Явившийся на выручку декан не смог утихомирить разбушевавшихся патриотов. Однако он не отменил курс, но сделал его доступным лишь для записавшихся заранее и получивших специальные пропуска, а также добился полицейской охраны помещения и здания, где проходили лекции, затем всего кампуса. С каждой неделей демонстрации, шум которых долетал до аудитории, становились все многолюднее и заканчивались у статуи Орлеанской девы, которую «Action française» объявило своей покровительницей. Пюжо придумал эффектную акцию: в день и час одной из лекций Талама он занял другую университетскую аудиторию и объявил о начале открытого курса лекций о Жанне д'Арк, сравнив ее эпоху с современной. Перепуганное начальство вызвало военных. Лозунг «Да здравствует армия!» был боевым кличем монархистов со времени «дела Дрейфуса», поэтому Пюжо и его слушатели поприветствовали солдат и офицеров и дисциплинированно покинули помещение.
Новость попала в газеты. «Снова почувствовавший себя двадцатилетним»[58] Пюжо с группой «газетчиков» еще дважды проделал этот трюк – сначала с деканом, потом с Талама, – разработав целую спецоперацию по проникновению в тщательно охраняемую Сорбонну. Назвав ее «первым образцом решающего удара», Моррас заметил: «Мы не сможем успешнее пробраться в здание Министерства внутренних дел…» – то есть в телеграфный зал МВД, «куда сходятся и откуда расходятся все нити той сети, которой опутана наша страна» (МЕМ, 593), и захват которого Моррас считал залогом успеха переворота[59], – «…чем Пюжо со своим маленьким войском на лекцию Талама, охраняемую полицией и армией» (МЕМ, 579). Лекция 23 декабря закончились потасовкой, арестом «людей короля» и судом над ними: Пюжо получил пять месяцев тюрьмы. Курс пришлось досрочно прекратить, но неожиданно прославившийся Талама в 1910 г. стал депутатом парламента от партии радикал-социалистов. Правда, всего на один срок, а потом канул в Лету.
Арест вожаков раздразнил «королевских газетчиков». «Дело Дрейфуса», кульминационный момент которого был всего десятью годами ранее, они считали незаконченным и принялись громить статуи покойных дрейфусаров, воздвигнутые сторонниками вскоре после их смерти. Карнавалы и праздники использовались для пародийного изображения врагов, особенно ненавистного премьера, а до того министра юстиции, Аристида Бриана. 20 ноября 1910 г. на одной официальной церемонии Лакур напал на него, намереваясь дать пощечину, но успел только сбить цилиндр с главы правительства, как был задержан. Повторно став министром юстиции в 1912 г., Бриан амнистировал его[60].
То, что ареной первой большой схватки «людей короля» с противником стала Сорбонна, неудивительно – в декабре 1905 г. первая группа учащихся «Action française» появилась в республиканском и космополитическом Латинском квартале. «Мы не могли игнорировать “Аction française”, которое ежедневно гудело у дверей факультетов, высших школ и лицеев», – вспоминал социалист Марсель Деа свои студенческие годы перед Первой мировой войной (DMP, 25). И в конце двадцатых движение «господствовало в Латинском квартале, не зная равных», как свидетельствовал Бразийяк (BGO, 37). Другим полем боя стал театр: монархисты регулярно освистывали пьесы, в которых видели неуважение к нации, церкви или армии.
В декабре 1908 г. поводом для выступлений «людей короля» стала четвертая годовщина гибели депутата Габриэля Сиветона из Лиги французской родины, публично давшего пощечину военному министру генералу Луи Андре, который преследовал офицеров из числа католиков и монархистов. Националисты считали его смерть убийством, которое власти пытались замаскировать под самоубийство, попутно очернив покойного[61]. Имя Сиветона стало боевым кличем. Полиция применила силу, особо не считаясь ни с законами, ни с необходимостью. «Люди короля» не уступали, в результате чего многие оказались за решеткой. Этой участи не избежали даже Доде с Моррасом. Именно при таких обстоятельствах появилась задорная песня людей, которым «плевать на все законы».
Руководящий комитет «Action française» официально поручил Пюжо представлять его в правлении Лиги королевских газетчиков, которая в 1909 г. оформились в самостоятельную организацию во главе с председателем Реаль дель Сарте и генеральным секретарем Плато. Моррас получил билет «почетного газетчика». Для обеспечения идейного единства и поддержания дисциплины – это считалось залогом успеха – была проведена чистка рядов с избавлением от «любителей беспорядка ради беспорядка», как выразился Пюжо (HAF, 68).
IV
«Люди короля» стали силой. «До 1914 г. они выигрывали все битвы, в которых участвовали», – гордился Димье (DVA, 120). «С 1908 по 1914 гг. шесть лет уличных потасовок и полицейских участков, шесть лет тюрем и триумфов восстановили национальный дух у всех сословий, – напомнил Моррас на суде в январе 1945 г., – поскольку молодых рабочих и служащих в наших рядах было, пожалуй, больше, чем молодых буржуа» (МРС, 81). «Вы делаете нечто конкретное, – писал 25 ноября 1922 г. Моррасу как вождю «Аction française» молодой прозаик и публицист Пьер Дриё Ла Рошель, – сейчас вы единственные во Франции, кто организован, чтобы делать что-то, поэтому взгляды обращены на вас» (LCM, 295).
В речи на съезде Лиги «Аction française» в 1926 г. Пюжо перечислил качества, которые движение воспитало у молодежи в процессе «великолепного возрождения национального чувства»: «В интеллектуальном плане это критический дух наряду с энтузиазмом, стремление рассеять иллюзии и четко видеть, желание быть первым во всех областях знания, умение защищать свою страну, ее историю, нравы и обычаи от пагубных заблуждений» (AFV, 79). Упомяну и о таком характерном эпизоде, как помощь «газетчиков» парижанам, пострадавшим в 1910 г. от сильного наводнения. «Хорошо известно, что монархисты – самые щедрые люди во Франции, – заметил Доде. – Когда у них есть деньги, они делятся деньгами. Когда денег нет, они отдают свой труд, свое рвение или свои молитвы, в зависимости от ситуации» (LDS, 244).
Несанкционированные демонстрации монархистов у памятника Жанне д'Арк в Париже до самой войны жестоко разгонялись полицией, а их участники отправлялись под арест и получали тюремные сроки. Однако именно они послужили тому, что в военные годы, на волне патриотического подъема и «священного союза», власти решили придать почитанию Орлеанской девы государственный характер. «За несколько месяцев и даже недель до войны, – напомнил Доде, – они неожиданно для всех сыграли первостатейную роль в борьбе за закон о трех годах» обязательной военной службы (LDS, 240). Значительное число «газетчиков», включая Пюжо, не подлежавшего призыву по возрасту, отправилось добровольцами на фронт уже в первые недели Великой войны. Многие отличились на полях сражений и отдали жизнь за Францию.
Вернувшись с войны, Пюжо, Плато и Реаль дель Сарте (потеряв в бою правую руку, он продолжал работу над скульптурами и стал «правой рукой» Морраса) взялись за укрепление Лиги «Аction française» и «королевских газетчиков».
Лига была социальной базой – организацией более массовой и инертной, объединением людей, которые платят членские взносы, выписывают газету, ходят на собрания и делают пожертвования. Впрочем, возглавлявший ее в годы войны Димье утверждал, что пассивность на местах была вызвана отсутствием интереса к ней в центре, прежде всего со стороны Морраса (DVA, 233–234, 264–265). Для лучшего руководства отделениями страну разделили на 10 зон, границы которых не совпадали ни с историческими провинциями, ни с департаментами; 11-я позже появилась в Алжире. Критерии выбора центра зоны были разными: в одних местах издавна существовали монархические настроения, в других были сильны мелкая буржуазия (массовый спонсор) и католическое духовенство (верный союзник до осуждения движения Ватиканом в 1926 г.), в университетских городах ставка делалась на лицеистов и студентов. Монархисты прочно занимали позиции в руководстве Всеобщей ассоциации учащихся. В этой среде их единственными конкурентами были социалисты (WAF, 200–211, 221–225).
«Люди короля» оставались активом движения – распространяли газету и брошюры, собирали пожертвования, устраивали и охраняли митинги и собрания, вели агитацию, срывали мероприятия противников. Их методы отталкивали добропорядочных буржуа и интеллигенцию, зато привлекали молодежь. «Среди “газетчиков” есть замечательная интеллектуальная и моральная элита, причем как из хороших (буржуазных. – В. М.) семей, так и из совсем простых, но, увы, туда проникло некоторое количество нежелательных элементов, которые понижают общий уровень и тянут за собой лучших», – писал Моррасу 17 декабря 1934 г. почетный председатель Лиги адмирал Антуан Шверер, посвятивший себя монархическому движению в 1925 г. после выхода в отставку (LCM – II, 109–110).
Трения между Лигой и «газетчиками», между центральным руководством и активом на местах, зачастую вызванные конфликтом самолюбий, к концу 1920-х годов ослабили движение. Сомнения порой возникали даже относительно авторитета Пюжо. Единственным, кому подчинялись абсолютно, остался Моррас, все чаще вынужденный выступать арбитром в постоянных спорах. «Только один человек способен по-настоящему руководить – это вы», – напомнил ему Шверер (LCM – II, 103). «Морраса “королевские молодчики” просто обожают, он является объектом их повседневного культа. Быть в его окружении – счастье и честь для любого из них. <…> Это является первоисточником дисциплины в рядах “королевских молодчиков”, отрицающей всякую возможность политической дискуссии в организации и признающей только слепое, беспрекословное повиновение» (КПП, 363–364).
Послевоенная парижская улица еще более радикализировалась, когда к анархистам прибавились коммунисты. Монархисты не собирались сдавать позиции и менять тактику, ибо «некоторые акты насилия необходимы и благородны», как заявил на страницах