Церемония началась с молитвы того самого батюшки, что сопровождал мою армию от самой Казани. Он вышел на средний из пяти помостов и нараспев затянул молитву. Его зычный голос без труда накрывал площадь. Народ молитву привычно подхватил и в едином порыве крестился и кланялся, создавая впечатления колышущегося моря.
Честь первым сложить голову на плахе была предоставлена Григорию Орлову. Тут он был несомненный фаворит во всех смыслах. Даже на место казни он прибыл не пешком, как прочие приговоренные, а с особым шиком — внутри железной клетки. Народ, в большинстве своем не видавший того, в каком состоянии пребывал фаворит, зашумел. Зрелище было действительно пугающее.
Безногое и однорукое тело водрузили на скамью. Он оглядывал толпу и что-то бормотал. Наконец его взгляд устремился в сторону царского павильона. Увидев меня, он оскалился, ткнул в мою сторону своей единственной рукой, а потом провел ладонью себе по горлу.
Ну, что же. Я понимаю, что ничего кроме смерти Орлов мне желать не может. Но, право слово, мне было не страшно. Соколов с Шешковским ночами не спали, рыскали в поисках крамолы. А Никитин выстроил просто параноидальную систему охраны моего бренного тела. Начиная от нательного бронежилета, заканчивая незаметными наблюдателями в толпе. Кстати, театральная труппа из усадьбы Воронцова добралась-таки до Москвы, и Никитин действительно взял над ней шефство. Как он мне рассказал, предложение поработать непривычным образом не все встретили с пониманием. Парочка особо самовлюбленных типов удалилась из коллектива. Но остальные в работу включились охотно, и в данный момент вся эта труппа должна была быть где-то вокруг меня, рассеянная в толпе.
К Орлову подошел батюшка с последним причастием. Фаворит присмирел и принялся креститься вслед за словами священника и прикладываться к кресту. Тем временем вперед, на край эшафота, вышел глашатай и зычным голосом, перекрывшим затихающий шум толпы, зачитал:
— Верные подданные государя нашего Петра Федоровича. Гости иноземные. Сей вор и тать Гришка Орлов изобличен был во множестве злодеяний. Во-первых, в одна тысяча семьсот шестьдесят втором году, будучи артиллерии капитаном, он, по наущению Екатерины, неверной и злокозненной супруги нашего государя, обманом и посулами вовлек множество офицеров гвардии в заговор…
Глашатай говорил долго. Так было принято. Все статьи обвинения зачитывались публично, какими бы абсурдными они порой ни были. А у Орлова послужной список был богатый.
Народ слушал, а я склонился к сидящей подле меня Наталье-Августе.
— Наталья Алексеевна, — обратился я к ней по-русски, — может, вам не стоит смотреть на это кровавое зрелище?
Та изумленно взглянула в ответ. И мило улыбнулась.
— И пропустить все самое интересное? Особенно работу этих удивительных механизмов, про которые столько слухов ходит. Это правда, что вы их изобрели?
«М-да… Ну чего я лезу со своими морально-нравственными? В это время казнь — это вариант развлечения для всех, кроме приговоренного. Она, поди, еще девочкой бегала на экзекуции смотреть».
— Не совсем так. Такого рода механизмы известны с древности. Я только внес только одно усовершенствование. Косое лезвие.
Это была правда. Прототипы гильотин были весьма распространены в Англии и Шотландии. Их там называли «Шотландскими девами». И единственное отличие от классической гильотины заключалось в том, что на падающей части закрепляли обычный топор.
— Все равно это очень любопытно, и я останусь, если вы позволите, ваше величество.
Умничка. Обозначила покорность и смирение. Чувствуется воспитание и школа интриг. Я, разумеется, настаивать не стал.
Тем временем глашатай заканчивал свою обличительную речь.
— Всю свою жизнь он творил зло, беззаконие и клятвопреступление. Не единожды он покушался на жизнь государя. Но господь в безграничном милосердии своем уберег его величество от верной смерти. Изобличенный по всем статьям, сознавшийся, но не раскаявшийся вор Гришка приговорён к четвертованию. Часть его членов уже была отрублена в Муроме и Владимире. Ныне казнь будет докончена!
Ударила барабанная дробь.
На край эшафота вытащили обычную мясницкую колоду, и рядом с ней встал, поигрывая топором, Василий Пестрово.
— Ваше величество, — обратилась ко мне на немецком Августа, — а почему не карнифекс?
— Я еще до битвы под Муромом обещал этому молодому человеку голову Орлова. У него свои личные счеты. Орлов повесил его отца без суда и следствия. Так что это самая настоящая кровная месть.
Наталья-Августа охнула и подалась вперёд, боясь пропустить хоть что-то из зрелища.
Приговоренного положили на лавку, вытянув веревкой руку поверх плахи. Пестрово наклонился к самому уху фаворита и что-то ему сказал. Потом выпрямился, улыбаясь, и круговым махом вонзил топор в колоду. Ассистент, державший веревку, воздел над головой отрубленную конечность. Толпа взревела. Где-то в этом реве потерялся стон боли.
Орлова с вместе с лавкой развернули и уложили головой на колоду. Кровь толчками капала из культи. Его взгляд оказался направлен на меня, и это придало ему сил. Он выгнулся и заорал:
— Будь ты про…
Но договорить Орлову уже было не суждено. Мощный удар топора обрушился сверху и отправил его голову с широко раскрытым ртом на пол эшафота. Поскольку плаха стояла недалеко от края, голова, подпрыгнув несколько раз по доскам настила, полетела с эшафота на землю, под ноги солдат. Разумеется, это вызвало очередную бурю эмоций у толпы.
Пестрово выдернул из колоды инструмент, положил его на плечо и спокойно удалился. Помощники скинули первый за сегодня труп с края помоста в заранее припаркованную телегу и убрали колоду. Начиналось основное действо.
На левый эшафот еще во время казни Орлова вывели приговоренного. Им был старик Волконский, бывший генерал-губернатор. Выглядел он совершенно раздавленным и сломленным. Глашатай принялся зачитывать список его прегрешений, а подручные споро привязали дородное тело к качающейся лавке, пропихнули под лезвие и наложили сверху колодку.
— …приговорить его к смерти, а именье его, движимое и недвижимое, взять на его императорское величество!
Закончил чтение глашатай в относительной тишине. Народ напряженно ждал первой казни на чудо-машине. И дождался. Блеснуло лезвие. Раздался удар дерева о кожаные амортизаторы, и голова князя скатилась в корзину. Толпа взорвалась ликованием гораздо сильнее прежнего.
Моя спутница тоже не сдержалась и воскликнула:
— Дас ист фантастиш!
Причем таким тоном, какой можно было услышать с VHS-кассет известного содержания. Я чуть не поперхнулся от неожиданных коннотаций.
Тем временем с центрального эшафота уже зачитывали приговор бывшему московскому полицмейстеру. Здесь среди прочих обвинений присутствовала и «преступная халатность», повлекшая гибель возлюбленного нашего сына Павла. Радищев сумел вывернуть события той трагической для Павла ночи в обвинение для Архарова.
Приговоренный держался гордо. Перед тем как его привязали к скамье, поклонился на все четыре стороны, перекрестился и прокричал:
— Простите, люди православные, за все. И живите теперь с казачьим царем, коли уж он вам люб. А я царство божие выбираю.
Из толпы раздался звонкий женский крик:
— В преисподнюю ты отправишься, иуда! Черти тебя там заждались!
Толпа загоготала, и под этот шум, уже отработанно, свершилась третья за сегодня казнь.
Так и пошло. Стук гильотин. Взрывы ликования толпы. Потеки крови на лезвии и сочащиеся кровью корзины с отрубленными головами. Телеги с трупами отвозили по мере заполнения, на их место вставали новые, и обрубленные тела летели в них с ритмичностью конвейера.
Вдруг на втором часу мероприятия недалеко от моего павильона раздался выстрел. Завизжала какая-то баба, толпа разразилась матерными криками. Я привстал с трона, повернулся в сторону суеты и увидел, как среди толпы рассеивается облачко сгоревшего пороха, а на земле кого-то бьют. Толпа в этом месте быстро уплотнялась. Никитин в сопровождении парочки подчиненных поспешил к месту происшествия, грубо прокладывая путь сквозь толпу.
Вернувшись, он доложил:
— Покушались на тебя, государь. Дворянчик один из пистоля хотел пальнуть. Мои люди вовремя увидели и не дали ему выстрел в тебя, государь, сделать. Его помяли малость, так что он без памяти сейчас. Сразу его на плаху отправим?
Я покачал головой.
— Отдай его людям Шешковского. Авось цепочку размотают и на иных злоумышленников выйдут.
— Как велишь, государь.
— Никто не ранен?
Пуля в такой толпе не могла не найти жертву.
— Слава богу, нет, — перекрестился Никитин. — В землю пальнул, уже падая.
Я кивнул. Всё-таки Никитин не даром хлеб ест. Надо его будет наградить. И людей его, не теряющих бдительность, тоже. Ибо покушения будут продолжаться и далее. И силами одиночек, таких, каким наверняка окажется этот дворянчик, так и усилиями настоящих организованных групп.
— Ваше величество, — прозвучал голос Натальи-Августы. Доклад Никитина она тоже слышала и выглядела встревоженной. — Вам надо срочно подыскать себе супругу и озаботиться наследником.
Я с изумлением уставился на нее. В сложившейся ситуации вывод был неожиданным. Августа пояснила:
— Если с вами что-то случится, должен быть ребенок, вокруг которого могли бы сплотиться ваши люди. Пока вы один, попытки убийства не прекратятся. Когда появится наследник, они сойдут на нет.
Ну что же, логика железная. Женская. Трудно не согласиться. Но несколько неожиданная на фоне стотысячной толпы и безостановочно работающих гильотин.
— Милая Августа, я холост всего лишь сутки. Я еще не задумывался об этом, — улыбнулся я в ответ.
— А стоило бы.
Тут в разговор вклинился Перфильев, который сидел по другую руку от меня.
— Не так-то просто будет подыскать государю венценосную невесту, — возразил он Августе. — В Европе Пера Федоровича еще долго не признают.