В. М.), или любую из теперешних русских крайне-правых газет!»[52]. Дельное замечание…
«Среди всех газет, – вспоминал выросший на чтении L'АF Валла, – она была самой богатой по содержанию и лучше всех написанной». И привел слова Анатоля Франса, сказанные им незадолго до смерти осенью 1924 г., когда старого скептика обхаживали коммунисты.
«Читайте L'АF, – сказал тот знакомому доктору. – Там пишут на французском языке». «Не думаете ли вы, мэтр, – спросил собеседник, привыкший к иной прессе, – что, читая статьи Доде, Морраса, Бенвиля, я не уверую в то, что они правы?». «А кто вам сказал, что они не правы», – заметил Франс (XVM, 21–22).
«Историю “Action française” – полную, точную и беспристрастную – еще предстоит написать, – подвел итог Широн. – <…> Влияние “Action française” на всю интеллектуальную жизнь XX века пока не оценено должным образом» (VMB, 219).
III
Любое организованное политическое движение нуждается в «штурмовых отрядах» – для привлечения внимания публики, для поддержания порядка на своих мероприятиях и срыва чужих, для распространения атрибутики и печатной продукции, для охраны вождей и защиты соратников. Это аксиома публичной политики, в которой насилие и готовность применить его продолжают играть не меньшую роль, чем сто и двести лет назад.
«На французской земле наконец-то появилось, хотя бы в зародыше, – писал Моррас, – подобие “Молодой Италии”, которая за прошедшие полвека прогнала варваров со своей земли. Подобие “Молодой Германии”, которая за то же время снова обрела единство[53]. <…> Желаю “Молодой Франции” пойти как можно дальше по пути решения национальных задач. “Долой варваров!” – наш лозунг. Бисмарк и Кавур показали, что для его полного осуществления необходимо серьезное политическое действие. Какое? Можно узнать здесь. Только здесь. Во “Французском действии”»[54].
Газету надо было продавать на улицах, чтобы донести ее до потенциальных, а не только «обращенных» читателей. Требовались добровольцы. И они появились – люди всех сословий с громкими голосами, крепкими ногами… и кулаками, поскольку парижская улица давно отличалась политической активностью и ангажированностью.
«Молодые люди из рабочего и среднего класса пришли к нам, вдохновленные разумной и пылкой доктриной Морраса, – вспоминал Доде. – Их количество росло, как снежный ком. Так началось широкое движение, которое должно было захватить большинство французской молодежи, не только студентов, но служащих, ремесленников, рабочих. Не могу сказать, что их рвение нас удивило. Мы рассчитывали на него, мы ждали его, нам было трудно поверить, что оно не возникнет. Но порыв оказался куда более живым и быстрым, чем мы могли вообразить. Отличным знаком явилось то, что он начался в Париже, а не где-то в провинции, где сохранялись монархические настроения. L'АF стала популярной среди юношей от восемнадцати до двадцати пяти лет, сначала вызвавшихся распространять газету (отсюда название «королевские газетчики»), затем создавших организованную и дисциплинированную националистическую силу, ставшую общенациональной, на службе Порядка, Родины и того, на ком они держатся, – Короля Франции» (LDS, 239–240).
Даже разорвав с Моррасом и покинув ряды монархистов, Димье, долго работавший с молодежью в качестве директора Института «Action française», с восхищением вспоминал «безукоризненное товарищество, немалую дисциплину, тягу к смелым поступкам, привычку бесстрашно ввязываться в уличные схватки то с полицией, то с республиканцами, которые быстро создали исключительный авторитет» этим молодым людям, «обновившим монархическое движение и придавшим ему свежесть и блеск» (DVA, 120).
Определение «королевские газетчики» впервые появилось на страницах L'АF. Первые группы возникли спонтанно. Из их среды быстро выдвинулись три лидера: скульптор Максим Реаль дель Сарте, прирожденный организатор Марьюс Плато и краснодеревщик Люсьен Лакур, пустивший в ход крылатую фразу «Поставить насилие на службу разуму!» как формулировку задачи движения. Моррас и Доде воодушевляли ревностную молодежь, но нужен был человек из старших, кто встал бы с ней в один ряд. Им оказался Морис Пюжо (1872–1955).
Добровольно оставшийся в тени столпов «Action française», Пюжо вместе с Вожуа был автором этого бренда. Одноименная статья, опубликованная 19 декабря 1898 г. за подписью Пюжо, побудила Морраса познакомиться с ним. Выяснилось, что еще 2 декабря 1887 г. они оба, совсем молодые, участвовали в демонстрации против президента Греви под лозунгом «Долой воров!». «У нас было одно стремление – к истине, – рассказывал Моррас Рене Бенджамену. – Одна любовь – к нашей родине. Одна дорога – прямой путь бескорыстного служения. Ничего больше»[55]. Так началась дружба, продолжавшаяся более полувека, до смерти старшего из них. Пюжо следовал за ним всюду, включая суд и тюрьму. «Быть спутником Шарля Морраса – честь моей жизни», – заявил он в последнем слове на суде[56].
В 1943 г. Моррас посвятил книгу «Стихийная контрреволюция», полную общих воспоминаний, «Морису Пюжо, чьи отвага, разум и мощный политический дух в наибольшей степени подходили для того, чтобы с 1899 по 1940 задумать и осуществить всё, что было настоящим действием в жизни “Action française”, – запоздалая дань должного уважения в знак старой дружбы, благодарности и неизменного восхищения» (CRS).
Морис Пюжо. 1900-е (Charles Maurras. Au signe de Flore. Paris, 1933)
Пюжо не придумал и не создал «королевских газетчиков», но оказался нужным человеком в нужном месте и в нужное время. Он не обладал ни блестящим диалектическим умом и литературным талантом Морраса (хотя был отличным журналистом), ни публицистическим и ораторским даром Доде (к тому же заикался), ни феноменальной эрудицией Бенвиля. Зато Пюжо «лучше, чем кто-либо другой, воплощал терпение и сознательность при изучении, чувство меры и точность при подготовке, твердость и силу при исполнении», как сказал знавший его и восхищавшийся им Роже Жозеф[57]. Он оказался гением организации. Среди его достоинств Доде выделил «дар и чувство действия» в сочетании с «холодным упорством» и «мудростью тем более мощной, чем больше риск, с которым он сталкивался» (LDS, 246–247).
Эти качества сделали Пюжо главным «техником» L'АF, «появление которой означало переход от доктрины к действию» (PCR, XI), и наставником молодых – не полубогом и объектом обожания, как Моррас, но руководителем повседневной работы «людей короля» и их главным пиарщиком. Здесь в полной мере реализовались сценические амбиции Пюжо – средней руки драматург оказался мастером политического театра, подмостками которого стала почти вся Франция. Пюжо сам рассказал на страницах L'АF историю дебюта «королевских газетчиков», а позже, в 1933 г., собрал статьи в одноименную книгу.
Вожди «Action française» не скрывали, что их конечной целью является свержение республиканского строя и восстановление монархии, но мотивировали это господством национальных интересов над всем остальным. Борьба с режимом была объявлена открыто. В начале 1908 г. Моррас опубликовал цикл статей «Если переворот возможен», опиравшихся на богатый опыт смены власти в Париже и предвещавших знаменитое «телефон, телеграф, мосты». «Политические циклоны приходят издалека, но налетают так быстро, что не оставляют времени предупредить о них» (МЕМ, 561), – многозначительно заметил он. Напомню, что Филипп VIII жил в Брюсселе под наблюдением властей, не заинтересованных в конфликте с Францией. Но можно уйти от наблюдения и за считанные часы добраться до Парижа на автомобиле…
Морис Пюжо. Королевские газетчики. 1933. Авантитул с инскриптом: «Господину Юберу Вассару очень сердечный привет. Морис Пюжо»
Понимая, что без общенационального кризиса реальных шансов на реставрацию ничтожно мало, монархисты сосредоточились на пропаганде своих идей и идеалов, вербовке сторонников и противодействии «антинациональной» политике властей – отсюда декларируемое презрение к их «законам». «Конечно, любое насилие есть беспорядок, но наше было разумным, поскольку временный беспорядок должен был положить конец беспорядку постоянному, против которого не было иных практических средств» (PCR, xvii). Так Пюжо объяснил слова Лакура о «насилии на службе разума».
Еще одной целью вызывающих акций, с которых начали «люди короля», было стремление прорвать информационную блокаду республиканской печати и попасть в новости. Круг читателей монархической периодики был узким и замкнутым, а большая пресса и агентства новостей их игнорировали. «Именно это заставляло бить стекла, – пояснил Пюжо. – Единственным действенным способом заставить услышать нас было нарушение их “общественного порядка” – скандал на улице средь бела дня, который вынуждал газеты написать о нем» (PCR, xvi – xvii). Умение «выбирать темы, способные заинтересовать и взволновать публику» и «предвидеть последствия той или иной манифестации» (LDS, 246) были в числе его несомненных талантов.
Первой акцией «людей короля», попавшей в газеты, стал шумный протест 16 октября 1908 г. на заседании кассационного суда, где рассматривалось дело нескольких монархистов. Эта дата считалась днем рождения движения. 21 ноября они сорвали вечер в театре «Одеон», посвященный дрейфусару Золя, а еще двумя годами ранее освистали кортеж при перенесении его останков в Пантеон (в этот день Пюжо был впервые арестован полицией). 2 декабря в Сорбонне «газетчики» устроили обструкцию историку Амедею Талама, который привлек внимание националистов еще в 1904 г.
Либеральный декан факультета словесности Сорбонны Альфред Круазе пригласил Талама прочитать открытый курс лекций «Педагогика истории». Тот преподавал в лицее и не имел обязательной для университетских профессоров докторской степени, но причина возмущения была не в этом, а в презрительных отзывах лектора о Жанне д'Арк и «жаннопочитании». Монархисты не дали Талама сказать ни слова и вынудили его уйти, забросав на прощание яйцами. Досталось и «клаке таламистов», занявшей первые ряды и состоявшей – по утверждению присутствовавшего там Пюжо – из «людей с крючковатыми носами и курчавыми волосами, говоривших по-немецки и по-русски» (PCR, 38).