От его затылка, так неудачно приземлившегося на ржавый плуг, растекалась темная лужа крови.