что Неглинная принимает в себя все зловонные стоки с окрестностей. Буде такому случится, в парках невозможно будет находится от миазмов. Я, наоборот, предлагаю заключить эту речку в трубу.
— Действительно, вы правы, Матвей Фёдорович, — кивнул Пугачев. — Если не предпринимать никаких мер, то речка неизбежно превратится в клоаку. Но мы, памятуя о перспективе в полтора миллиона жителей, эти меры предпримем. Мы запланируем строительство общегородской канализации. Вам сие мудреное слово известно как «клоака». В Париже, если кто не знает, давно такая существует. При Петре Великом были попытки собирать избыточную воду с помощью деревянных труб. Мы пойдем значительно дальше.
Пугачев поднялся и жестом остановил начинающих вставать из-за стола господ градостроителей. На плане города он провел три жирных черных линии в направлении с запада на восток и обозначил сеточку линий потоньше, подходящую к ним.
— Канализацию сделаем следующим образом. Ливневые стоки соберем в Неглинку и прочие ручьи, такие как Черторый, например, которые, скорее всего, придется заключать в трубы. Обычная дождевая или талая вода через них будет сбрасываться непосредственно в Москву-реку. А вот бытовые стоки мы будем собирать сетью подземных тоннелей и труб и отводить от города подальше. Вниз по течению Москвы-реки. Там эти стоки будут очищаться на полях фильтрации и безопасно сбрасываться в реку.
Пугачев положил на место грифель и сел за стол, вытирая пальцы.
— Строительство таких грандиозных подземных сооружений потребует больших усилий и средств. Но зато навсегда решит все проблемы города с нечистотами. Затраты на их сооружение будут постепенно возмещены платой с домовладений за подключение к канализационной сети. Начать работы по подготовке проекта можно уже сейчас. Для этого нужен точный нивелирный план рельефа города в пределах Камер-коллежского вала с дополнениями вдоль Москвы-реки в сторону Люберец и вдоль Яузы в сторону Мытищ. Кто из вас возьмется за топографию?
Пугачев обвел архитекторов взглядом. Внезапно поднялся француз.
— Ваше величество, меня зовут Николя Легран. Я буду счастлив участвовать в таком грандиозном проекте.
И он поклонился, коснувшись буклями парика поверхности стола.
— Хорошо, месье Легран. Определитесь с необходимым штатом и инвентарем и начинайте.
— Государь, а нельзя ли мне привлечь к работе нашего юного друга, Василия Еготова. Он призван в вашу победоносную армию, но мне представляется, что гораздо больше пользы он принесет на профессиональном поприще.
Пугачев взглянул сначала на Еготова, потом на Леграна и согласился.
— Хорошо. Он войдет в состав инженерной части, которая будет вам придана.
Парень просиял и с благодарностью посмотрел на довольного француза.
— Но отвод стоков — это только половина дела. Вторая — это обеспечение города питьевой водой. Грязная вода — источник половины всех болезней, господа. Запомните это.
Пугачев строго обвел взглядом всех присутствующих.
— Насколько мне известно, в районе Мытищ есть сильные и чистые источники. Требуется подсчитать их производительность и разработать проект транспортировки воды в город самотеком. Фёдор Васильевич, — обратился самозванец к Каржавину, — возьметесь за этот проект?
Тот встал, поклонился.
— Живота не пожалею, Ваше Величество.
— Очень хорошо, — улыбнулся Пугачев. — Итак, город получит четкий план развития, удобную дорожную сеть, чистую воду и отвод нечистот. Но этого мало для столицы империи. Надо придать городу индивидуальное, узнаваемое лицо. К моему прискорбию, господа архитекторы пока не находят ничего умнее, чем копировать европейские каноны. Подобно обезьянам, корчащим рожи вслед за человеком, они пытаются построить кривую копию Европы меж родных осин.
Баженова глубоко оскорбило подобное сравнение. Но он постарался никак это не показать.
— И в своем подражательном угаре господа архитекторы не щадят даже древние памятники Руси, пропитанные историей. Омытые кровью наших предков. Василий Иванович, расскажите мне, как у вас рука поднялась снести пол-Кремля? Что за уродливый сарай, утыканный колоннами по периметру, вы на его месте вознамерились построить? И не кивайте на Екатерину. Этой дурочке такой проект в голову прийти не мог. Это ваша инициатива. Ваша идея.
Баженова затрясло от негодования. Еще никто не посмел назвать его шедевральный проект сараем. Даже недоброжелатели признавали достоинства проекта и порой критиковали только за стоимость или трудности возведения. Но с точки зрения архитектурных канонов рационализма он был почти совершенен.
Баженов поднялся, покосившись на Казакова, который тихонько прошептал:
— Вася, осторожней..
Несколько долгих секунд Баженов смотрел в глаза Пугачеву, а потом начал:
— Европейские каноны родились не на пустом месте. В их основе архитектура Рима и Византии, откель мы, кстати, получили и письменность, и религию. Классическая архитектура подчиняется правилам золотого сечения. Гармония, заключенная в этом правиле, понятна и приятствена человеческому глазу, к какому бы народу этот человек ни принадлежал. Никакой иной архитектуры, кроме классической, быть не может. Иначе это будет нечто кривое и не симметричное, яко старые боярские терема. А по поводу заимствования знаний с запада, то и это для Руси было свойственно. Стены и постройки Кремля, о котором ваше величество, изволили печаловаться, строили итальянцы, такие как Пьетро Антонио Солари, Алоизио де Карезано, Алоизио Ламберти да Монтиньяна. И в этих постройках нет ничего оригинального, у них полно прототипов в тех же Милане и Флоренции. Так что же мне сейчас должно было помешать перенять у европейцев знания об архитектуре и сделать город красивее и рациональнее?
Пугачев внимательно выслушал. Жестом посадив Баженова на место, он сам откинулся на спинку кресла и чему-то усмехнулся.
— Умение мыслить в масштабах столетий и даже тысячелетий. Вот что вам должно было помешать, Василий Иванович. Архитектура это не просто наука о строительстве. Это еще и воспитательная сила. Могучая. Самая доступная для народа. Картины, скульптуры видят не многие, а вот архитектура сопровождает горожанина всю его жизнь и с самого детства воздействует непосредственно на душу. Созерцая вокруг себя постоянное и непрерывное, застывшее в камне подражание Европе, он неосознанно считает, что все без исключения в этой самой Европе достойно подражания. Что именно там центр цивилизации и свет истины. Для такого человека очень естественно будет поливать грязью все отечественное. Презирать нашу историю и в конце концов предать свой народ. Предать, не ощущая своего предательства. Подражая Европе, мы сами себя причисляем к её колонии. И относиться европейцы к нам всегда будут как к туземцам. Иногда очень опасным и влиятельным. Но туземцам. В отношении которых любая подлость допустима.
Пугачев поднялся, опять остановив аналогичное движение у собравшихся, и начал прогуливаться вдоль стола, как раз за спинами господ архитекторов.
— Но мало того, что наши собственные просвещенные граждане будут в душе молиться на Запад. Народы, которых мы присоединим к империи или на которых будем распространять наше влияние, также попадут под это воздействие. Это в начале они увидят ваши, Василий Иванович, любимые колонны с портиками и проникнутся благоговением от величия империи. А потом. Позже. Они поймут, что мы подражатели. И начнут искать покровительства именно у тех, кому мы подражаем. У оригинала. Это же логично. Эпигоны не заслуживают уважения.
Баженову было неприятно слышать голос за своей спиной, но вертеть головой было неудобно, да и несолидно.
— Поэтому декор и стилистика всех общественных зданий отныне должны базироваться на допетровском архитектурном наследии. Я и без вас, господин Баженов, знаю, что это наследие произрастает от старых итальянских мастеров, но на нашей почве оно уже достаточно обрусело, чтобы быть оригинальным и самобытным. Кроме того, у нас есть богатая и уникальная пластика деревянных строений. Она тоже может и должна служить источником вдохновения. Так что, Василий Иванович, вам придется забыть про своих любимых древних римлян и вернуться к родной почве.
Баженов не выдержал этого насмешливого голоса со спины и развернулся вместе со стулом.
— Прикажете окна как попало лепить да кокошниками украшать? Да! Это, конечно, исконный стиль. Спору нет. Вместо прогресса деградируем до времен Василия Третьего.
— Вам нравится Петербург? — прозвучал неожиданный вопрос.
— Как же он может не нравиться? Единственно ансамбля, прекрасные четкие линии…
— Да-да! Лес колонн и портики. В итоге, получается однообразная казарма. Одна большая казарма, перед входом в которую уместна будка часового, а не тележка цветочницы. Кому-то вообще в голову приходило, что следование греческим образцам в такой стране, как наша, просто смешно? У нас вместо туники тулуп, а сандалии русскому народу заменяют лапти или сапоги со скрипом. В итоге, получается не торжество человеческого духа, а скоморошничанье: «грек» в лаптях под сенью дорического ордера. Мы пойдем своим путем. Разве я хоть слово сказал о пренебрежении столь любимым вами золотым сечением? Вроде, нет. И окна, расположенные симметрично и на одном уровне, мне тоже больше нравятся. Ну, если вы неспособны сказать свое слово в архитектуре, то неволить не буду. Как раз кто-то должен канализацию строить. Вот вы и построите Клоаку. Красивую.
Баженов вскочил, отмахиваясь от Казакова, пытавшегося ухватить друга за рукав.
— Я могу построить все что угодно. Не вам о моих способностях судить, кем бы вы…
— Молчать! — взревел Пугачев. — Сейчас доболтаетесь до железных оков. Художнику многое позволительно. Куда больше, чем простому смертному. Но у моего терпения есть свои предела. Покиньте нас!
Василий Иванович покраснел, всхлипнул, как-то разом постарел, невзирая на то, что ему не исполнилось и сорока. Он бочком двинулся к выходу, прижимая ладони к лицу.