Взгляды, которыми они обменялись со своими сверхтренированными коллегами, говорили о многом. Подходя ближе, Люси почувствовала, как у нее защипало в носу:
– Похоже…
– На жавель, – отозвался Шарко.
Они прошли под арку и застыли от ужаса.
Мелани Мейер висела на веревке, голая, с кляпом во рту, со связанными за спиной руками, и медленно вращалась вокруг собственной оси. Поднеся ладонь к носу, Шарко медленно повел фонарем. Икры, бедра, живот, предплечья, груди… Не было ни одного места на теле Мейер, к которому можно было бы прикоснуться пальцем, не попав в рану от укуса. Повсюду ряды зубов глубоко изрезали плоть.
Ее закусали до смерти. И до последней капли крови.
Луч опустился ниже и уперся в лужу на полу: смесь гемоглобина и прозрачной жидкости. У Шарко возникло ощущение, что он находится во влажной глотке дьявола. Он подошел к телу. Под ярким светом, если приглядеться, Мелани блестела. Ее облили жавелевой водой.
Пока подтягивались остальные члены команды, Николя смотрел на тело, не шевелясь, приоткрыв рот. Маньен оглядел печальную картину и подошел ближе, беспокоясь о том, чтобы сцена преступления осталась нетронутой. Его фонарь высветил на левой стене надпись прописными буквами, сделанную, очевидно, кровью:
РЕКИ ТЕКУТ И ЗАРАЖАЮТ МИР.
Шарко глянул в сторону Николя, который с трудом выпрямился, – казалось, у него ломит все тело. Маньен неподвижно постоял перед трупом, который продолжал вращаться, все медленней, только слегка поскрипывала веревка. Он остановил тело и осветил окровавленные губы:
– Кажется, у нее что-то во рту.
Он прищурился, чтобы лучше видеть, порылся в карманах и повернулся к своей команде:
– У кого-нибудь есть пара перчаток?
Жак дал ему. Натянув их, Маньен вернулся к трупу, раздвинул губы и запустил два пальца в рот. Указательным и большим достал маленький картонный прямоугольник, сложенный вдвое. Внимательно осмотрел его и повернулся к Шарко:
– Это твоя визитка.
51
Горбатая луна цеплялась за небо, бросая медовые отблески на меловые и глинистые участки рельефа. В отдалении, за заброшенными складами, ровная поверхность полей шла волнами до темной линии горизонта. Полное ощущение, что это сельская глушь, ветреное местечко где-то в Шере или Берри, а на самом деле вы всего в десяти километрах к северо-западу от Парижа, зажаты в излучине Сены.
Коллеги из ББР отбыли получасом раньше, труповозка с телом Мелани Мейер уже катила в сторону набережной Рапе. Франк на прощание пожал руку Шене и вернулся к Николя и Люси, державшимся в десяти метрах друг от друга и немым как рыбы. Капитан не мог устоять на месте и смолил одну сигарету за другой, в то время как Люси застыла, прислонившись к их машине, со скрещенными руками и непроницаемым лицом. Ее трясло от холода, не имевшего ничего общего с погодой. Этот холод был внутренним, сотканным из страха и демонов.
– На ней около пятидесяти укусов, – сообщил Франк усталым голосом. – Учитывая…
Он потер виски, прикрыв глаза, словно потерял ход мысли.
– …Учитывая их размер и форму, Шене думает, что ее кусали и пили кровь человек десять. Он замерит раны и проведет необходимые анализы, чтобы установить точное число этих диких зверей.
Николя бросил сигарету на листовую крышу. Коснувшись металла, она рассыпалась мириадами искр.
– Настоящее полчище ублюдков.
Шарко не хотелось излагать детали, но пришлось себя заставить. Его мутило от собственных слов:
– Затем Мейер облили жавелевой водой, чтобы уничтожить ДНК, оставленную в слюне. Мы не найдем биологических следов нападавших.
Николя представил себе этих ненормальных, которых оповестили тем или иным способом: вот они тайком пробираются сюда, заходят один за другим, чтобы вонзить зубы в подвешенное тело. Разорванные артерии и вены, кровь в их ртах, языки, облизывающие губы, словно собирающие сахар с лакомства. Потом, насытившись кровью, они уходят во тьму вслед за вожаком стаи, будто их и не было.
– Эти мрази вручили нам объявление войны. Вовсе не случайно мы недалеко от Центрального управления полиции. Они хотят показать, что не боятся. И что они на шаг впереди. Что здесь, во мраке и под землей, они у себя дома.
Николя побежал за своим окурком, который покатился с крыши под порывом ветра, и раздавил его, словно насекомое. Он все давил и давил, раз за разом, словно кусочек пепла мог разгореться. Ссутулившись, будто смирившись с подобной жестокостью, Франк подошел к Люси. У него болели бока, суставы – все, что только было в нем живого. Он обнял ее, похлопал по спине:
– Как ты?
Она обмякла, прижимаясь к его надежному телу:
– У меня больше нет сил, Франк. Я хочу домой.
Франк повернулся к Николя:
– Мы поехали. Тебя подбросить?
Капитан кивнул на бывшую грибную плантацию:
– Там еще Маньен и Жак внутри. Я подожду, пока Жак опечатает улики, и вернусь с ним.
– Тогда до завтра.
Люси рухнула на пассажирское место, чувствуя, как начинается мигрень. Пока Франк забирался в машину, Николя положил руку на дверцу, не давая ее закрыть:
– Погоди, две секунды…
– Это не может подождать до завтра?
Николя просунулся внутрь:
– У меня из головы не идет эта история с твоей визиткой.
– Послушай, Николя, мы…
– Когда Маньен вытащил ее изо рта Мейер, ты сказал, что дал ей ее во время задержания, за два-три часа до того, как ее отпустили. Но зачем на самом-то деле тебе это понадобилось? Ты же прекрасно знал, что у нее уже была моя визитка, верно?
– Нет, не знал, она мне ничего не сказала.
– Но я-то тебе сказал. Мы говорили о телефонном звонке, и я точно тебе сказал, что дал ей свою визитку на случай, если у нее что-нибудь всплывет в памяти.
– Я не помню. И даже если у нее уже была твоя визитка, в чем проблема? Хочешь быть первым и единственным?
– Не надо так к этому относиться. Твоя визитка или моя – в конечном счете плевать. Но вот чего я не понимаю: почему ты зачеркнул рабочий номер и вписал вместо него свой личный?
Шарко выскочил из машины, а Люси застыла внутри; ее лицо скрывала темнота, зажатые между колен руки дрожали.
– Мне не нравится, как ты в последнее время со мной разговариваешь.
– Я просто задал вопрос.
– Черт, ты хоть посмотрел на девчонку внимательно, как я? Ты хоть заметил, в каком она психологическом состоянии? Ты что, никогда так не делал, не давал свой личный номер осведомителю, свидетелю или фигуранту дела, чтобы успокоить его и разговорить?
– На самом деле нет. И кстати, никогда не видел, чтобы ты так делал, это не в твоих привычках. Скорей уж ты склонен всячески оберегать свою личную жизнь.
– Скажем так: я изменил свои привычки.
– В любом случае нельзя сказать, что твой метод в данном случае сработал.
Шарко ощутил выплеск адреналина и впал в ярость. Он ухватил Николя за воротник и прижал его к машине:
– Тебе чего надо?
– Я только хочу понять.
– А мы? Мы что здесь, бабочек ловим?
Люси вышла из машины:
– Хватит, Франк, прошу тебя.
Но Шарко больше ничего не слышал, все напряжение последних дней разрядилось взрывом. Он выплевывал слова, как ядовитая змея:
– Ты думаешь, мы оставляем детей спать под присмотром какой-то посторонней бабы ради удовольствия быть здесь и месить дерьмо?
– Ладно тебе, Франк. Я только хотел…
Шарко притянул коллегу к себе, потом оттолкнул подальше от машины:
– Ничего не ладно, ты считаешь, что я позволю тебе нести любую хрень и глазом не моргну? Я таких вещей не спускаю. Я вытащил тебя из дерьма, говнюк несчастный, когда ты был в полной заднице. И так ты меня благодаришь? Со своим медовым тоном чувака, который что-то заподозрил? И что ты этакое заподозрил, а, можешь мне сказать? Каким же мерзавцем ты стал, а? Может, хватит забивать себе в нюхальник всякую дрянь, тебе это явно не на пользу.
Франк забрался в машину, захлопнул дверцу, включил мотор. Люси посмотрела на Николя, поджав губы, потом тоже села в машину. Десять секунд спустя их «рено», взвизгнув шинами, исчез, оставив капитана посреди дороги.
Белланже больше не чувствовал ног и просто осел, получив прямо в морду выплеск гнева Шарко и даже не заметив тени, лежавшей вдоль крыши склада, всего в десяти метрах от него. Маньен так и не прикурил сигарету, до которой так мечтал дорваться. Без малейшего шума шеф группы удалился и вернулся на грибные плантации.
52
Черными расширившимися зрачками Николя смотрел в зеркало в туалете, потирая ноздри:
– Пошел бы ты, Шарко! Какое у тебя право меня судить?
Он вернулся в подземелье, походившее на готический собор. Каменные своды, ложные витражи, толстые колонны, вокруг которых вились тонкие длинные тела – грозные змеи Эдемского сада. Пот, блестящие лица, карминно-красные или черные губы, огонь и мрак. Молодой капитан представил себе клыки, оберегающие эти чувственные рты. Он медленно прошел сквозь толпу и рухнул в кресло, со стаканом виски со льдом в руке, в мокрой, вылезшей из брюк рубашке. Он тоже танцевал, разбрызгивая по полу пот и укоры совести, а в голове его вспыхивали мрачные картины. Мейер, болтающаяся на веревке. Пергаментные тела из лесов, лужи плоти, извлеченные из озер. Внутренности и кровь. Все эти смерти – днем, ночью, постоянно, даже в искусственном раю[59].
Дерьмовая жизнь.
Он посмотрел на танцевальный пол. Крошечная частичка ночного Парижа здесь, в «B & D баре», в поисках экстаза и запретных радостей. Сборище неудовлетворенных типов, готов, непонятно кого и, без сомнения, кучка дегенератов и поклонников Сатаны. В этих стенах Рамирес встретил Мейер и Кулома. Был ли он единственным завсегдатаем? Другие члены «Pray Mev» еще появлялись здесь или же избегали этого места, как чумы, после смерти одного из них?
Николя оглядел лица, обнаженные телеса, прошелся по бьющимся в трансе фигурам. Сегодня вечером он оставался копом, но и не был им. Часть его по-прежнему бдела, другая затерялась в тумане.