С лица фраканца сползла улыбка, сталь во взгляде заострилась, а в следующий миг он резко сократил между нами расстояние, выбил оружие, ухватил за руку и заломил, заставляя встать на цыпочки. Из глаз от резкой боли потекли слезы.
— Я предупреждал, красава.
От фраканца несло чесноком и пивом, и меня окончательно отпустило наваждение. Поздновато, конечно, браться за ум, ведь револьвер — я нашла его взглядом — отскочил от стены и валялся рядом.
— Леон! — крикнула изо всех сил.
От звонкой оплеухи зазвенело в ушах, а от вкуса чужой ладони во рту затошнило.
Я дернулась, пытаясь попасть по этой сволочи, но явно переоценила свои силы. Отбила локти, коленки, заработала вывих плеча, синяки и предупреждение:
— Пристрелю.
Меня точно не воспринимали всерьез — оружие бандит так и не достал. Тащил прочь из сарая, особо не напрягаясь.
Я представила презрительную гримасу Ракель — с одним, безоружным, не смогла справиться — и горькая обида пересилила боль. Извернулась диким образом, укусила за ладонь, каблуком саданула по голени — бандит ослабил хватку. Его пальцы скользнули по голове — я возблагодарила Ракель за прическу, рука осталась ловить воздух, а я уже неслась по узкому проходу прочь.
Сзади раздались ругательства, потом прозвучал выстрел. Я в ужасе подпрыгнула и запетляла, точно бешеный заяц.
В глазах мелькали: заборы, стены, белье, пыль, разбитые окна, провалы. Я сворачивала в каждый проулок, молясь лишь об одном: чтобы он не заканчивался тупиком.
Про указания Ракель я вспомнила, когда почти свалилась в грязном углу, где-то между покосившейся стеной и кучей наваленных ящиков. И чуть отдышавшись, в полной мере осознала свое положение: одна, в трущобах, без оружия, в сумке лишь дневник, от которого я сама бы с радостью избавилась.
— И где теперь ее искать?
Леон в раздражении пнул валяющийся под ногами труп. На черной шелковой рубашке расплывалось темное пятно.
— Сказал же, спрятаться!
Еще один пинок.
— Просил не высовываться!
Ракель насмешливо покачала головой. Её пальцы мелькали над барабаном, ловко наполняя его патронами.
— Хочешь прибить — занимай очередь. У меня давно руки чешутся. И зря ты так. Нет твоей вины, что он нашел ее первым.
— Не вмешивайся!
— А то, что? — Ракель приподняла брови.
— А то, — Леон шагнул ближе, остановился рядом с девушкой, — думаешь, я не вижу — ты такая же горничная, как я продавец пирожков. Не знаю, зачем ты здесь, но если причинишь ей вред…
— То что ты сделаешь, проклятый? — ухмылка на лице Ракель стала шире.
— Арестую и упрячу лет на десять.
— Страны не попутал? Ты здесь не хозяин.
— Не арестую, так просто убью. Поняла?
— Какие мы грозные, — протянула Ракель, зрачки ее резко расширились, взгляд потяжелел, а в голосе появились вибрирующие нотки: — А если я попрошу быть вежливей?
Леон резко выдохнул, дернул головой, отводя глаза.
— Ведьма! — протер ладонью лицо, точно стирая налипшую паутину. — Если бы не Хассель, давно бы с тобой разобрался.
Ракель фыркнула, провернула барабан, прицелилась в сторону проулка, потом опустила револьвер и спрятала его в карман юбки.
— Пока ты со мной еще не разобрался, давай займемся делом. Что думаешь?
— Следуем плану. Через полчаса встречаемся с Хасселем и начинаем искать. Она не могла уйти далеко.
Ракель скривила недоверчивую гримасу. Помассировала шею. Глянула на солнце. Покачала головой.
— Закат близко. Времени немного. Упустим пароход — плохо дело. Луна будет кровавой. Ночь нам не пережить.
— Не каркай! — зло оборвал ее мужчина.
— Как ты мог! — кулак врезался в стену, проломив доску, и обдал голову Леона выбитыми щепками. — Я просил тебя за ней присмотреть! Просто присмотреть. С бандитами мы бы сами справились.
Леон стоял, сжав кулаки, крепко — до боли — стиснув зубы. Хотелось огрызнуться, но он молчал. Ни одно оправдание не поможет исправить содеянное. И какой тогда смысл оправдываться?
Уклоняться от удара он тоже не стал, но Хассель сдержался — ударил рядом. Зря. Леону бы сейчас не помешала пара оплеух, чтобы заглушить боль, которая грызла его изнутри.
Он сглупил. Запутался. Свалял дурака. И почему одна женщина вдруг стала важнее целого света? Не просто женщина — настоящая катастрофа. Удивительно, как она вообще дожила до семнадцати лет с таким талантом привлекать к себе неприятности.
Если вспомнить, где он ее нашел? В глухой фраканской деревне, куда она сбежала от двух головорезов и трех трупов. А потом? Нет, чтобы спокойно ждать в доме, снова побег. И где они встретились? В борделе! А ведь благородной дарьете и слова такого знать не положено…
Теперь она где-то там, в трущобах. Одна. Напугана. И все по его вине!
Мысль об этом вгрызалась в сердце, оставляя там кровоточащие раны. Хотелось убить. Кого угодно, а в первую очередь ее. Схватить за волосы цвета янтаря. Прижать к себе. Зарыться в них лицом. Вдохнуть аромат. Потом ухватить за тонкую шею, сжать. Увидеть страх в широко распахнутых глазах и впиться в губы жестким поцелуем. Но сначала надо найти эту дурочку, а потом уже убивать.
— Разделимся. Кто найдет — три выстрела в воздух. И будьте осторожны, мы хорошо тут почистили, но, боюсь, еще не все сюрпризы закончились на сегодня. Ты как? — Хассель повернулся к Гриану.
Ракель закончила перевязывать тому плечо. Мужчина осторожно покрутил рукой, потрогал повязку, поморщился.
— На вылет прошла, жить буду.
— Пойдешь со мной, — распорядился Леон и добавил чуть тише: — Держись позади, не лезь вперед. Ты мне нужен живым, понял?
Гриан неохотно кивнул, про себя решив игнорировать приказ. Его задача — доставить хозяина домой целым и невредимым, пусть и ценой собственной жизни.
Надо двигаться. Идти дальше. Но я смотрела на лежащий передо мной проулок и не могла заставить себя сделать шаг. Здесь, в тупике, среди мусора и ящиков было тихо. Откуда-то сверху доносился надрывный свист цикады. Пахло деревом. Вонь порта не ощущалась, я забралась далеко от моря, а значит, есть надежда — бандиты меня не найдут. Это успокаивало. Но вот то, что свои меня тоже не найдут, приводило в отчаяние.
Я одна против целого мира. Мира, в котором к дарьете относятся без всякого почтения. Где могут ограбить, продать в бордель. Где стреляют по девушкам.
От острой жалости к себе слезы потекли по щекам. Я хлюпнула носом, достала платок. Высморкалась. И тут же замерла, прислушиваясь. Услышал кто-нибудь? Нет, тихо. Все так же заливалась откуда-то сверху цикада, над головой носились ласточки, пару раз гугукнула горлица.
Я потерла рукой горло, которое стискивал страх.
Давай, Шанти, соберись. Ты через столько прошла, неужели испугаешься выйти из укрытия? С другой стороны, не разумнее ли остаться на месте? Если начну метаться по трущобам — страшно-то как! — потеряюсь еще больше.
Хотя… я огляделась. Больше решительно некуда.
Залезть на крышу? И свалиться вниз. Бандиты не пристрелили, так на крыше себе шею сверну.
Солнце. Когда мы заходили в портовые доки, кажется, оно светило в спину. Или в левую щеку? Бездна! Почему я такая! Ни выстрелить, ни дорогу найти обратно. И дядя сейчас за меня переживает. А как злится Ракель — представить страшно.
Я все же представила, передернула плечами от холода, мазнувшего по спине, и помолилась, чтобы Ракель не нашла меня первой. Эта точно убьет.
А Леон… Мысль о женихе заставила потянуться и расстегнуть верхнюю пуговицу блузки. Жарко. Полдень уже позади, а жара так и не уходит.
Тут и гадать не нужно — Леон в ярости. Его невеста, я не сдержала улыбки, снова сбежала. Н-да… видел бы меня кто-нибудь со стороны. То плачу, то смеюсь. Нервы совсем расшатались. И не мудрено. Бегать по крышам, как мальчишка. Домой. Хочу домой. В постель, под одеяло, и чтобы нянюшка заварила чаю с липовым цветом.
Леон. Ругается, наверное. Последними словами поминает непутевую меня. И почему до сих пор не бросил? Не понимаю. Ничего я в этой жизни не понимаю. Из-за дневника? Так я его вернула. Из-за мести? Хочет доставить на родину и посадить в тюрьму? Тогда почему не разорвал помолвку и дяде представился женихом?
Нет, не сходится. Я потерла ладонью лоб. В мыслях царил хаос с легким привкусом безумия.
А проклятие ему даже идет. С цветком на щеке он не такой суровый. Интересно, какой от него эффект? Жаль, неудобно спросить.
Бездна, какая же я глупая! О чем только думаю!? О мужчине, которого прокляла, обокрала, заставила пересечь море и гоняться за мной через всю страну. И кто из нас после этого чудовище? Я или палач?
Нет, конечно, он. Какие могут быть сомнения! Не выйду я за него замуж. Пусть в наручниках к алтарю тащит. Я скажу «нет».
Шорох впереди заставил застыть и обратиться в слух. Шаги. Стук. Бормотание. Я вжалась в стену, надеясь, что меня не заметят.
Мимо моего укрытия прошаркала, опираясь на палку, согбенная старуха. Седые волосы свисали из-под грязного платка, серая в заплатках юбка подолом собирала дорожную пыль, на плече висела полотняная торба.
И я решилась.
— Бабушка, подождите, пожалуйста.
Догнала в три шага, пристроилась рядом, так как старуха не остановилась, продолжая неспешно переставлять грубые башмаки.
— Бабушка, вы мне не поможете? Мне дорогу к морю найти надо.
Заступила путь, старуха остановилась, медленно подняла безумный взгляд, от которого меня бросило в дрожь. Нас накрыла тень, точно облако внезапно нашло на солнце. Поднявшийся ветер швырнул в лицо пыль. Я закашлялась, прикрывая глаза, и застыла, услышав скрипучий старческий голос:
— Смерти ищешь? У моря ее и найдешь.
— Но как же так? — пробормотала растерянно. Взгляд старухи посветлел, она шумно высморкалась в фартук.
— Мне же к морю надо. По-другому дорогу не найду, — продолжала бормотать я.
— К морю? — переспросила старуха. — Так тебе, девонька, прямо вот туда, — и палку ткнулась мне за спину, — дом из белого камня увидишь, повернешь за него, а потом все прямо-прямо, никуда не сворачивая.