— Но пехотный полк… — Зарубин сдвинул шапку на лоб и почесал в затылке.
— Не полк, а полки! Мне много надо таких богатырей. С двумя тысячами фузей сформируем пока один усиленный полк, а дальше еще наберем, если туляки подмогнут. Ты отчего их казюками обозвал?
— Так они сами так себя окрестили. Говорят, казюк — значит, казенный человек, приписанный к военному ведомству. Но я так меркую: раньше в Туле засечные черты были. И службу на ней несли казаки. Вот и прозвали они сволоченных в Тулу по петровскому приказу мужиков казюками — казаками недоделанными.
— Надеюсь, ты с ними своими выводами не делился?
— Поостерегся. Склочный народец. И лаяться матерно горазд, — Чика огорченно вздохнул и вернул разговор к своему назначению. — Петр Федорович! Милостивец! Освободи ты меня от своего приказа. Не управлюсь я с пехотой. Не делай ты из меня Васюнечку! (1)
— А я тебе в подмогу офицера дам.
— Ахфицер — это дело. С ахфицером, ежели какой майор, может и управлюсь.
— Бери выше: я тебе и тактику растолкую, и особенности экзерциций для егерей, и форму дам, какую ни у кого нет. Первым родом войск станете!
Зарубин недоверчиво покрутил головой и вдруг в сердцах сплюнул.
— Тьфу ты! Заболтались мы с тобой, Петр Федорович, а про дарунок тебе я и забыл, — он отскочил к своему коню и отвязал длинный сверток. — Примай! Заводчане просили передать!
Я вытащил из свертка ружье и тут же почувствовал, как вспотели ладони и учащенно забилось сердце. В руках у меня оказалась настоящая вундервафе! Еще короче, чем егерьская фузея. Легче почти в два раза. И калибром меньше. И с нарезным стволом! С нарезным, черт побери!!!
— Казюки казали, что сей ружье — винтовальный карабин нового образца. Для кавалеристов.
— Нам така корова самим нужна! — хмыкнул я в ответ и заорал, что есть силы. — Никитин! Собирай заводных лошадей. Тотчас одвуконь помчим в Тулу.
— Меня, меня с собой возьми, — дернул меня за рукав Зарубин.– Дорогой мне все обскажешь, что на мою голову придумал.
До Тулы можно было добраться двумя путями. Длинный — тот, которым добирался Чикин обоз — шел через Каширу, и его выбор молодым полковником был очевиден. Переправа через Оку! Броды с «хрящеватым», как выразился Зарубин, дном. Другой, более прямой и короткий, шел через Серпухов. Переправлялись у этого древнего города на небольших паромах, лодках или вплавь. Его я и выбрал — лето, можно и искупаться. Зато выиграем прилично в расстоянии. За полтора дня домчимся.
Застоявшийся в кремлевских конюшнях Победитель нес меня легко и радостно. Зарубин на своем коне еле поспевал и все сыпал и сыпал вопросами про свою будущую службу, когда меняли аллюры и переходили на рысь. Ошеломление первых минут сменилось на воодушевление. Глаза загорелись. Карьерные перспективы его увлекли настолько, что он решил расстаться с нами в Серпухове и вернуться в подмосковный военный лагерь, куда ушел тульский обоз. В сельцо Елдыгино чуть в стороне от Троицкого тракта.
Пущай поспешает! Будем растить своих юных маршалов. А что? Ведь Даву чуть не стал генералом в неполные 23, а Гайдар, как известно, в шестнадцать дорос до командира полка.
— Скажи-ка мне, Никитин, — спросил я, когда мы обсыхали после утренней переправы вплавь через Оку, — почему я не увидел никаких военных приготовлений в Серпухове к встрече с южной армией?
Мы с моим начальником охраны, нагло пользуясь служебным положением, голышом пристроились у небольшого костерка и грелись, спасаясь от наплывающей от реки прохлады. От лодки я отказался. Переплыл Оку вместе с двумя сотнями моего конвоя. Казачки с нами не сидели — занимались, стуча зубами и пересмеиваясь, лошадьми, готовя их ко второй, более короткой части, нашего скоростного броска на Тулу. Лишь один Коробицын не принимал участия в общем веселье. Напялил одежду на мокрое тело и теперь зороко бдил около двух тяжелых ковровых хупджинов с серебром.
— Напротив Каширы работы ведутся. У бродов. Здесь Румянцева с Долгоруковым никто не ждет.
— А зря! Дорога на Москву прямая, накатанная. Нет переправы? Что за беда? Для армии, несколько раз форсировавшей Дунай, Ока покажется ручейком. В столицу вернемся, обязательно уведомь Подурова и Крылова об их промашке.
— Сделаю, Государь.
До Тулы добрались ближе к вечеру, к концу рабочего дня в мастерских. К Кремлю не поехали — нужная мне Оружейная слобода раскинулась ближе к Москве, в Заречье, напротив Купеческой слободы на правом берегу Упы. Как не заплутали, сам не понял. Никаких прямых линий кварталов, ни правильной сети улиц — беспорядочная путаница прихотливо петляющих переулков, проездов и тупиков.
Тульский Оружейный завод меня удивил. Не так я себе представлял главную военную кузню страны. В его обветшалых каменных корпусах никак не могли поместиться несколько тысяч работников завода. Ларчик открывался просто: как позже мне пояснили, все производство оружия велось полукустарным способом, каждый производственный процесс выполнялся как частичная ремесленная работа на дому. Эта специализация отразилась даже в названиях улиц — Дульная, Ствольная, Заварная, Замковая, Ложевая, Штыковая, Пороховая, Патронная, Пробная. На Заварной улице во дворах и мастерских стояли горны. Там проводили «заварку» будущих ружейных стволов, после чего заготовки передавались для дальнейшей и окончательной обработки мастерам с Дульной и Ствольной. Ружейные замки устанавливали на Замковой, ложа прикрепляли на Ложевой. Испытания ружей проводили на Пробной, после чего на оружии ставилось клеймо и заводская контора принимала у мастера «урок» — установленный ему производственный план.
Слух о моем прибытии разнесся непонятно каким образом, но моментально. С разными последствиями. Заводское начальство тут же скрылось в неизвестном направлении. Меня же окружила большая толпа мастеровых с неясно читаемыми намерениями. На лицах и восторг, и скепсис, а то и нескрываемое недовольство. Даже злость. Из толпы неслись слова приветствий вперемешку с отборным матом. С учетом того, что оружия по домам рассована тьма, моя охрана напрягалась не на шутку. Схватилась за сабли и пистолеты. Взяла меня в плотное кольцо, отталкивая лезущих целовать руку мужиков и баб. Верить в их уверения люди Никитина не спешили. Мои бодигарды прижались ко мне, как сват к сватье на Пасху.
Оправившись от первого замешательства, я, не слезая с коня, громко крикнул:
— Ну, здравствуй, город мастеров!
(1) Выражение «не делай из меня Васюнечку» = «не делай из меня дурочка» у яицких казаков.
Глава 11
— Да хватит тебе, Петр Федорович! — старый мастер смотрел насмешливо на мои потуги «заварить» часть ствола. Сперва подначил — «Царь Петр не брезговал молоточком постучать, а тебе, царь-батюшка, вместимо?», — а теперь не знал, как покультурнее меня отогнать. Я вошел в раж и знай себе тюкать по заготовке из дамаска, постепенно превращающейся в трубку.
«Заварка» — процесс непростой и требующий редкого мастерства. Металлической полосе-штрипсу придавали U-образную форму обжимным блоком и отправляли в горн, насыпав на место будущей сварки буру или мелкий песок. Раскаляли до желто-белого цвета и, вставив конический наконечник стальной оправки, быстро соединяли ударами молотка края заготовки — не более нескольких дюймов за раз. Действовать приходилось быстро, чтобы оправка не успела прилипнуть.
Работа мастера-кузнеца — сродни колдовству. Мастер на глаз определял нужную температуру накала, на слух — поведение металла. Сварив всю трубку, он ее снова нагревал, переворачивал и проковывал еще раз. Обжимником выравнивал трубу, проверял на сужение. Если его что-то не устраивало, специальным инструментом увеличивал узкое место. Ювелирная работа!
Потом придет черед другим мастерам, которые будут «развертывать» ствол с помощью длинных сверл, добиваясь идеального выравнивания трубки. Следом придет черед нарезке на специальном станке с помощью резца на деревянной подложке. В конечном итоге, на свет божий явится уже обожаемый мною винтовальный карабин…
— Я этот ствол в контору сдавать не буду, — с хитрым прищуром сказал мастер. — В Арсенале оставим как экспонат вместе с древними пистолями. Скажу, чтоб золотую насечку сделали «ствол ковал царь Петр Федорович».
Вот пойди пойми этих казюков! То ли издевается, то ли вправду доволен и хочет похвалиться.На площади-то меня чуть не порвали при первой встрече. Не зря охрана всполошилась.
— Благодетель! Заступник!
— Что с нами будет⁈ Чем детей кормить, если за работу нам не заплатят? Кому мебель металлическу аль паникадило сбывать?
— Пошто нам земля и воля, ежели мы мастера?
— Защити, царь-батюшка, от произвола конторских!
— Проваливай, пока цел!
Этот и подобный ему набор противоречивых выкриков, требований, просьб сперва оглушил и смутил своей абсурдностью. Потом я догадался.
— Чего орете, оглашенные? Я вам денег привез!
Тут же настрой толпы резко изменился. Не давая снова воцарить анархии, потребовал совещания с главными и самыми уважаемыми мастерами. Набралось общим счетом 31 человек — от каждой оружейной специальности по одному делегату. Отправились в дом мастера Изосима на Заварной улице — того самого, у которого потом в кузне довелось молотком постучать.
— Ты звеняй, Петр Федорович, — повинились мастера, получив от меня богатый «подгон» серебром. — Народец у нас грубый и вспыльчивый. Сволочь, а не людишки.
Заметив мое удивление, пояснили.
— Как царь Петр приказал сюда сволочить бродяг да девок гулящих, чтоб было кому работать, так у нас и повелось. Политесу не дождешься. Недаром у нас на заводе что ни день, то порка — когда лозаном, а когда и батогом.
— В чем ваша главная боль, старинушки? В телесных наказаниях?
— Без наказания нам никак нельзя. Быват, безобразит народец. Перепьет аль решит, что самый умный — фальшивым клеймом свой «урок» закроет или еще что выдумает. Другая у нас кручина. Опасаемси без работы остаться.