Болотов помолчал, глядя на меня изучающе. Потом осторожно кивнул.
— Вижу, Ваше Величество. Не видеть этого нельзя. Но… позвольте мне говорить лишь о том, в чем я сведущ. О сельском хозяйстве, о травах и почве.
— Вот! Вот это правильный подход! – одобрил я. – Давайте о сельском хозяйстве. Мне крайне необходимо ваше руководство «О разделении полей», «Ботанические примечания о классах трав»… Не помешало бы и отдельный том о лекарственных травах, кстати, сделайте. Но сейчас главное – сформулируйте мне основные ваши предложения. Кратко, по пунктам. Как бы вы реформировали сельское хозяйство империи, будь у вас воля и средства?
Я посолил картошку крупной солью, еще раз перемешал и тут же снял с огня. Аромат стоял такой, что слюнки текли.
Болотов немного подумал, собираясь с мыслями. Видно было, что тема его зацепила. Глаза перестали бегать, появилась сосредоточенность.
— Первое и главное, Ваше Величество, – это правильный севооборот. Наше трехполье – путь в никуда. Земля истощается. Я предлагаю семиполье, с обязательным включением кормовых трав и пара. Это позволит и земле отдыхать, и скот кормить лучше.
— Семиполье… Принято, – кивнул я. – Дальше?
— Второе – удобрения. Без них земля не родит. Нужно повсеместно внедрять использование навоза. Не сжигать его, как у нас часто делают, а вывозить на поля. Собирать речной и озерный ил – прекрасные удобрения! Использовать бытовые отходы – золу, пищевые остатки. Все в дело!
— Разумно. Третье?
— Третье – новые культуры. Тот же картофель. Народ его боится, «чертовым яблоком» зовет. Нужны разъяснения! Ваш оренбургский метод с охраной, которую потом снимают, чтобы начали воровать клубни, – капитан улыбнулся, – Да, да, я переписываюсь с господином Рычковым, все знаю... Он остроумен и, думаю, сработает. Но нужно и объяснять, и поощрять. Может, даже подати снижать тем, кто картофель сажает. И, конечно, садоводческие питомники нужны по всей стране, чтобы качественный посадочный материал был доступен.
— Отлично! Питомники, разъяснения… Что еще?
— И последнее, Ваше Величество, – образцовые хозяйства. В каждой губернии нужно создать показательные усадьбы, где будут внедряться все передовые методы. Чтобы люди видели своими глазами, как можно и нужно хозяйствовать. Чтобы учились.
Я удовлетворенно кивнул. Все четко, по делу. То, что надо. У меня, считай, есть свой министр сельского хозяйства. Дать ему денег, свободы и вперед, к светлому урожайному будущему.
— Прекрасно, Андрей Тимофеевич! Севооборот, удобрения, новые культуры, питомники, образцовые хозяйства. Все верно. Я готов выделить на это деньги. Любые. Слышите? Любые! Золото у меня теперь есть, – я усмехнулся, вспомнив недавний разговор с Перфильевым. – Вопрос в другом. Готовы ли вы взяться за это? Возглавить, так сказать, аграрную реформу в масштабах империи?
Я оценил состояние картошки. Готова – золотистая, с хрустящей корочкой, с прозрачным, чуть поджаренным лучком. Выложил ее на большое блюдо.
— Угощайтесь, Андрей Тимофеевич. Попробуйте, что получилось.
Болотов с сомнением посмотрел на блюдо, потом на меня. Взял вилку, которую тут же подал невесть откуда взявшийся служка, подцепил кусочек. Попробовал. Глаза его изумленно расширились.
— Ваше Величество… Это… это великолепно! Необыкновенно вкусно! Хрустит… и не жирно совсем… Как вам это удалось?
— Секрет в ледяной воде и правильной температуре масла. И не торопиться солить, чтобы соломка не размокла, – улыбнулся я. – Но это мелочи. Так что скажете насчет моего предложения?
Болотов съел еще кусочек, потом еще. Видно было, что картошка ему действительно понравилась. Он отложил вилку и посмотрел на меня уже без прежнего страха, с уважением и глубокой задумчивостью.
— Ваше Величество… Предложение ваше грандиозно. И… соблазнительно. Но оно требует обдумывания. Дам вам ответ в самое ближайшее время.
Я кивнул.
— Думайте, Андрей Тимофеевич. Думайте. Но не слишком долго. Время нынче дорого стоит.
Он снова взялся за вилку. Кажется, лед тронулся.
(замок Олафсборг)
Глава 3
Карл Баум, известный немногим под прозвищем Фотей Рыло, с неприязнью покосился на листок в руке. Бумага была плотная, гербовая, с размашистой подписью, которую он не разобрал, да и не пытался. Важнее был адрес: дом на углу Маросейки и Лубянки, а ныне, как гласила молва, страшное гнездо тех, кто творит новую, кровавую справедливость – Приказа Тайных дел. Тайники призывали его не в «Егупьевское кружало» на Болоте, где прошлая встреча с этими двумя кровососами оставила во рту привкус дешевой водки и опасности, а в самое сердце своей паутины.
Подъезжая на извозчике, Карл отметил про себя перемены. Улица, прежде полная щегольских карет и праздношатающихся лакеев, теперь выглядела суровее. У парадного подъезда особняка – хмурые бородатые казаки с ружьями наперевес. Еще двое патрулировали вдоль фасада, зорко оглядывая редких прохожих. А окна–то затянуты новыми решетками! Не был их раньше тут. Чувствовалось напряжение, как перед грозой.
Извозчик остановился поодаль, дальше его не пустили. Баум расплатился, спрыгнул на мостовую и направился к крыльцу. Его остановили прежде, чем он успел подняться по ступеням.
— Куды прешь? – рявкнул казак, выставляя вперед ружье. Глаза маленькие, злые.
— По делу. Разрешение имеется, – Баум спокойно протянул бумагу.
Казак недоверчиво взял ее, повертел, пытаясь разобрать каракули. Позвал второго. Тот оказался грамотным, пробежал глазами текст, хмыкнул.
— Карл Баум? Проходи. Проводить! – кивнул он третьему казаку, до того дремавшему у стены.
Тот встрепенулся, зевнул и нехотя повел Фотея внутрь. Роскошный вестибюль, где еще недавно сияли хрустальные люстры, теперь выглядел неуютно. Люстры были на месте, но горели тускло, и их свет тонул в тенях огромного пространства. Мраморный пол был грязен от сапог, в углах валялся какой-то мусор. Вместо прежней дворни барского дома – сплошь люди в военной или полувоенной форме. Казаки, солдаты в разномастных мундирах, какие-то личности в строгих темных кафтанах с цепкими, оценивающими взглядами. Пахло кровью, кислым потом и чернилами. Баум безошибочно определял все это как запах власти, замешанной на страхе.
Процедура пропуска была многоступенчатой. Сначала его имя проверили по списку у стола, заваленного бумагами. Потом другой чин, помоложе, с лицом хорька, долго сверял его лицо с каким-то описанием в толстой книге. Наконец, выдали временный пропуск – дощечку с номером – и передали двум новым сопровождающим. Эти были другие – молчаливые, в одинаковых серых кафтанах, с одинаково пустыми глазами. Мастера своего дела, понял Баум. Такие не болтают.
Они повели его по анфиладе комнат. Золоченая лепнина, штофные обои, наборный паркет – все говорило о былом богатстве. Но теперь эта роскошь казалась мертвой, оскверненной. В одном из залов на паркете были видны темные пятна, похожие на кровь. Мебель была грубо сдвинута к стенам, освобождая пространство. В воздухе висел тяжелый, затхлый запах.
Сопровождающие уверенно вели его дальше, мимо караульных постов, где требовалось снова показывать дощечку. Коридоры становились все запутаннее. И вдруг они остановились у высоких двустворчатых дверей, некогда, видимо, ведших в бальную залу. Двери были приоткрыты, и оттуда доносился странный звук – не музыка, а мерный, глухой стук и тихий, прерывающийся стон.
Баум скосил глаза. Сердце профессионального убийцы, видевшего многое, не дрогнуло, но разум отметил картину с холодной точностью. Огромная зала с высокими зеркалами и остатками позолоты на стенах была превращена в пыточную. Вместо танцующих пар – несколько дыб, «кобыла», жаровня с углями. На одной из дыб висел человек, которого методично обрабатывали кнутом двое дюжих палачей в кожаных фартуках. В углу еще кого-то допрашивали, прижигая пятки раскаленным железом – оттуда и шел стон. Запах паленого мяса смешивался с запахом пота и страха. Несколько человек в серых кафтанах наблюдали за процессом с деловым видом.
Сопровождающие Баума не дали ему задержаться, мягко, но настойчиво подтолкнули дальше. Они явно знали, какой эффект производит это зрелище. Демонстрация силы. И того, что бывает с врагами нового порядка.
Наконец, они подошли к массивной дубовой двери с медной табличкой, на которой еще виднелись следы прежней надписи, но теперь было выведено просто: «С.И. Шешковскiй». Один из сопровождающих постучал, получил короткий ответ и открыл дверь.
— Прошу.
Помещение была огромным. Явно бывший хозяйский кабинет. Высокие окна с тяжелыми портьерами, большой письменный стол темного дерева, книжные шкафы вдоль стен. Но и здесь чувствовалось присутствие новых хозяев. На стене, где раньше, вероятно, висел портрет Екатерины, теперь находился портрет Петра III. На столе рядом с чернильным прибором лежал нагайка и пара пистолетов. Воздух был густо накурен дешевым табаком.
За столом сидел Степан Иванович Шешковский. Рядом, в кресле у камина, расположился Афанасий Тимофеевич Соколов-Хлопуша. Оба были одеты в строгие черные кафтаны без всяких украшений, глаза смотрели на Баума внимательно, изучающе.
— А, Карл Фридрихович, рад видеть, – Шешковский указал на стул напротив стола. – Присаживайся. Давно не виделись.
Баум кивнул, сел. Оглядел их черное облачение.
— Чего это вы, господа, как вороны нарядились?
Шешковский криво усмехнулся.
— У нас, чтобы ты знал, траур, Карл Фридрихович. По знакомому тебе Павлу Петровичу. Жаль мальчишку. Невинная душа, а ты с ним так... – он развел руками, и в его глазах мелькнула холодная насмешка.
Хлопуша хмыкнул в усы, не меняя позы. Длинные волосы на лбу закрывали выжженую надпись ВОР.
— Но дела государственные ждать не могут, – продолжил Шешковский, становясь серьезнее. – Мы позвали тебя, Карл, по делу чрезвычайной важности. Можно сказать, по делу всей твоей жизни.
— Слушаю-с, – Баум насторожился. После Павла ставки явно должны были вырасти.