— Шанти, руку!
Только ногу, потому как руки запутались в юбке.
Соображаем, Шанти, если юбка на поясе, то что прикрывает ноги?
Тапочки святого Гранта, как говаривала наша повариха, вот это позор! Я забарахталась с пущим усилием, пытаясь встать и одновременно одернуть юбку. Снизу простонали, послали меня в бездну и пожелали там сдохнуть.
Мне было не до бездны. И сдохнуть должен был жених, ну или жениться на мне. И почему спасать нас полез именно он, а не дядя!
Я протянула руку и меня легко, точно пробку из бутылки, выдернули наверх, где я вдохнула пропитанный гарью воздух, закашлялась.
Грянул выстрел, еще один. Я вздрогнула, начиная понимать, что вокруг творится нечто страшное.
— Шанти, цела?
Размазывая слезы, выступившие от дыма, я вцепилась в дядю. Было страшно до рыданий, судорогами сотрясавшее мое тело.
— Ну-ну, перестань. Ничего страшного не произошло. Парня слегка зацепило. Живучий, успел спрыгнуть. Лошадей жаль, да. Пришлось пристрелить, чтоб не мучились. Все, Шанти, хватит.
Меня похлопали по спине, погладили по голове.
— Успокаиваешь?
Рывок, я оказалась лицом к Ракель, очень злой Ракель, на лбу которой багровела ссадина, по форме смахивающая на отпечаток каблука.
Правую щеку обожгло болью, потом левую.
Онемев от удивления — я даже плакать перестала — так и застыла, выпучив глаза, не веря, что меня только что отхлестали по щекам.
— Вот как надо успокаивать, — подытожила с явным удовлетворением Ракель, точно я была её экзаменационной работой, которую она с блеском защитила.
Нет, никакого увольнения! Утоплю! Доберусь до парохода и сброшу темной ночью за борт. Оскорбление смывают кровью. И плевать, что так говорят мужчины. Я тоже могу постоять за себя.
— Впереди чисто, — из дыма вынырнул слуга Леона.
— Уходим, — тут же принял решение дядя, — идем через доки. Держимся вместе. Никто не отстает. В случае чего, Леон — женщины на тебе.
— Ты кое-что забыла, — Леон вручил мне сумку с дневником. Досадно. Я надеялась его «потерять» в карете.
Гриан достал из покалеченной кареты багаж, мужчины проверили оружие, сняв револьверы с предохранителей. Я от проверки воздержалась. Карман юбки приятно оттягивала тяжесть моего дамского револьвера, внутри зудело желание пустить его в ход. Впрочем, двух взглядов — на дядю и на жениха — хватило, чтобы желание пострелять испарилось. Первый выпорет, а второй… О том, что сделает второй думать почему-то было волнительно. Я даже отвлеклась от жуткой картины: лежащей на боку кареты, двух лошадиных трупов и одного бледного молодого человека, которому мы оставили на попечение остальных лошадей. Его же обязали дождаться властей — если те соизволят, что весьма сомнительно, появиться.
Доки встретили нас тишиной, горелым воздухом и грязью. Ветерок, которому я поначалу обрадовалась, нес вонь гниющих водорослей и тухлой рыбы, сквозь которую едва угадывался соленый аромат моря.
Море здесь было. Голубой лентой выскакивало меж покосившимися ангарами, маня к себе криками чаек, шлепало волнами по пирсу, но, бездна, как же от него воняло! А мы жались друг к другу, крадучись пробирались мимо наваленных мешков, развешенных сетей и куч мусора.
— Как-то тихо, — озвучил Леон всеобщее подозрение.
— Большинство на разгрузке и загрузке парохода, — проявил осведомленность дядя, добавив: — Я был бы рад, если бы там оказались все. Меня больше беспокоит взрыв и то, что им не воспользовались.
Я опасений дяди не разделяла, а вот местных было жаль. Четверо вооруженных мужчин со зверскими рожами, две потрепанные женщины. Встреть нас в полумраке ангара, через который мы решили срезать путь, и кошмары обеспечены.
Интересно, долго нам еще до цивилизации? Шаг на борт парохода, принадлежащего Роландской империи — все равно, что шаг по родной земле. На пароходе своя, нормальная служба правопорядка. Они быстро разберутся с фраканской швалью, которая пытается нам испортить жизнь.
Я шла, прижав к лицу рукав, и дыша сквозь ткань. Так меньше воняло. Остальные делали вид, что всю жизнь провели в вонючих доках. Поразительная невосприимчивость!
Шуршание сбоку. Я резко обернулась. Рука сама потянулась к карману.
Серый зверек шмыгнул к мешкам.
Крыса!
Бездна мне за пазуху. Это же КРЫСА!
Бок ощутимо кольнуло.
— Только попробую заорать или достать ствол! Прирежу, как порося. Кивни, если поняла.
Я поймала вопросительный взгляд дяди, который ушел шагов на десять вперед.
— Улыбайся, бездна тебя побери!
Надо отпихнуть, броситься к дяде — он спасет, он поможет, если нажаловаться на бесстыжую девицу, которая обещала меня прирезать. И ведь прирежет. Без всякого сожаления. Угораздило же связаться…
— Здесь так воняет, — я выразительно помахала ладонью около лица, — голова закружилась.
Истинная дарьета всегда имеет право на приступ дурноты.
Вот и дядя поверил. Кивнул, повернулся и зашагал дальше.
На мгновение, стало обидно от такой доверчивости! Мог и проверить, почему девицы вдруг решили обниматься и шептаться по дороге.
— Да, отпусти уже! — я заехала локтем ей в бок.
Ракель отпустила, но тут же притянула, прошептав:
— Помни, я слежу за тобой, Маха Рыжая Грива. Думай об этом, когда решишь подурить.
Я поморщилась, потерла бок. Никого я ненавидела в своей жизни больше, чем сейчас Ракель. Даже ненависть к Леону и та потускнела.
Думает, нож под ребро — и я испугалась, став послушной? ВанКовенберхи так просто не сдаются! Дайте добраться до парохода, и я за все рассчитаюсь.
Интересно, кто такая Маха? А вот рыжая грива — вульгарно!
Впрочем, что еще ожидать от уличной девки, которая босой разгуливает среди бела дня! Что ожидать… Действительно, что ожидать от девицы, которая носит с собой нож и револьвер? И юбка у нее… Я только сейчас заметила, что юбка у Ракель обзавелась разрезами по бокам, и при каждом шаге из-под благородного темно-синего материала ярко-красным выстреливали штаны в обтяжку.
Ах, сколько почтенных дарьет сейчас бы кипели от негодования. Все, которых я знаю.
Я так увлеклась мыслями о Ракель — нет ничего слаще мыслей о мести — что не сразу осознала: мы остановились. Впереди в одну линию выстроились трое: дядя и двое слуг Леона, за ними — носами им в спину — мы с Ракель. А впереди — я чуть сместилась, чтобы было видно — семеро.
Сердце екнуло дважды. Первый раз при мысли — где Леон? И второй раз от узнавания: перед нами, в числе прочих, стояли те самые типы из борделя, которые сидели с дядей за столом.
— Ну, здравствуй, дорогой, — мужчина с бородкой криво ухмыльнулся, и от его ухмылки повеяло мертвецким холодом, — а я-то думал-гадал, кого мы ждем в доках. Оказывается, тебя. Обнимемся, дружище?
— Не скажу, что рад тебя видеть, Сирс, — я знала дядю достаточно хорошо, чтобы уловить напряжение в его голосе, — мне стоило догадаться, кто это заманивает нас в доки таким изощренным способом.
— А пустое, — польщенно отмахнулся дядин знакомый, — я лишь воспользовался задумкой коллег, предварительно убедив их, что одной бомбой вас не убьешь, а развязывать бойню рядом с портом — неэтично.
Стоящий рядом с ним бугай выразительно глянул на тех самых, видимо, «коллег». Следы убеждения на их лицах были различимы даже с моего места.
— Так что скажешь, Проповедник? Или договоримся? Мне нужна девка, у тебя их две. Заберем обеих. А сам можешь идти. К тебе претензий нет.
— Скажу, ты всегда был жаден до денег, Сирс. Давай договоримся: я возьму дело, которое ты предлагал, а ты поможешь нам выбраться отсюда.
— Ты изворотлив, как змея, Проповедник, но я передумал. За твоих подопечных дают столько, что я останусь в прибыли. Да и со счетом у тебя туговато. Нас семеро. Парней отбирал Башмак, так что все они не робкого десятка. У тебя двое. Того, проклятого, который успел сбежать, скоро притащат — я отправил за ним парочку ребят. Заказ был на мертвых или живых. Тебе, по старой памяти, я предлагаю удалиться. Даю слово, оглядываться не стану. Смотри — все по-честному: закрываю глаза, считаю до десяти, и когда открою — тебя здесь не будет.
И он действительно прикрыл глаза ладонью, принявшись громко считать до десяти.
— Десять.
Сейчас умру. Вот прямо тут, упаду на этот грязный, в бурых потеках пол и умру. От страха. И кто-то сэкономит на мне пулю? Ну уж нет!
— Девять.
Мамочки, как тошнит. Интересно, если меня вырвет, я смогу прикинуться заразной? Нет, он же сказал: живые или мертвые. Пристрелят издалека. Не хочу умирать! Мне семнадцать. Я почти ничего не успела.
— Восемь.
Да я замужем еще не была! Мамочки, умру не целованной?! Хочу замуж. Белое платье, цветы. За кого? Да за кого угодно. Боги, клянусь, если выберусь живой, выйду замуж. Рожу троих, нет, пятерых, чтоб пеленки, сопли и горшки вытеснили всю дурь из головы.
— Семь.
И что там бормочет проклятая бездной убийца? Молится? Хорошая идея помолиться перед смертью. А что стучит? Сердце? Не угадала. Собственные зубы выбивают дробь.
— Шесть.
Мерцающее облако взметнулось из-под ног, а следом я почувствовала ощутимый укол в то место, на котором обычно сидят и тихое, но очень злобное:
— Бегом.
— Пять.
Краем глаза успела уловить, как в разные стороны метнулись три тени, а потом сама сорвалась с места, по дуге огибая застывших и глядящих перед собой стеклянными глазами бандитов.
— Четыре.
Ах, как я бежала! Неслась, не чуя под собой ног. Подгоняемая неумолимым:
— Три.
И многозначительная пауза: скоро-скоро я иду искать.
Страх толкал в спину, сердце уже билось в горле, бок кололо, грудь жгло, но я бежала. Мерцающее облако летело вместе с нами, и бежать в нем было удивительно красиво, если бы не:
— Два.
— Быстрее, корова!
Это кто из нас корова?! Да мою фигуру называли совершенством, а стать сравнивали с ланью! Злость придала сил, и в открытую дверь кирпичного ангара я влетела камнем, выпущенным из пращи.