абы Фимы ручейками текли слёзы.
– Как вы здесь живёте? Ни одного магазина в круге. На что содержите животных? – в сердце Пантелеева словно закрылся какой-то клапан, и от подступивших слёз защипало в носу.
– Хлеб с макаронами и крупой покупаю в павильоне на той стороне дороги, овощи и косточки для собак привозит бывший сосед. Жалеет нас. Больше нам и не надо, да и с пенсией в девять тысяч, о чём можно мечтать? Я работать начала в восемь лет. Когда война началась, вообще шесть было. Отца забрали на фронт, мать через год умерла, мы с сестрой одни остались. Продовольственные карточки получали, не голодали, но тем, кто работал, полагалось усиленное питание. Вот мы с сестрой отправились работать на 605 военный завод. Когда фашисты начали наступление, завод успели отправить в эвакуацию к нам в Сибирь, чтобы наладить производство боеприпасов. После войны его перевели, как тогда говорили, на мирные рельсы. Машиностроительный завод начал производить шахтное оборудование, вагонетки, крепи. Там и работала всю жизнь, на пенсию долго не отпускали, в инструментальном цехе держали как наставника, раньше грамотная система была, не то, что сейчас. Придёт молодой паренёк или девушка после ПТУ, ещё толком не умеет ничего, беру за руку и обучаю мастерству. В те времена стать рабочим было почётно, я например, зарплату имела выше, чем у любого инженера на заводе! Сейчас все управлять хотят, а кто работать будет? – глаза старушки засветились от воспоминаний, но неожиданно снова потухли. – Дома села, когда уже совсем силы начали покидать. Вот я ещё живая, а завод уже умер! Умерла эпоха, история моей жизни: детства, юности и зрелости и старости, – Серафима Петровна вытерла слёзы концами шали и выпрямила спину. – Но я не жалуюсь, пенсия не плохая, ещё ветеранские четыреста пятьдесят рублей!
«Господи, до чего мы довели стариков? Как на такие деньги можно жить? – сердце Константина аж зашлось от безысходности. Он прокашлялся, чтобы прогнать подступивший комок. Перед ним сидела одинокая, никому не нужная старушка, которая вместо того, чтобы бежать от радиоактивной пыли, отчаянно спасает своих собак! Делит с ними кров и еду, в то время как ожиревшие чиновники покупают виллы на Лазурном берегу, яхты, бриллианты и целые самолёты! И только на этом островке в море угля сохранились понятия человечности, достоинства и преданности. – Как же этот Звенигородов спит, зная, что одна человеческая и двенадцать собачьих судеб нуждаются в его помощи?»
Пантелеев углубился в мысли и не сразу понял, что говорит старушка. Он глубоко вздохнул и вернулся к действительности.
– Что же вы чай не пьёте? Совсем остыл, – она подвинула тазик с пирожками. – Не побрезгуйте. Воду ещё не отрезали и электричество сосед подключил. Нелегально, но что делать, на дорогой корм денег нет, приходится готовить супы и каши. Всё-таки двенадцать душ!
– А как дом топите? Уголь администрация привозит?
– Какое там! Несколько раз приходил социальный работник, но и тот пропал. Про меня быстро забыли, как только я отказалась подписать бумаги на переезд. Я на саночках с обвалов выбираю уголь из породы и привожу. Сейчас снег сошёл, детскую коляску приспособила.
– У вас есть дети?
– Сын живёт в Прибалтике. Давно не навещал, – она растерянно и виновато посмотрела на Пантелеева. – Но что с него спросить? Это сейчас заграница! Дед умер давно. В шахте завалило.
– Как же вы живёте в таких условиях? – Пантелеев не спрашивал, а констатировал факт уродства той власти, которая допустила, чтобы старая одинокая женщина тихо доживала свой век на обвалах и не портила официальную статистику. Он смотрел во все глаза с невероятной жалостью на щуплое тело старушки и не мог найти ответа, как поступить и что предпринять.
«В данной ситуации выход найдётся, – думал Пантелеев и жевал пирог, не чувствуя вкуса. – Пойду в администрацию, подключу корреспондента Персильева. И с собаками вопрос решить можно, но разве такая беззащитная старушка одна? Сколько таких стариков, детей, инвалидов по стране? Россия никогда не была бездушной, что произошло сейчас?»
Константин тряхнул головой, возвращаясь в реальность.
– Два дня тому назад вы ходили в ларёк за продуктами?
Баба Фима задумалась на секунду.
– Да. Со мной была Графиня, – увидев удивлённый взгляд полицейского, Серафима Петровна пояснила. – Это собака.
– В какое время это было помните?
– Около четырёх. Обычно смена меняется и тот, кто уходит, продаёт старый хлеб со скидкой, потому, что вечером у них покупают только сигареты и пиво, а утром привозят свежие булки.
– Вы можете проехать со мной?
– Но я ничего не видела и не слышала! – баба Фима встрепенулась и посмотрела испуганно, словно ожидая чего-то нехорошего от гостя, и прижала руки к груди.
– Вы меня не бойтесь. Просто вспомните тот момент, когда вы с Графиней переходили дорогу. На переходе резко затормозила машина.
Женщина часто закивала:
– Я очень испугалась, он затормозил в последний момент.
– Помните номер автомобиля или водителя?
– Водителя узнаю, чернявый такой, а номер нет! – баба Фима покачала головой.
«Этого уже может оказаться достаточно, чтобы подтвердить алиби Амирова», – думал Пантелеев, подавая старушке пальто.
Они вышли во двор. Собаки, словно почуяв приближение хозяйки, залились хором разномастного лая.
– Вы животных взаперти держите?
– У них свои домики, у каждой медальон с именем, – женщина открыла дверь во внутренний двор, и весёлая свора запрыгала, завизжала радостно. Каждая собака находилась в клетке и лишь две бросились к хозяйке по очереди, вставая на задние лапы, норовя лизнуть лицо. – Двое на свободе, так по очереди. Они привыкли. Каждый знает своё имя. Мы даже день рождения празднуем, – она с нежностью гладила и теребила собачьи холки.
– Вы помните все двенадцать?
– Конечно! Я выпускаю их вечером, в это время не ведутся взрывные работы. Они же могут по бестолковости своей убежать в зону. Днём норовят подстрелить или отравить такие, как Полиграф Полиграфыч из «Собачьего сердца», – баба Фима грустно улыбнулась, и прижала лохматую морду к груди. – Помните, Шариков получил должность заведующего подотделом очистки города Москвы от бродячих животных. А кошек он убивал, чтобы шкурки несчастных животных шли на отделку верхней одежды для рабочего класса. Люди превращаются в ненасытных животных, не могут дать достойную жизнь братьям нашим меньшим, значит лучше пристрелить, чтобы под ногами не мешались. Тоже происходит со стариками и инвалидами. Их даже отстреливать не надо. Пенсию сделай мизерную, все добровольно и тихо уйдут в мир иной. А как же дети будут дальше жить после таких родителей? Точно так же! Отправят в дом престарелых, с гнилой проводкой, которая загорится как-нибудь ночью, все заживо и сгорят.
– Да, главное мы знаем, что кто куда, а мы попадём в рай.
– Что вы говорите? – старушка подняла сощуренные, близорукие глаза на капитана.
– Так, про себя, – Пантелеев взял Серафиму Петровну под руку и осторожно повёл к машине.
В Городском отделении полиции дела, на удивление, ладились споро. Это потом Пантелеев понял почему. Старушка в подробностях рассказала, что её чуть не задавил шальной мужик. Когда её привели в кабинет, где восседали пять разномастных мужиков, пенсионерка протёрла платочком очки, прошлась по ряду, внимательно вгляделась в каждое лицо, и без сомнения признала Амирова:
– Вот он, лихач, испугал мою Графиню! – баба Фима Фима указала кривым пальчиком на мужчину.
Лопатин, присутствующий на процедуре опознания хмыкнул, поблагодарил старушку и выпроводил за двери, чтобы та подписала нужные протоколы, сам подошёл к Амирову и протянул руку:
– Фарид Махмудович приношу свои искрение извинения, но сами понимаете, такова служба.
– Не извиняйтесь, – махнул рукой Амиров. – Я могу продолжить расследование?
– Не вижу препятствий.
– Вы выяснили, когда и из какого оружия был убит Чивилихин?
– Пойдёмте ко мне в кабинет, покажу протоколы вскрытия.
Тон начальника полиции казался дружелюбным, но следователь чувствовал, что такой исход событий его совершенно не радует.
«Надеялся избавиться от меня, – Фарид получил у дежурного свои вещи, расписался и направился следом за Лопатиным. – С проституткой не получилось и здесь что-то сорвалось. Ничего ещё придётся потерпеть моё присутствие».
Пока бабушка дожидалась в машине, Константин выяснил, что следователя областной прокуратуры засекли камеры, расположенные на козырьке перед входом на стадион в четыре часа двадцать минут. Серафима Петровна видела, как следователь в четыре часа направился в город, через двадцать минут камеры зафиксировали его присутствие возле стадиона. Похоже, Морозко, ничего не оставалось, как подтвердить разговор с Амировым, который продолжался около тридцати минут. Смерть Чивилихина наступила в пять часов. При всём желании следователь не смог бы добраться от стадиона до места убийства за десять минут! Причём следствие установило, что Серого перед смертью пытали. Скорее всего, хотели узнать, что он успел рассказать Амирову, и убит блатной из «Стечкина», а у Амирова пистолет «Макарова».
Пантелеев заехал сначала в зоомагазин, купил два здоровых мешка собачьего корма, потом забил багажник овощами, фруктами, рыбными и мясными консервами. Он заметил, что у старушки нет холодильника. Зимой, скорее всего, хранит продукты в каком-нибудь ящике на улице, а что делать в тёплое время? Костя в каком-то остервенении, словно хотел извиниться за всех, сметал с прилавков сахар, соль, упаковки сосисок, сыр и молоко. Баба Фима наблюдала за его метаниями по магазинам отстранённо. Она даже мысли не допускала, что кто-то просто так будет заботиться о её судьбе и о судьбе её питомцев. Пантелеев переносил провиант в дом на глазах у ошалевшей старушки, потом пожал щуплую ручку и неловко поклонился:
– Серафима Петровна не могу помочь разобрать пакеты, надо на службу, – Константин печально посмотрел на женщину и сердце снова защемило. – Не все мы дети Шарикова. Попытаемся решить и с вами, и с приютом для собак.