Тяготея к политическому активизму и к радикальному крылу Лиги французской родины, Баррес вошел в правление организации, но это означало лишь поддержку ее идей, а не участие в повседневной работе и тем более не руководство. 19 ноября 1899 г., через несколько дней после публикации «символа веры» «Action française», оформленного как почтительный ответ Барресу, Моррас писал ему: «Я хочу завоевать для монархизма не только “Action [française]”, но Вас и всю Францию» (ВМС, 252). В первом он преуспел, во втором – нет.
В течение 1899–1900 гг. Моррас и Вожуа, с одной стороны, и Баррес, с другой, обменивались публичными любезностями. Довольный «символом веры», Баррес 18 ноября 1899 г. обещал Моррасу «систематически оповещать» своих читателей о новом издании (ВМС, 250). 16 февраля 1900 г. он председательствовал на лекции Вожуа, хотя лично к нему относился без энтузиазма. Журнал движения хвалебно писал о Барресе чуть ли не в каждом номере и устроил рекламную кампанию его новому роману «Призыв к солдату», замолчанному большой прессой. 21 марта встреченный аплодисментами Баррес рассказал о буланжистской эпопее и своем романе слушателям «вечерней школы» «Action française». Устроенный 11 июля Моррасом, который лично выбрал зал, составил меню и список гостей, обед в честь Барреса и его книги под председательством маститого Бурже превратился в патриотическую манифестацию, отчет о которой появился в журнале «Action française» (SDN, I, 119–126; NAF, 125–140). Что стояло за этим?
Поставим вопрос по-другому: каковы были интересы сторон? Что им нужно было друг от друга? Главному организатору «Action française» Вожуа требовался нотабль, способный не только председательствовать на собраниях (это делали академик Коппе и Дрюмон), но и привлекать молодежь. В идеях и идеологах движение не нуждалось – у него был Моррас, видевший в Барресе потенциального союзника: «Важно, чтобы интеллектуально вы были с нами. Я, как вы и, если угодно, больше, чем вы, чувствителен к различиям, но сейчас важно только объединение» (ВМС, 251).
Еще не ставший монархистом, Вожуа мог разделять идеи Барреса, но приводимое Жоли утверждение участника событий Робера Лоне, что программа «Action française» на раннем этапе существования фактически была их воплощением (NAF, 132), не подкреплено ничем, кроме все тех же публичных любезностей. Баррес нуждался в группе поддержки, которую готов был возглавить, но на эту роль новое движение не годилось. Поэтому в феврале 1900 г. он согласился стать почетным председателем правления Националистической ассоциации молодежи, основанной Камилем Жарром, союзником и соперником Вожуа, но предприятие оказалось недолговечным (NAF, 140–146, 254–258).
Видел ли Баррес в 1899–1900 гг. «соперника» в Моррасе, как утверждает Жоли (NAF, 126, 255)? Полагаю, нет: «принц молодости» был куда известнее и популярнее, причем не только в националистических кругах. Считал ли Моррас Барреса «учителем» (NAF, 128)? Серьезных оснований для такого утверждения нет, а льстить единомышленникам Моррас умел так же хорошо, как изничтожать противников.
Не скрывая разногласий с Моррасом, Баррес оказал финансовую и моральную помощь журналу, который в конце 1900 г. находился на грани закрытия, и рассчитывал на ответную любезность – например, на рекламу романа «Их лица», который заканчивал. 12 июня 1901 г. он председательствовал на собрании по случаю второй годовщины «Action française» и после программного выступления Вожуа, наконец публично объявившего себя монархистом, произнес приветственную речь, но заявил о неприятии его новой позиции (SDN, I, 131–136). Вскоре после этого Баррес вступил в Лигу патриотов, а после смерти Деруледа в 1914 г. стал ее председателем. Бенвиль, младший друг и единомышленник, но прагматик и скептик в политике, «никогда не мог понять, как выдающийся писатель Баррес мог последовать за демагогом Деруледом» (DDB, 35).
30 июля 1901 г. в Шарме умерла горячо любимая мать Барреса. «С ней связано формирование всех моих идей, – писал он Моррасу 2 августа из родного города, благодаря за соболезнования. – Я чувствую Мец, потому что матушка жила там в детстве. <…> Я чувствую Страсбург, потому что маленьким мальчиком жил там с ней до войны» (ВМС, 333).
Личные горести усугубили временное разочарование в политике[101]. 12 сентября Баррес известил Морраса об уходе из Лиги французской родины и из деруледовской газеты «Le Drapeau», которую в мае согласился редактировать, а также об отказе участвовать в следующих выборах – ради литературной работы (ВМС, 334). «Да, я покидаю бесплодную борьбу, – писал он одному из соратников 18 октября, – и не хочу быть ни кандидатом, ни депутатом, поскольку политический национализм кончился. Меня интересовало лишь одно: внести национальную точку зрения в общественные дела»[102].
В апреле 1902 г. Баррес подвел предварительные итоги двухтомником статей и речей «Сцены и доктрины национализма», который, несмотря на сиюминутность текстов, стал классикой националистической мысли. Руководство Лиги, потерпевшей разгромное поражение на майских выборах 1902 г., в конце года убедило Барреса выступить ее кандидатом на довыборах в 4-м округе Парижа, но и эта попытка оказалась неудачной. Разочаровавшись в коллективных действиях, Баррес сам занялся своей карьерой, которая в 1906 г. увенчалась избранием во Французскую академию (со второй попытки) и в Палату, депутатом которой он оставался до смерти.
В парламенте Баррес считался правым, но не входил в партии и группы и, отказавшись от борьбы за министерские портфели, сохранял независимость, чем вызывал «не только восхищение, но всеобщее уважение и почтение» (GDO, 118). «Я выступаю только тогда, когда мне есть что сказать по вопросу, который я знаю», – говорил он[103]. Критикуя школьную и церковную, антикатолическую политику радикальных правительств, Баррес, в отличие от Морраса, не посягал на основы республики и не стремился свергать кабинеты, как Клемансо.
«Я вижу самого себя в нашей истории, в нашей литературе, где царят порядок и чувство чести. <…> Я жажду, чтобы Франция, точнее, французский идеал – идеал Ронсара, Расина, Шатобриана, Корнеля, Наполеона – продолжал цвести. Я не хочу, чтобы он искажался. Вот почему я консерватор и не желаю, чтобы кто-то расшатывал французское государство» (МСВ, 250).
В начале 1910-х годов, когда Баррес, по собственным словам, «устремился от национализма к католицизму» (МСВ, 524), молодежь стала отходить от него. Обожатели и подражатели «восхищались художником и признавали заслуги патриота» (MHS, 15), но, не получив четких ответов на вопросы «о главном», шли в ученики к Моррасу или к католику-моралисту Шарлю Пеги, если этика увлекала их больше, чем политика. Если Баррес и мог видеть в Моррасе «соперника», то в эти годы.
«Наступил момент, – вспоминал Массис, ставший из барресиста моррасианцем, – когда в сфере политики от Барреса начали отдаляться молодые умы, порожденные и пробужденные им, умы, которым он открыл Морраса. Причиной стало осознание необходимости серьезной доктрины, которое он сам в них воспитал, и многие молодые барресисты примкнули к “Action française”. “Это не было ни предательством, ни бегством, – писал Жан Лоньон (автор книги «Морис Баррес и проблема Порядка» (1911). – В. М.). – Для нас это завершение развития доктрины Барреса, доктрины интегрального национализма”» (MHS, 85).
«Принц молодости» превратился в нотабля, которому следующее поколение начало предъявлять претензии: «Успех и искусство казались им несовместимыми! Они не прощали учителям, что те стали академиками!» (THM, 58). Задолго до шутовского суда дадаистов над Барресом в мае 1921 г.,[104] молодые католики осудили его за недостаток благочестия и уклон в язычество, усмотрев таковой в культе «земли и мертвых».
В романе «Вдохновенный холм» (1913) и публицистической книге «Великая скорбь церквей Франции» (1914) Баррес говорил, что «с волнением узнает богов наших предков и слышит их приглушенные голоса», и призвал к «союзу религиозного католического чувства с духом земли ради сохранения духовности расы» (HMJ, 246, 248). Как ни парадоксально, объектом критики стала его кампания в защиту сельских церквей, которым в результате правительственной политики угрожали закрытие и разрушение: по мнению оппонентов, Баррес видел в них культурное достояние и символ традиции, т. е. нечто материальное, а не дом Божий. Массис, признававший «влияние Барреса в основе всех моих идей» (MBN, 211), заявил: «Святость не бренна, как камни соборов, которые могут разрушиться, исчезнуть, сгореть от руки врага. Есть вещь бессмертная, неуничтожимая – это Церковь Духа, Иерусалим, построенный из живых камней» (THM, 102). «Невозможно защищать Церковь и одновременно возрождать авторитет язычества. Этого не позволяют ни вера, ни вкус» (HMJ, 251), – добавил он позже. «По-моему, вы неправы, сосредоточив внимание на различиях, а не на сходстве», – возразил Баррес «молодому левиту» в марте 1914 г., заметив, что «кампания становится несправедливой и политически вредной» (MBN, 136–137).
Анри Массис. Баррес и мы. 1962. Обложка и авантитул с инскриптом: «Господину Пьеру Гийо с барресианской дружбой и доброй симпатией, Анри Массис. 21 ноября 1962, в день, когда в Сорбонне отмечали столетие рождения Мориса Барреса»
Мировая война временно сгладила разногласия патриотов. Встретив Морраса на улице 12 августа 1914 г., Баррес удовлетворенно записал: «О партиях не говорили, только о Франции» (МСВ, 737). С 5 августа 1914 г. на протяжении пяти лет он ежедневно публиковал в «Echo de Paris» статьи, составившие 14 томов «Хроники Великой войны». Военные усилия Барреса и его деятельность в послевоенные годы заслуживают особого рассказа. 18 ноября 1918 г. писатель присутствовал при вступлении французской армии в Нанси, два дня спустя – в Мец, откуда отправился в Страсбург. Мечта всей жизни сбылась.