После схода льда на Волге я и мои спутники перебрались в Нижний Новгород, где мне довелось увидеть ещё один пример необыкновенных знаний Arcanumа. Испытывая острую потребность в лекарственном средстве для своих солдат, страдающих кровавым поносом, Он распорядился продувать раскаленный древесный уголь паром. Уголь, обработанный таким образом, по словам медикуса Максимова, оказался поистине волшебным. Сам Arcanum назвал его активированным и в нескольких словах раскрыл мне тайну его эффективности. Увы, я не могу поделиться с вами этими секретами, ибо обязался их хранить до особого распоряжения автора.
Ещё один пример Его невероятного багажа знаний я получил, когда, исследуя процедуру получения этого угля, обратил внимание на то, что газ, выделяющийся при продувке угольной массы, горит ярким светящимся пламенем. Я указал на этот факт Аркануму, но ничуть его этим не удивил. Наоборот, он сам мне рассказал, как можно получать горючие газы для нужд освещения, как их можно хранить и как можно организовать дешевое газовое освещение городских улиц.
И после всего этого я впал в большую задумчивость о природе знаний этой выдающейся особы. Если полет на шаре ещё можно объяснить обычной наблюдательностью, а принципы разделения нефти работой некоего малоизвестного купца Прядунова, то выработка чудодейственного угля и знания о газах не могут быть объяснены случайностью или работой предшественников. Это проявление Истинного Знания в чистом виде.
Не так давно мне дали наконец намек, откуда это знание может проистекает. И я горд тем, что вступил в тот избранный круг людей, что имеют привилегию прикоснуться к тайне.
Я не могу доверить письму подробности, но поверьте мне, дорогой друг, что под сенью мудрого правления этого выдающегося человека науку ждет небывалый взлет. И нашим коллегам из Академии нет никакого резона волноваться. Их будущее будет обеспечено, и ученые мужи в обновленной империи займут достойные их места Аристократии Разума.
Сам Arcanum ещё сделает соответствующие публичные воззвания, но я уполномочен Им обратиться именно к вам как к ученому, коего Он безмерно уважает и перед именем которого преклоняется. Очень прошу вас использовать свой авторитет, дабы предотвратить возможный отъезд ученых мужей из столицы. Это будет потеря не только для Российской империи, но и для них самих. Ибо новые знания получат только достойные, ставящие поиск истины выше суетного и сиюминутного.
За сим окончу свое повествование и ещё раз пожелаю вам крепчайшего здоровья.
Если Господу будет угодно, то скоро свидимся и переговорим лично.
С бесконечным уважением, Гюльденштедт Иоганн Антон.
Писано в г. Нижнем Новгороде 19 апреля 1774 года от Р.Х.
p.s. К письму прилагаю рисунки, выполненные Его собственной рукой и предназначенные вам лично. Он сам просил меня переслать их в ваш адрес. В них ставится некая математическая задача, суть которой изложена там же. Я не стал вникать, ибо, как вы знаете, интересы мои лежат далеко от сферы чистой математики, где вы царствуете безраздельно'.
Николай Фусс повертел в руках листок и подтвердил:
— Господин, тут действительно есть листок с рисунками и текстом на русском. Читать?
Эйлер усмехнулся. Его секретарь за полтора года пребывания в России выучился вполне бегло говорить на языке аборигенов, но письменная речь давалось ему с большим трудом.
— Общий смысл текста изложи, Николаус. И что там нарисовано, поясни.
После паузы секретарь с некоторым удивлением в голосе произнес:
— Учитель. В тексте говорится о необходимости создать теорию расчёта мостов с большими пролетами между опорами из различных материалов, доступную для среднего разума. В рисунках приводятся примеры таких пролетов, составленных из перекрещивающихся деревянных или железных брусьев, а также пролетов, подвешенных на железных цепях.
Фусс замялся и добавил:
— Тут ещё приписка, что тот, кто возьмется за это дело, получит большую награду. И что автор текста не возражает, если этим делом займется кто-либо из ваших учеников.
Эйлер хмыкнул.
— У тебя есть желание заняться этой проблемой, Николаус? Работа не будет простой…
— Да, господин, — воскликнул секретарь, вспомнив минуты страха на качающемся наплавном мосту. — Если вы не против, я бы попробовал свои силы в этой задаче.
Эйлер усмехнулся:
— Я не против. Можешь даже рассчитывать на мою помощь. Но пока оставь меня. Мне надо подумать над письмом.
Звук удаляющихся шагов поглотила закрывшаяся дверь, и Эйлер откинулся в кресле. Интригующие новости и очень странная просьба. Он не считал себя таким уж великим авторитетом в академических кругах, чтобы своим мнением влиять на решения, принимаемые другими. Но возможно, что истинной целью письма было убедить именно его остаться в Академии. А может быть, даже присоединиться к тому «кружку избранных», в который вошел сам Иоганн.
Что ж. Вероятно, он именно так и поступит, если удача самозванца будет настолько велика, что он захватит Петербург. Время покажет.
Глава 1
В Муроме я задержался на несколько дней дольше, чем планировал. Поддался на уговоры Баташовых и посетил их заводы на Выксе. Было нестерпимо любопытно посмотреть на первую в мире действующую отражательную печь, как назвали ее Баташовы. Да и вообще — взглянуть на крупный по современным меркам железоделательный завод. Разочарован не был. Несмотря на некую примитивность оснащения, завод внушал почтение своим размахом. Одна цепочка заводских плотин чего стоила.
Печей Баташовы построили сразу две, но одна во время моего визита оказалась полуразобрана из-за аварии. Это неизбежное следствие нарабатывания опыта. Я ведь только общие принципы объяснил, а уж сколько таилось тонкостей в этом деле, можно себе представить. Тем не менее, работой печи Баташовы были довольны. Её производительность была в десятки раз выше, чем у обычного переделочного горна, и при этом она не требовала для работы ни древесного угля, обходясь просто дровами, ни механического наддува. Весь процесс обеспечивался высокой, метров в десять, дымовой трубой. Первая ласточка мрачного промышленного ландшафта индустриальной эпохи.
Увы. Но этот этап неизбежен. Как неизбежен и шпионаж. Пудлинговые печи стали золотым ключиком для английской промышленности. К этому времени на островах уже научились делать добротный чугун на собственном коксе, но вот переделку его в ковкое железо пока что во всем мире проводят на древесном угле, а в Англии леса уже практически свели. Так что они вынуждены закупать железо в Швеции, Испании и России.
Стоит только островитянам пронюхать секрет пудлингования, позволяющего использовать любое топливо, как промышленность королевства станет поистине независимой. Рано или поздно это все равно произойдет. Предпосылки уже сложились. Но не стоит ускорять это. Так что с Баташовыми всерьез обсудил сохранение режима секретности и разумного, человеческого отношения к персоналу с целью вырабатывания у них лояльности.
В продолжение темы рассказал им и о прокатных станах. Ведь мало произвести много хорошего железа. Ему нужно придать полезную в хозяйстве форму. А прокатка позволяет деформировать металл дешево и быстро.
Купцы идею восприняли с энтузиазмом, но посетовали, что на столь могучую машину может потребоваться вся энергия их запруд. Успокоил их, что близится время механизмов, приводимых в движение энергией пара, но пока что рассказал про турбину поперечного потока, известную ещё как турбина Банки. Она не сложнее обычного водяного колеса, но вдвое эффективнее. Пусть пока начнут с неё.
В качестве госзаказа озадачил Баташовых отливкой пушек большого калибра. Нарисовал им схему отливки пушек из чугуна по методу Родмана. Точнее, по упрощенному методу, который использовали мотовилихинские литейщики при отливке «Пермской царь-пушки». Суть метода в том, что охлаждается полый стержень, формирующий канал ствола. Чугун, остывая вокруг этого стержня, создает бесконечное множество напряженных слоев, которые увеличивают прочность орудия при выстреле. Из-за этого стволы можно делать легче или при той же массе — калибр больше. Если у Баташовых все выйдет, то я получу ультимативную крупнокалиберную артиллерию. А ведь её можно ещё и нарезать…
После возвращения с заводов обнаружил в Муроме моих масонов. Они уговорили канцлера Перфильева отпустить их и свалили хлопоты переезда на своих секретарей и замов. Я был рад этому обстоятельству. Военные дела меня теперь почти не занимали, ибо Подуров, Крылов и прочие показали себя вполне компетентными военачальниками. Зато вопросы государственного строительства и внутренней политики выходили на первый план.
По дороге до Владимира я наконец узнал много любопытного о канцлере и его методах работы. В принципе меня все устраивало. Перфильев оказался трудолюбив, требователен и, чего я не ожидал, практически бескорыстен. Министерский аппарат, создаваемый им с нуля, неизбежно нес отпечаток его личности. Впрочем, и министры подобрались замечательные. Все они были людьми, примкнувшими ко мне ещё тогда, когда это было чревато плахой. Рычков, Бесписьменный, Немчинов, Максимов и мои масоны были людьми энергичными и не корыстолюбивыми. Всем им, конечно, не хватало опыта, но это дело вполне поправимое. Не боги горшки обжигают.
В первую же ночь после отъезда из Мурома, соблюдая традицию, я провёл заседание нашей тайной ложи. Снова костер, как когда-то на верхушке Дмитриевской башни, звездное небо над головой и периметр, свободный от посторонних. Новиков, Радищев и Челищев представили на мое одобрение проект устава тайной организации. Они вполне учли мои слова, сказанные в первую нашу беседу.
Как сказал один выдающийся практик антикризисного управления: «Кадры решают все». Поэтому моя тайная организация должна была искать и продвигать на ключевые места талантливых людей, в первую очередь идеалистов. Но не только идеалисты имели ценность. Любые энергичные, деловые люди, действующие в национальных интересах, уже были по умолчанию членами организации, даже не зная о том, что они в ней состоят.