[147]. В «Альманахе Action française на 1938 год», выпущенном незадолго до этого, «королевский» раздел присутствует, как обычно (AAF-1938, 34–54).
Ребате позже обозвал вождя «Аction française» «католиком без веры, причастия и папы, террористом без убийц, монархистом, которого отверг претендент» (RMF, I, 133). Впрочем, как и в случае с осуждением движения Ватиканом в 1926 г., многие монархисты предпочли Морраса, который, публично выражая почтение королевской семье, приватно заметил, что «граф Парижский не стоит обедни»[148]. «Старый боец принял удар, не согнувшись, – вспоминал Бразийяк. – Мы повторяли себе, что личность монарха не важна, что неблагодарность – добродетель королей и что время всё исправит» (RBC, VI, 275–276).
Бездействие Морраса 6 февраля оттолкнуло от него больше людей, чем осуждение со стороны принцев. В основном молодых – тех, для кого, по словам одного из них, «Аction française» было не просто «делом», но «разновидностью религии, включавшей этику жизни и даже эстетику», «имевшей в наших глазах почти абсолютный престиж и дававшей нам преимущество почти всеобъемлющей доктрины» (СМР, 35). Количественно потери движения были невелики, но оно лишилось части «актива», из которой вышли непримиримые критики. Ребате – по словам Бразийяка, «вечно полный гнева против людей, вещей, времени, пищи, театра, политики, создающий вокруг себя атмосферу катастрофы и мятежа» (RBC, VI, 211) – порвал с учителем много позже, после поражения Франции в 1940 г., но задним числом возводил свое недовольство именно к 6 февраля. Посвятив пламенные страницы адептам движения, их бескорыстию, героизму и верности, он сделал вывод: «“Аction française” легкомысленно промотало всё это. <…> Его грехи тем более тяжки, что собранные им люди были лучшими» (RMF, I, 135–136).
Здесь необходимо остановиться на известном, но превратно толкуемом сюжете. Группа «людей короля» во главе с Эженом Делонклем, «слишком всерьез воспринявшим учение Морраса»[149], порвала с «французским бездействием», желая, по выражению Пюжо, «сменить режим более быстрыми действиями, чем наши» (PAF, 16). Исключенные из движения за неподчинение в 1935 г., они создали «Тайный комитет революционного действия», который Пеллисье удачно назвал «родным дитем “Аction française” и 6 февраля» (PPF, 310). Среди них выделялся герой Первой мировой войны Жозеф Дарнан, краса и гордость «Аction française» в департаменте Приморские Альпы, покинувший движение в 1930 г. Вожди вызвали его для объяснений в Париж.
По рассказу Шарбонно, слышавшего историю от самого Дарнана, «он телеграфировал: “У меня нет на это денег”. Ему выслали тысячу франков. Дарнан приехал и предстал перед ареопагом, включавшим Пюжо, Бенвиля, Доде и Морраса. Он высказался с обычной откровенностью. Десять лет он не переставал упорно бороться, жертвуя Делу свой досуг и даже часть рабочего времени. И все десять лет видел те же самые внутренние интриги, застой, бездействие…
– Ах, вы не знаете, что о вас говорят в провинции! – горько закончил он.
Услышав это, Моррас поднял голову и спросил глухим голосом:
– И что же о нас говорят?
– Хотите знать? Хорошо, говорят, что вы все – старые жопы![150]
Честное заявление вызвало громовый раскат хохота. Леон Доде, любитель всего неожиданного и красочного, корчась от смеха и хлопая себя по ляжкам, повторял:
– Мы ему послали тысячу франков, чтобы он приехал и назвал нас старыми жопами!
После этого Доде, бывая в Ницце, никогда не упускал случая дружески повидаться с Дарнаном» (СМР, 162).
Прослышав о странных ритуалах и костюмах заговорщиков, Пюжо окрестил организацию «Кагуль» («капюшон»), а ее членов – «кагулярами». Название прижилось и вошло в историю.
Энергичные и дисциплинированные лидеры сумели завлечь в свои ряды монархистов и молодых нонкоформистов «справа», искавших «прямого действия» или просто приключений[151]. Франция – не та страна, где тайна долго остается тайной, поэтому слава бежала впереди «кагуляров». Организация возникла весной 1936 г., а уже 29 июля Моррас предупредил читателей L’АF против «идиотских антиполитических затей, способных нанести серьезный ущерб общему делу». «Хотели бы мы назвать это забавами молодых людей, – пояснил он, – но их игры небезопасны и направляются людьми постарше. <…> Должен заявить, что я абсолютно не причастен к этой интриге»[152]. Поэтому толки о связях «Тайного комитета революционного действия» с «Аction française» и, тем более, с вождями движения совершенно беспочвенны. Пюжо свидетельствовал: «они (“кагуляры” – В. М.) яростно ненавидели “Аction française”, особенно Жоржа Кальзана[153] и меня; сначала потому что мы выставили их вождей за дверь, затем потому что я в серии статей предупредил наших друзей против них, когда те не прекращали попытки расколоть ряды “королевских газетчиков” и преследовать отделения нашей Лиги. Мне угрожали в собственном доме: три раза за одну неделю звонили жене и требовали остановить мое перо, иначе нашего десятилетнего сына ждет судьба Филиппа Доде» (PAF, 16), т. е. смерть. «Мы не знали ни одного “кагуляра”, – вспоминал Бразийяк. – Но знали, что в таких организациях, разномастных и разобщенных, всегда есть осведомители, подонки, сумасшедшие, придурки – и большинство смелых парней, искушаемых добродетелью действия» (RBC, VI, 276).
«Кагуляры» раскидывали сети повсюду, завязывали связи в Италии и Испании, проникали в армию и полицию, запасались оружием и боеприпасами, совершали политические убийства. По словам Пюжо, «полиция с самого начала направляла и контролировала “кагуляров” через Второе бюро (Генерального штаба, разведка – В. М.) армии, которому они слепо доверяли, и, будучи оставлены ей (полицией – В. М.) в покое на год, предпринимали все провокационные действия, в которых нуждался Народный фронт» (PAF, 16). Так или иначе, толки о «заговоре кагуляров», как и заявления де Ла Рока, были на руку Народному фронту в борьбе с «фашистами», к которым они относили и «Аction française». «Берегитесь! – заклинал 17 сентября 1937 г. Моррас. – Берегитесь вербовщиков, берегитесь ловцов. Берегитесь шутовских клятв самозванного “белого” или “серого” масонства, которое вполне может оказаться связано с “красным” масонством». «Будьте начеку. Эти глупости играют на руку еврейской и большевистской банде», – продолжал он два дня спустя, обвиняя заговорщиков в «гнусных контактах с миром Гитлера»[154].
«Тайный комитет революционного действия» и его соратники-военные действительно подготовили государственный переворот, запланированный на ночь 15/16 ноября 1937 г. Власти сорвали попытку, провели аресты и нанесли серьезный удар организации, хотя не уничтожили ее. «Кагуляры» стали героями романов и фильмов с изрядной долей мифологизации и пропагандистской лжи, – вроде того, что их подлинным вождем был… маршал Петэн, – но к нашей теме они отношения не имеют.
Глава третьяКошмар альянсов: «Action française» против Москвы и Берлина, 1935–1936
Гитлер хочет бросить нас против Сталина, а Сталин против Гитлера. Диктаторы оспаривают Францию друг у друга.
Для Франции новый 1935-й год начался если не унижением, то ожидаемой неприятной новостью. На плебисците в Сааре 13 января почти 91 % голосовавших высказался за возвращение в Германию и меньше пол-процента – за присоединение к Франции. «Если бы Генрих Гейне находился еще на этом свете или имел бы здесь двойника, – откликнулся Бенвиль, – из-под его насмешливого пера вышла бы такая история: “13 января 1935 г. Иммануил Кант, к изумлению всего Кёнигсберга, изменил неколебимый маршрут своей ежедневной прогулки. Он отправился купить радиоприемник, чтобы не пропустить самое первое сообщение о результатах плебисцита в Сааре и торжестве германской идеи”. <…> Хуже всего то, – добавил Бенвиль уже серьезно, – что выбор был сделан в условиях, наиболее располагавших к его свободе»[155].
Действительно, всё прошло в соответствии с Версальским договором и под контролем Лиги Наций. Однако Пюжо винил в случившемся «политику наших (французских – В. М.) правителей, не поддерживавшую друзей, которых Франция еще сохраняла в этой старинной французской провинции», добавив: «Члены Лиги “Action française” и “королевские газетчики” в Лотарингии под руководством Шарля Берле организовали прием саарских сторонников Франции, вынужденных покинуть свою страну, чтобы избежать преследований со стороны немцев» (PAF, 17). Деятель католических и ветеранских организаций, Берле в 1925 г. присоединился к «Аction française» и, оставшись верен ему после осуждения Ватиканом, в 1927–1936 гг. возглавлял местную Лигу, а когда правительственный запрет заставил «переформатировать» движение, стал товарищем председателя «Кружка Жака Бенвиля» в Нанси. Уверен, он гордился книгой Морраса «Жак Бенвиль и Поль Бурже» (1938) с автографом автора, которая ныне находится в моем собрании.
15 марта 1935 г. во время дебатов в Палате депутатов военный министр генерал Луи Морен заявил, что в случае новой войны французская армия укроется за своими укреплениями и не будет наступать. Случайная реплика зазвучала по-иному, когда днем позже Германия объявила о «восстановлении военной независимости», т. е. об отказе от ограничений, предусмотренных Версальским договором, и о введении всеобщей воинской повинности. Эти действия обычно трактуют как односторонний агрессивный шаг, но историк Жак Бенуа-Мешен поместил их в ряд военных мер, которые в течение предшествующего года приняли Япония, США, Италия, Англия, СССР, Румыния, Чехословакия, Швейцария и, наконец, Франция, восстановившая двухлетний срок обязательной службы