Группа влиятельных политиков во главе с экс-премьером Пьером Лавалем потребовала от президента Альбера Лебрена создать кабинет «национального единства» и уговорить экс-президента Гастона Думерга оставить деревенское уединение, чтобы возглавить его. Думерг согласился и выехал в Париж, где уже готовились к «разбору полетов».
Выступление коммунистов, требовавших арестовать Кьяппа и «расстрельщиков» Даладье и Фро, 9 февраля закончилось погромами и жертвами. 12 февраля коммунисты и социалисты провели 24-часовую всеобщую забастовку, сопроводив ее массовыми демонстрациями, в ходе которых тоже не обошлось без насилия. Их первая совместная акция со времени раскола партии в 1920 г. была задумана как ответ «фашистам».
Поведение вождей «Action française» и прежде всего лично Морраса 6 февраля сразу вызвало упрек в «бездействии» (уместны ли здесь кавычки – решите сами) и оттолкнуло от них многих сторонников, особенно молодых и жаждавших реальных дел. «За ширмой роялизма, за декорациями трактатов, тезисов, исторических, полемических и философских писаний во славу мифа о монархии обнаружилась пустота – ни грана надежды, ни намека на цель», – сформулировал Ребате чувства недовольных (RMF, I, 33). Сформулировал в 1942 г. задним числом, потому что еще шесть лет после этих событий оставался в команде «Action française» – если не движения, то газеты.
Недоволен остался и граф Парижский, утверждавший, что «6 февраля высветило у “Action française” недостаток организации» (НСР, 108). Герцог де Гиз, по словам сына, «не питавший иллюзий относительно скорого восстановления монархии» (НСР, 110), ограничился призывом к «французам всех партий, состояния и происхождения» «сплотиться вокруг монархического принципа, на котором основывалось и веками поддерживалось величие Франции, который лишь один может обеспечить мир, порядок, правосудие» (AAF-1935, 97). Наследник решил начать собственную политику, резко заявив Моррасу во время его очередного приезда в Брюссель: «Вспомните дело Ларэгля. Тогда вы были молоды, и герцог Орлеанский сдался: вы победили. Теперь ситуация изменилась: вы в летах, а передо мной вся жизнь. Победа будет за мной» (НСР, 112–113). Речь шла о событиях лета 1910 г., когда Моррас добился отставки графа Анри де Ларэгля с поста главы Политического бюро претендента (VCM, 240–243).
Монархисты парировали упреки в бездействии тем, что подчеркивали свою инициативу и решающую роль в январских демонстрациях. Пюжо заявил парламентской комиссии, что «Action française» «принимает на себя всю ответственность за это великолепное национальное пробуждение», слова Фро о «самой активной группе» цитировались с гордостью (AAF-1935, 56, 192–193). Затем они обвиняли в бездействии других.
Наиболее пассивными – точнее, на удивление пассивными – оказались «Огненные кресты», так что публицист Жорж Шампо позже назвал события 6 февраля «революцией, проигравшей из-за малодушия Морраса и предательства де Ла Рока»[123]. Устроившие 5 февраля мирную демонстрацию перед зданием МВД, «Огненные кресты» на следующий день заняли подходы к Бурбонскому дворцу, но не только не пошли на штурм Палаты, а никого к ней не подпустили, помогли депутатам выбраться из здания и организованно ушли. Так приказал де Ла Рок, объяснивший: «Я опасался, что подвергаю напрасной опасности человеческие жизни. Я хотел только оказать на правительство давление, организовать демонстрацию. Моей главной заботой было не допустить, чтобы “Огненные кресты” смешались с другими организациями, – надо было, чтобы они остались в собственной среде, дисциплинированные и спокойные» (КПП, 371). Этот «поворот все вдруг» решил судьбу возможного переворота, хотя утверждения, что «полковник» «не предвидел ничего, что можно использовать в политических целях»[124], и, тем более, ссылки на его человеколюбие вызывают обоснованные сомнения.
Публично похвалившись 7 февраля, что «правительство ушло в отставку, первая цель достигнута», де Ла Рок приписал это исключительно «Огненным крестам» и приказал до особого распоряжения не участвовать ни в каких акциях (PPF, 215). Утром того же дня он, к изумлению соратников, явился в префектуру и пожал руку Адриену Бонфуа-Сибуру, преемнику Кьяппа. После заявления де Ла Рока: «Мы привержены существующим институтам и верим, что будущее нашей страны может быть построено лишь на основе существующей конституции»[125], – разрыв «Action française» с «львами, предводимыми ослом»[126], как назвал Моррас участников «Огненных крестов», стал неизбежен.
Истинные причины поведения «полковника» выяснились летом 1937 г., после того как с ним порвал ряд бывших соратников во главе с герцогом Жозефом Поццо ди Борго. В декабре 1935 г. де Ла Рок согласился на предложение социалистов и коммунистов о роспуске «штурмовых отрядов», хотя остальные националисты восприняли его как опасную демагогию. Согласие казалось тем более внезапным, что до этого момента «полковник» постоянно твердил: «Придя к власти, мы отправим прогнивший парламентаризм на свалку. <…> Завтра, послезавтра, через две недели я отдам приказ о мобилизации против революции Блюма, Даладье, Кашена и их присных» (июнь 1935); «Мы приближаемся к решающей фазе. Будьте готовы к любым событиям» (сентябрь 1935); «Час приближается» (октябрь 1935)[127]. Час «с большой буквы Ч» так и не настал. Напротив, подобные заявления, создавая призрак «фашистской угрозы», помогли радикалам, социалистам и коммунистам объединиться в Народный фронт. Затем де ла Рок преобразовал «Огненные кресты» во Французскую социальную партию и включился в парламентскую политику, которую ранее осуждал.
Что стояло за его действиями? 23 июня 1937 г. Тардьё сообщил Поццо ди Борго, обвинявшему бывшего вождя в измене идеалам «Огненных крестов», что в 1930–1932 гг. в бытность главой МВД и премьером он ежемесячно выдавал де Ла Року по 20 тысяч франков наличными из секретных фондов и попросил своего преемника Лаваля продолжать выплаты при условии отказа «полковника» от реальных действий против властей. Пикантность ситуации заключалась в том, что устав «Огненных крестов» запрещал принимать субсидии от государственных учреждений, а «полковник» не ставил в известность о полученных суммах никого из соратников (вопрос о том, куда и на что они шли, остался открытым). Знание того, что де Ла Рок регулярно получал деньги от МВД – неизвестно точно, на протяжении скольких лет – дабы «шуметь и только», позволяет понять его поведение, включая события 6 февраля и противостояние Национальному фронту в 1937–1938 гг.
Разоблачения Поццо ди Борго, назвавшего де Ла Рока «фантомом на продажу» и «жалким мошенником, обманувшим самые благородные чувства человеческой души и сердца»[128], подхватили многие, включая L’AF. В книге «Как предал Ла Рок» (1937) Пюжо обвинил его не только в беспринципности, но в сознательном расколе национального движения. Назвав обличителей лжецами, «полковник» заявил, что не намерен оправдываться. Поццо ди Борго подал на него в суд за клевету, чтобы заставить говорить – или лгать – под присягой, и выиграл процесс, ключевым свидетелем на котором убедительно выступил Тардьё. За этим последовала серия процессов по искам де Ла Рока к журналистам и редакторам, включая Морраса и Доде, большую часть которых он проиграл. Рене Бенжамен вывел его в романе «Хроника смутного времени» (1938) под именем Сен-Реми. Тот произносит высокопарные патриотические речи, проповедует «простую жизнь» и «здоровую семью», обещает «дело» и собирает на него деньги, но под угрозой возможной гибели признается жене и рассказчику, одному из своих спонсоров, что всё тратил на любовниц. Несмотря на ущерб для репутации, «полковник» оставался видной фигурой оппозиции Народному фронту вплоть до лета 1940 г.
Еще одним заметным «бездействующим лицом» событий 6 февраля оказался Жан Кьяпп, находившийся в доме своего зятя. Что можно было ожидать от бывшего префекта? Учитывая его личную популярность, практически что угодно. Кьяпп мог придти в мэрию и либо стать ключевой фигурой «временного правительства», коль скоро его отставка оказалась главной причиной возмущения депутатов от Парижа и муниципальных советников, – либо отговорить их от активных действий. Мог появиться на площади Согласия во главе демонстрантов и призвать их на штурм парламента – или обратиться к полиции с призывом не стрелять по соотечественникам. Мог добраться до Бурбонского дворца и возглавить оппозицию – или попытаться примирить ее с правительством ради предотвращения кровопролития. Мог обратиться к президенту Республики, мог…
В чем только ни обвиняли бывшего префекта «левые», самым вялым и неубедительным было утверждение о его причастности к выступлениям и желании захватить власть. Ибо если у кого такие шансы имелись, то, пожалуй, только у него. Кьяпп лишь сокрушался, что его преемник не перекрыл доступ на площадь Согласия и выставил там мобильную гвардию – «они хорошие солдаты, но очень жестокие и плохо знают парижан»[129]. Единственное, что он сделал, – встретился под покровом ночи с главкономандующим генералом Максимом Вейганом, который заявил, что армия выполняет приказы правительства и только правительства, и с Тардьё, согласившимся, что надо требовать отставки Даладье. 18 июня 1947 г. Леон Блюм заявил парламентской комиссии по расследованию событий 1933–1945 гг., о том, что Тардьё, вместе с маршалом Петэном и Лавалем, входил в состав «временного правительства», которое «мятежники» 6 февраля предполагали провозгласить после захвата Палаты депутатов[130]. Тардьё уже умер, но его вдова немедленно и детально опровергла утверждение Блюма