— А потом, сайет, — продолжал охотник, — потом я смотрю, а он стоит надо мной на дыбах, медведь — громадный медведь, каких свет не видывал: ростом с дом, шкура что косматый водопад, рыло клином — полнеба заслоняет. Лапы у него что твои молоты, и леопард перед ним навроде куска железа на наковальне. Даже нет, не железа! Вот ей-ей, когда медведь ударил, леопард отлетел в сторону, как щепка из-под топора. Кувыркался в воздухе, чисто подстреленная птица, и в кусты рухнул. Это он меня спас, медведь. Один раз ударил лапой — и ушел. — Охотник медленно приблизился к очагу. — Мне не привиделось, сайет, не померещилось со страху. Медведь самый настоящий, из плоти и крови. На боку у него ожоги — и видать, болят сильно. Медведь на Ортельге, сайет, — медведь в два с половиной человеческих роста! — Кельдерек немного поколебался и чуть слышно добавил: — Если бы бог был медведем…
Тугинда затаила дыхание. Барон резко встал, чуть не опрокинув лавку, и схватился за пустые кинжальные ножны.
— Говори прямо, — спокойным, обыденным тоном сказала тугинда. — К чему ты клонишь? Что за медведя ты видел, по-твоему?
Охотник почувствовал себя так, словно наконец скинул с плеч тяжелую ношу, которую тащил много лиг в темноте и одиночестве к месту назначения. Одновременно он с новой силой испытал все то же недоверчивое изумление, что владело им сегодня утром на безлюдном западном берегу Ортельги. Да неужто же здесь — то самое место, сейчас — то самое время, а он — тот самый человек? Выходит, что так. Иначе быть не может. Он встретил напряженный, пристальный взгляд тугинды и ответил:
— Сайет, это владыка Шардик.
На несколько долгих секунд наступила мертвая тишина. Потом жрица осторожно заговорила:
— Ты понимаешь, что ошибиться — ввести в заблуждение себя и других — значит совершить чудовищное кощунство? Встретить в лесу медведя может каждый. Если ты видел просто медведя, о играющий с детьми охотник, ради всего святого, так и скажи сейчас — и возвращайся с миром домой, целый и невредимый.
— Я человек темный, сайет. Не мне выносить суждение, а вам. Но сам я совершенно уверен, что спасший меня медведь — не кто иной, как владыка Шардик.
— В таком случае, — промолвила тугинда, — я знаю, что нам делать, независимо от того, прав ты или нет.
Жрица стояла с закрытыми глазами, простерев кверху руки, и беззвучно молилась. Барон медленно прошагал до дальней стены, повернулся и зашагал обратно, хмуро глядя в пол. Когда он поравнялся с тугиндой, та дотронулась до его запястья, и он остановился, вперясь в нее одним полузакрытым и одним вытаращенным глазом. Тугинда улыбнулась с таким безмятежным видом, словно не ждала от будущего ничего, кроме спокойствия и безопасности.
— Я расскажу вам одну историю, — сказала она. — Жил да был на свете мудрый и хитрый барон, обязавшийся защищать Ортельгу и ортельгийцев от всякой угрозы: установщик коварных ловушек, копатель ям-западней. Он распознавал врагов еще прежде, чем они сами осознавали свои намерения, и подозревал в злом умысле даже ящериц на каменных стенах. Чтобы не стать жертвой обмана, он не доверял ни единой живой душе — и правильно делал. Правитель, как и купец, должен быть хитрее хитрого и подвергать сомнению более половины того, что слышит, — иначе он все потеряет… Но вот перед ним встает задача потруднее. «Это владыка Шардик», — утверждает охотник, и правитель, привыкший ничего не принимать на веру, отвечает: «Вздор». Однако все мы знаем, что однажды владыка Шардик вернется. Предположим, это действительно произошло сегодня и правитель ошибается. Возможно ли представить ошибку страшнее? Такую ошибку не искупить и долгими годами упорного труда.
Бель-ка-Тразет хранил молчание.
— Вдруг охотник прав, а мы ошибаемся? Тогда наше бездействие окажется величайшим святотатством. Поэтому нам остается только одно: мы должны выяснить наверное, истинна ли новость, сообщенная нам. И если мы лишимся жизни, значит такова божья воля. В конце концов, на свете много других баронов, а тугинда бессмертна.
— Вы говорите так спокойно, сайет, будто рассуждаете об урожае тендриона или предстоящих дождях, — сказал барон. — Но помилуйте, возможно ли поверить…
— Долгие годы, барон, вы жили в трудах: сегодня укрепляя «мертвый пояс», завтра собирая налоги. А я… я тоже жила в трудах: пророчествуя о Шардике и отправляя ритуалы Ступеней. Много раз я воображала, как мне сообщают о пришествии владыки Шардика, и обдумывала, что делать в таком случае. Вот почему я говорю вам сейчас: «Возможно, охотник прав» — и сохраняю полное спокойствие.
Барон потряс головой и пожал плечами, явно не желая вступать в спор.
— Хорошо, и что же нам делать?
— Лечь спать, — неожиданно ответила тугинда. — Девушки вас проводят.
— А завтра?
— Завтра мы поднимемся вверх по реке.
Она открыла дверь и один раз ударила в бронзовый гонг. Потом подошла к Кельдереку и положила руку ему на плечо:
— Благой ночи — и давай надеяться, что это будет поистине Благая ночь, о какой молятся дети.
9. Рассказ тугинды
Узкий пролив между замкнутой бухтой и Тельтеарной изгибался так круто, что челн еле-еле впишется в поворот. Скалистые утесы по сторонам пролива, заходящие один за другой, загораживали природную гавань подобием стены.
Вытянутая бухта с мощеными берегами заканчивалась среди разноцветных кувшинок в устье ручья около Теретского камня. Стоя рядом с Мелатисой в ожидании, когда служанки нагрузят челны, Кельдерек смотрел поверх пешеходного мостика на Ступени — очертаниями лестница походила на гигантский наконечник стрелы, лежащий острием вниз на лесистом склоне горы. Ручей по ней больше не стекал: верно, за ночь вернулся в свое обычное русло. Высоко наверху охотник различал фигуры девушек, которые склонялись над своими корзинами и мотыгами, выпалывая сорняки между камнями.
Когда погрузка только началась, солнечные лучи еще не достигли северного берега острова, но сейчас солнце взошло над Ступенями, и пронизанная светом вода залива из свинцово-серой и словно бы недвижной сделалась прозрачно-зеленой и текучей. На мощеной земле лежали резкие тени от каменных домиков, стоявших там и сям по берегам бухты — в окружении деревьев или на открытых цветочных лужайках.
Видать, построены они давным-давно, подумал Кельдерек. На Ортельге ни одного такого нет. Да и все здесь, понятное дело, создано руками людей, живших в далеком прошлом. Что же за люди то были — великие строители, соорудившие Ступени?
Моргнув, он отвернулся от солнца и стал наблюдать за серьезными, молчаливыми девушками, нагружавшими челны. На Ортельге женщины чесали бы языками да перекидывались шутками-прибаутками, чтоб работа шла веселее. А эти двигаются неторопливо, размеренно и лишь при необходимости обмениваются одним-двумя словами. Не иначе, молчание предписано здешним обычаем и законом, решил Кельдерек. Ох, поскорее бы убраться с этого сумрачного чародейного острова, полного тайн и загадок, смущающих ум! Но потом он вспомнил, куда они собираются, и у него опять свело живот от страха.
Седая старуха, руководившая служанками, отошла от челнов и приблизилась к Мелатисе.
— Погрузка закончена, сайет, — доложила она. — Не желаете проверить, все ли на месте?
— Нет, я тебе доверяю, Фула, — рассеянно ответила жрица.
Старуха положила ладонь ей на руку:
— Мы не знаем, куда вы направляетесь, голубушка, и надолго ли. Может, скажете мне? Помните, как я утешала вас в детстве, когда вам снились страшные сны про работорговцев и войну?
— Я прекрасно знаю, куда мы направляемся, — ответила Мелатиса, — но понятия не имею, когда вернусь.
— Значит, путь предстоит долгий? — не унималась старуха.
— Долгий или короткий, — с нервным смешком сказала Мелатиса, — могу заверить тебя в одном: если кого из нас и поджидает смерть, уж я-то всяко постараюсь выжить.
Наклонившись, она сорвала красный цветок, на секунду поднесла его к ноздрям собеседницы, а потом бросила в воду.
Старуха со сдержанным раздражением повела рукой, как позволительно доверенным слугам, имеющим право выказывать свои чувства.
— Так, значит, вам грозит опасность, дитя мое? — прошептала она. — Почему вы говорите о смерти?
Мелатиса немного помолчала, кусая губу, потом расстегнула свой широкий золотой нашейник и отдала его старухе.
— Он мне все равно не понадобится. А в случае опасности без него мне будет легче бежать. Больше ни о чем не спрашивай, Фула. Нам пора трогаться в путь. Где слуги барона?
— Барон сказал, что его слуги должны вернуться на Ортельгу. Они уже сели в свой челн и отплыли.
— Тогда пойди и скажи барону, что мы готовы. До свидания, Фула. Поминай нас в своих молитвах.
Мелатиса прошла по каменным плитам, шагнула в ближайший из четырех челнов и знаком велела охотнику занять место позади нее. Две девушки, сидевшие в корме, разом погрузили весла в воду, и челн отплыл от берега. Они пересекли бухту и начали медленно продвигаться по узкому проливу между скалистыми утесами.
Челн задел носом свисающие со скалы ветви багроволистой тразады, и Кельдерек, хорошо знавший, как язвят и жалят острые шипы, быстро наклонил голову и прикрыл лицо здоровой рукой. Жесткие листья прошуршали по борту челна, потом повеяло свежим ветром, и охотник открыл глаза. Они выплыли из протоки и покачивались на слабых струях течения в небольшом заливе у северного берега острова. Зеленая тень лесистой горы лежала наискось на поверхности реки, а за ней вода сияла голубизной, блестела на солнце, зыбилась рябью и крохотными пенными гребешками. Вдали виднелась черная полоса выжженного левого берега. Кельдерек оглянулся через плечо, но уже не различил в зеленой путанице ветвей проход, через который они выплыли. Потом из-за лиственной завесы показался нос второго челна. Мелатиса, проследив за взглядом охотника, холодно улыбнулась:
— Это единственное на острове место, где челн может пристать к берегу. Повсюду кругом либо отвесные скалы, либо широкие отмели вроде той, где вы вчера высадились.