— Приблизьтесь! – обратился я к членам Поместного Собора.
Они подошли поближе к трону.
Понизив голос, я спросил:
— Как проведем церемонию поставления нового русского патриарха?
Тут же отозвался Вениамин:
— Сейчас нареченный патриарх Платон отслужит в Успенском соборе краткий молебен. Через три дня там же проведем церемонию поставления.
— Быть посему! Жду от вас текст Манифеста о восстановлении патриаршества в Российской империи! Ну и обещание мне не забывайте. Свои я выполнил.
Сорок сороков московских церквей по пушечному сигналу из Кремля возвестили столице благую весть малиновым звоном.
Святые отцы потратили время затворничества недаром и все-все предусмотрели. Как и в XVI веке, вслед за торжественной церемонией моего выбора патриарха и молебна в Успенском соборе последовал пир все в той же Грановитой палате. Пока шло богослужение, вся кремлевская челядь мухой металась, чтобы расставить и накрыть столы.
Меню? И тут святые отцы не подвели. Не знаю, где откопали, но на дворцовые кухни был передан точный наказ. То ли традицию решили соблюсти до последней буквы. То ли отменно попировать были не дураки. Быть может, даже кинули клич по своим-то монастырям и подтащили в Москву припас отменный, многообразный, в погребах и в подклетях поджидавший важного часу. А что может быть важнее восстановления патриаршества?!
После традиционной раздачи хлеба и соли трапезу продолжили холодные закуски – соленья, моченья, копчения, соусы, заливное, балыки мясные и рыбные и икра всех видов. Супов две перемены – похлебки да шти. На горячее пошли жаркие из мясов всех сортов, пироги горою с начинками разными, стерляди аршинные, осетры и белорыбица, птица щипана, подпарена да на вертелах запечена или в масле пряжена, и лебеди целиковые, на блюдах серебряных – в белом пере и головкой стоячей.
Разнообразие напитков пьянило без чаши – пиво, меды, квасы, наливки цветные, водки на любой вкус, вина заморские…
Я с тоскою сперва наблюдал за банкетом. Не падать же в грязь лицом! Пост, будь он неладен! Кушай, царь-батюшка, перловочку на воде!
Его святейшество Платон посматривал искоса, с хитринкой. Сдюжишь ли, Государь? А потом лицо его вытянулось в недоумении, а моя расцвело улыбкой. Принесли мне здоровенный чан настоящей итальянской пасты! Расстарался принятый недавно на кремлевскую кухню итальянец Микеле, отобранный по просьбе царевны Натальи Алексеевны, чтобы готовить ее любимые паштеты, и уверявший, что он всамделишный неаполитанец. Накрутил синьор-помидор мне макарон.
Я приправил их обильно олеем. Вздохнул, что нету пармезана (нет ни то что Пармиджани – сыр добрый отсутствует, вот засада!). И с удовольствием, с присвистом втянул в рот толстую макаронину! С твердинкой! Аль-денте! То, что итальянский доктор прописал!
— Передайте Его святейшеству, что все по канону – в заморских макаронах нет ничего скоромного.
Платон, выслушав мое послание, скривился и промолчал. А заметив, с каким восторгом я хлюпаю макаронами, даже заинтересовался. Попросил и ему принести порцию, только размером раза в три поменьше.
Палата, даром что Грановитая, чавкала, хрустела костями, гремела чашами и бокалами, рыгала и славословила. Я оглядел присутствующих. Отметил многих – в том числе, Суворова, Болотова и Лизку Воронцову. А рядом с ней – незнакомого холеного мужика с толстыми щеками и длинным, свисающим клювом. Нешто папаша, граф? Как сюда пробрался? Уловив умоляющий взгляд Романовны, благосклонно кивнул.
— Петруша! – хитро подкатила эта пройдоха, и все вокруг сразу принялись греть уши. – Папенька шибко желает быть представленным.
Если б не макароны, послал их семейку к черту. Хотя…
— Позови!
Воронцов-старший, раболепно кланяясь, подлетел к столу.
— Ваше Ипера…
— Присягнул?
Граф сконфузился, заюлил фигурой.
— Значит, не присягнул. Ждешь! А ну как все оборотится, да?
Роман Илларионович изобразил лицом немыслимое, но понятное: как только – так сразу.
— На дочку, на Катьку, имеешь управу?
— Ну…
— Не “нукай” мне! Вот тебе мой сказ: такие ухари, как ты, мне при дворе без надобности. Но пользу принести можешь. Уговори Дашкову отправиться с тобой за границу и мне послужить, России службу справить. Вас-то, Воронцовых, при иностранных дворах примут. И станете доносить, что почем. За то и великую милость получишь, и деньгой не обижу.
Воронцов с Дашковой фигуры серьезные. Кровиночка-то его не лаптем щи хлебает – Академии Российской президент. В Европах оба рукопожатые, к монархам допущенные. Мне такие шпионы или агенты влияния не помешают.
Однако – звоночек. Первый пошел! Сообразили аристо, что лучше быть в оке урагана, чем на его границе, где все плачет-рыдает. И что этот ураган меняет до мир неузнаваемости – восстановление патриаршего престола тому порука. И что можно, если ни необходимо, срочно свое место у трона искать, чтобы остаться в обойме. Наивные!
Графушка головкой помотал, глазками похлопал и, бочком-бочком, двинул на свое место.
— Суворова мне позови! – догнал его мой суровый приказ.
Генерал-поручик приблизился. Глаза ершистые, поза напряженная.
— Падай, Александр Васильевич, – похлопал я по стулу, заранее подготовленному для любителей на ушко пошептать. Место не пустовало: за время моей отлучки накопилось ко мне вопросов у моих министров.
Суворов, большой любитель фраппировать общество, мой панибратский тон принял. Хорошо хоть не стал изображать петушка и кукарекать – с него станется, он такой фортель при дворе выкинул в реальной истории. И солдат своих будил с помощью “ку-ка-ре-ку!” в собственном исполнении, несмотря на свой мундир с двумя рядами шитья на кафтане и двумя пуговицами на обшлаге, как полагалось генерал-поручику.
— Как прикажешь. Могу и на пол грохнуться.
— На пол – нужды нет. Стул тебе больше подойдет. Что скажешь? Патриаршество по сердцу тебе аль нет?
Генерал не то чтобы соловьем, но довольно откровенно залился откровениями. Восстановление патриаршества и прочие изменения его не сильно впечатлили. Дескать, и императрица сама открыла тому дорогу, и мой указ о веротерпимости не сильно меняет направление принятой ею политики, и грядущий созыв Земского Собрания – ничто иное, как воплощение указа об Уложенной комиссии…
— Хватит, генерал! – резко прервал его спич. – Ты человек военный, глаз у тебя замыленный. Лучше о войске покалякаем.
— Об чем тут говорить? – взвился Суворов – Рубишь сук, на котором стояла и будет стоять наша армия.
— Ты лебедя отведал? – удивил я вопросом.
— Не любы мне царские разносолы! Человек я простой. Щи да каша – пища наша.
— А другие? Остальные офицеры, они – как? Без лебедей им жизнь не мила?
— Догадываюсь, куда клонишь.
— Именно. Большинство армейцев – народ не избалованный. Проживут и на жалование. Для военного времени полный оклад, для мирного – половинный. Или без крепостных родину защищать им невместно?!
Суворов нахмурился и промолчал. Никто и никогда не обвинял русский офицерский корпус в стяжательстве. Большинство служак табаку себе не могли порой позволить. Жили в кредит. И могли шпагу свою в ломбард заложить, чтоб с семьей отобедать, векселя выпускали...
— Молчишь? То-то! Что нужно офицеру? Почет и уважение. Грудь в крестах. И достойная жизнь. Такую – обеспечу!
— Не совладать вам с армией задунайской! – нахохлился генерал.
— Это мы еще посмотрим! – уверенно парировал я, хотя сам был полон сомнений. – Как, мыслишь, Румянцев будет действовать?
— На турку ходили мы в каре, ибо действовал он преимущественно кавалерией, – неожиданно разоткровенничался Александр Васильевич. – Супротив твоих толп выстроит генерал-фельдмаршал колонны. В лесах заокских с конницей особо не разгуляешься, так что на казаков своих сильно не рассчитывай.
— Пошто правду сказываешь?
— Кровь русская от русского же штыка… – пригорюнился Суворов. – Может, одумаешься?
— Ступай на свое место, генерал! Десерт разносят.
Забегали слуги, расставляя печенья, коврижки, свежие фрукты, сахар и конфкеты. Особого внимания удостоились украшенные вареными в меду сладкими плодами целые деревья, которые водружали на столы.
Гости снова оживились. Понеслись здравницы в честь патриарха. Мне же было не до сладостей и веселящих напитков. Завтра должно было состояться первое официальное заседание Правительства. Очень важное! Как будут говорить в будущем, системообразующее. Для всего государственного управления.
Глава 18
Под грохот барабанов в прибранную после вчерашнего застолья Грановитую палату заходили мои важные министры со своими помощниками и нужными чиновниками. Заседание официальное и фундаментальное – хотелось придать ему некую пышность и заложить традиции на будущее. Почетный караул из особо прославившихся воинов, знамена, пулями пробитые, журналисты Новикова с блокнотами. Сегодня на публику будут сказаны речи и высказаны некие идеи, и некоторые из них не имеют ничего общего с реальными планами. Так надо! Война есть искусство обмана!
Все расселись. Барабаны стихли. Караул, отсалютовав, удалился. Журналисты приготовили свои карандаши и блокноты. Перфильев, весьма авантажный в нарядном камзоле, расшитым золотыми узорами, громогласно объявил, дождавшись моего утвердительного кивка:
— Заседание кабинета его Императорского Величества, истинного царя всея Руси, защитника народов, Империю населяющих, Всевышним благословенного на царство, объявляю открытым!
Акт первый. Я сообщил собравшимся, что отныне все государственное управление приобретает четкий законченный вид. Вместо прежнего винегрета из коллегий с дьяками и писарями, разных комиссий и министров без соответствующих штатов вводится четкая министерская система. В ее основе “Табель о рангах”. Его оставляем, пусть в несколько измененным, упрощенном виде – сословий-то не будет! Но все равно: “Табель” – инструмент, проверенный в веках, надежный ориентир для гражданских и военных чинов, для их карьеры и жалования. Собственно, деньги превращаются в главный побудительный мотив службы, и это правильно.