<…> Никто не критиковал нашу страну столь проницательно и строго, и никто не сохранил столько веры в нее [как он]»[284]. В качестве нотабля Боннар часто председательствовал на лекциях и собраниях, в том числе устраиваемых монархистами. На выборах в Академию Моррас нуждался в нем, и тот, как мог, помогал кандидату, а не просто отдал свой голос.
Однако единства между ними не было. «Моррас и его партия придали монархизму интеллектуальную злободневность, но не политическую и не практическую, – записывал Боннар. – Они опирались на дух, а не на реальность. Они смогли разбудить мысль, но не смогли оживить чувства. “Action française” – нервная система без тела». Различалось и их отношение к Германии. Отправившись туда в качестве журналиста, Боннар в мае 1937 г. привез положительные, но не восторженные, как у Альфонса де Шатобриана, впечатления. Гитлер говорил ему о достижениях в социальной сфере, Розенберг – о единстве великой европейской культуры и о важности интеллектуального взаимопонимания для смягчения напряженности[285]. Боннар выступал за франко-германский диалог ради мира в Европе, что расходилось с позицией «Action française». Напомню, что еще в донацистский период Доде отвергал «любые попытки сближения, интеллектуального и прочего» со стороны Германии как «безмерный обман, скрывающий военную угрозу»[286].
В записях, опубликованных посмертно, Боннар в 1937 г. назвал Гитлера «единственным в настоящий момент представителем силы в мире», сравнил с Наполеоном, но не принял его сторону. «Противопоставим Гитлеру нечто, что превзойдет его. <…> Поймите, наконец: его сила не только в том, что правильно у него, но еще больше в том, что неправильно у вас. <…> Гитлеру надо отвечать. Но речи англо-французской демагогии – это не ответ, они – не источник жизни»[287]. Поражение Франции навсегда развело Боннара и Морраса. Став коллаборантом, первый в мае 1941 г. опубликовал в Париже памфлет «Реакционеры» против «Action française». Второй в Лионе сурово ответил «Господину Икс из Французской Академии» – но к этому мы вернемся в другой книге.
В Академию Морраса избрали в первом туре 9 июня 1938 г. 20 голосами против 12. Голосование было тайным, но, зная пристрастия «бессмертных», пресса составляла списки «за» и «против». «Смесь политических, религиозных и литературных причин» (WAF, 454) побудила проголосовать «против» таких людей, как Франсуа Мориак, пугавший коллег возможным конфликтом с Ватиканом (Бордо отмел этот аргумент), Жорж Дюамель и Поль Валери. Четверо католиков, включая Гойо и кардинала Бодрийяра, воздержались. Гойо сказал, что проголосует «за» во втором туре, если таковой понадобится. Кардинал, отдавший голос Моррасу при первом выдвижении в Академию в 1923 г., заявил собратьям, что они «полностью вольны голосовать за него, поскольку наша компания не должна принимать это (осуждение Морраса Ватиканом – В. М.) во внимание» (MNT, 291–292). 16 июняL’AF посвятила избранию мэтра целых десять статей – триумф так триумф!
Противники прибегли к последнему средству. Христианский демократ Жорж Бидо, будущий послевоенный премьер, обратился к президенту республики с требованием не утверждать избрание «главаря банды», которое «является вызовом не только режиму – режим достаточно прочен, чтобы не реагировать, – но всей общественной морали»[288]. «Академию открыли для полемиста, оскорбителя, чуть ли не убийцы», – иронизировал Бразийяк (RBC, XII, 188). Начиная с Людовика XIV, глава государства был протектором «благородной компании» и имел право вето, за всю историю использованное лишь дважды. Бордо как выборный директор Академии явился в Елисейский дворец к президенту Лебрену, вооруженный основательным досье, но оно не понадобилось. Чтобы рассеять слухи о недовольстве Ватикана, Моррас написал письмо папе, предварительно показав его Гойо (MNT, 292–293); в ответ понтифик прислал ему благословение через монастырь «маленькой Терезы».
Принимать нового «бессмертного» и говорить слово в его честь поручили Бордо, но здесь возникло затруднение. В свою речь Моррас хотел включить панегирик Святому Престолу, но настаивал, чтобы в ответе не было возражений или критики по этому поводу. Правоверный католик Бордо не согласился выдать другу «карт-бланш» и заявил, что вовсе откажется от речи, чем вызвал удивление и замешательство собратьев. «Помогите мне, – писал Гойо 28 сентября Моррасу, – уговорить Бордо не отказываться! То, что он принимает вас, выглядит символично: католик, имевший случай говорить о вас с папой, должен вас принять; это превосходно! Академия не понимает его попытку отказаться: в ней есть что-то ненормальное. Я намерен настаивать, но если ваши просьбы присоединятся к моим, думаю, они окажутся куда более действенными» (LCM, 355). Наконец, Бордо согласился, тем более, обычай «компании» обязывал обоих заранее показать тексты речей друг другу и принять возможные поправки, а затем представить их особой комиссии.
Тем временем 10 февраля 1939 г. умер Пий XI. В некрологе Моррас напомнил об осуждении «ужасных близнецов – гитлеровской угрозы и коммунистической угрозы» (HAF, 141) его мартовскими энцикликами 1937 г. Тогда Моррас писал: «Осуждение коммунизма ощутимо поможет восстановлению прочного единства защитников порядка, и при нынешнем состоянии мира нет ничего более желательного. Осуждение гитлеризма, открытое и прямое, наконец, прольет желанный свет душам, блуждающим в туманных областях умеренного и неумеренного национализма. <…> Теперь мы знаем, что́ именно запрещено – это гитлеризм, германизм Гитлера, религиозная метафизика почвы и крови»[289].
Приехавший в Рим освещать конклав для L’AF Авар де ла Монтань заготовил меморандум о примирении «Action française» со Святым Престолом и постарался ознакомить с ним как можно бо́льшее число иерархов. 2 марта папой был избран кардинал Пачелли, принявший имя Пий XII. На следующий день после интронизации он получил меморандум из рук епископа, которого знал и уважал[290]. 19 апреля курия начала официально изучать вопрос, затем отправила эмиссара в Париж для «сглаживания углов». Нунций осведомился у министра иностранных дел Жоржа Боннэ, не возражает ли французское правительство, но получил ответ, что тому хватает иных забот[291]. 19 июня руководители «Action française» направили папе просительно-примирительное послание, 5 июля рассмотренное курией. 15 июля Пий XII снял запрет с движения и газеты. Семь книг вождя монархистов по умолчанию остались в «Индексе», но на это мало кто обратил внимание. В декабре 1939 г. Моррас в последний раз посетил монастырь св. Терезы, но до конца жизни переписывался с его монахинями (VCM, 407–408).
8 июня Моррас был официально принят «под Купол», куда его «ввели» Боннар и маршал Франше д’Эспере – «лучшие монархисты Академии»[292], как заметила пресса. Высоким негромким голосом, которого он сам почти не слышал, Моррас произнес тщательно продуманную, изящную и лишенную злободневности речь[293]. Уделив, как положено, основное внимание своему предшественнику по «креслу», адвокату и историку Анри-Роберу, избранник вспомнил покойных друзей-академиков Барреса, Бенвиля, Поля Бурже, Жюля Леметра, Анатоля Франса, основателей Академии Людовика XIV и кардинала Ришелье, «бессмертных» первого призыва, Деву Марию и французских святых, закончив во славу духа, который одолеет силы хаоса.
Республиканскому режиму он послал парфянскую стрелу в виде цитаты из академической речи Эрнеста Ренана, критиковавшего Французскую революцию. Слушатели понимающе кивали. В ответ Бордо говорил о литературных заслугах собрата, о его любви к Провансу и Греции, о патриотизме и верности традициям, не забыв добавить: «Если чистота Божественной веры не осенила вас (намек на личный агностицизм Морраса – В. М.), вы всегда защищали церковь от анархических учений и посягательств науки во имя порядка и света, которые она несет миру»[294].
В некрологе Гойо, умершему в октябре 1939 г., Моррас, вспоминая их разногласия, писал: «Одно всегда примиряло нас – стремление к защите морали, разума, общества и страны. <…> Не думаю, что выдам тайну или раскрою секрет, сказав, что Жорж Гойо славно потрудился для примирения “Action française” с Ватиканом. Я должен возложить к его гробу эту пальмовую ветвь – зеленую, благородную, достойную характера и мыслей того, у чьих близких я прошу разрешения скромно оплакать его вместе с ними» (HAF, 145–146).
Глава пятаяПротив анархии и Гитлера: «Action française» и гражданская война в Испании, 1936–1939
Вот добро. Вот зло. Надо выбирать между ними. Это не значит, что хорошие безупречны, а плохим недоступны добродетель и честь. Но одни правы, а другие неправы. Надо желать, чтобы добро победило, а зло было повергнуто во прах.
Сочетание внутреннего политического и социального кризиса с военным конфликтом в соседней стране за наименее угрожаемой границей при отсутствии возможности оперативно получить действенную помощь от союзников – один из худших вариантов развития событий в мирное время. В такой ситуации в 1936 г. оказалась Франция. 16 февраля на выборах в Испании победил Народный фронт, что обострило внутриполитическое противостояние, перераставшее в локальную вооруженную борьбу. Положение на наиболее угрожаемой границе с Германией резко ухудшилось после ремилитаризации Рейнской области в марте. Отношения с Италией, осложнившиеся во время войны в Эфиопии, окончательно испортились при правительстве Народного фронта. 17 июля в ряде городов Испании и испанского Марокко военные попытались захватить власть. Выступление п