ереросло в гражданскую войну, которая, несмотря на географически локальный характер, стала проблемой глобальной политики, поскольку затрагивала интересы почти всех великих держав. В наибольшей степени она угрожала Франции. На этот вызов должны были отреагировать все политические силы, включая «Action française».
Гром грянул не с «безоблачного неба над всей Испанией» (использование этой фразы в качестве сигнала к мятежу – легенда). Политические и социальные конфликты, нередко перераставшие в вооруженные, но еще не принимавшие общенациональный характер, не один год потрясали «классическую страну гражданских войн» (AAF-1937, 213). Шесть с половиной лет диктатуры генерала Мигеля Примо де Риверы (сентябрь 1923 – январь 1930) обеспечили некоторую стабильность за счет модернизации экономики и хозяйства и сочетания «кнута» авторитарной центральной власти с «пряником» социальной политики, но закончились неудачей. Анализируя причины поражения Примо де Риверы, Жак Бенвиль писал: «У него не было ни принципов, ни учения, он не знал, куда идет, и еще меньше – куда следует идти. <…> В борьбе против оппозиции, растущую силу которой он чувствовал с каждым днем, диктатор сделал одну из грубейших ошибок в современной политике: прибег к этатизму и централизации. Это был путь к самоубийству. Примо де Ривера, веривший, что сепаратизм можно подавить, укрепил его, отказав регионам в традиционной автономии, которой они требовали. Он игнорировал формулу, без которой внутренний мир в Испании невозможен: сильная власть и автономии. Это отсутствие идей, принципов, учения и программы не позволило диктатору справиться с коалицией, сложившейся против него» (JBD, 257, 260–261). Профсоюзы, социалисты, коммунисты, анархисты, автономисты расшатывали режим извне. Изнутри против диктатора объединилась значительная часть политической, финансовой и интеллектуальной элиты, которую поддержали армия и двор. Когда под их давлением король Альфонсо XIII 28 января 1930 г. отправил Примо де Риверу в отставку с поста главы правительства (тот уехал во Францию, где вскоре умер), «колокол прозвонил» и по монархии.
После успеха республиканцев на муниципальных выборах оставшийся без союзников король 13 апреля 1931 г. принял ультиматум победителей, передал им власть («выборы <…> ясно показали мне, что мой народ больше не любит меня») и покинул страну, но не заявил об отречении («я не отказываюсь ни от одного из своих прав»), надеясь, что его позовут обратно (PST, 45–46). Моррас считал победу ложной из-за неравномерности электоральной карты для городской и сельской местности: «Побежденные в городах, монархисты сохранили огромное большинство в деревнях. Разве это не лишает республику легитимности? Его величество Альфонсо XIII обманули» (VEF, 24). Активное участие в смене власти приняла армия. 14 апреля Испания была провозглашена республикой. «Моррас давно указывал на Испанию и Россию, на крайний Запад и крайний Восток, как на слабые места европейского порядка», – напомнила политическая хроника «Action française», обвинив испанскую элиту в непонимании важности монархических идей и консервативных ценностей как основы сильного и стабильного государства, и предсказала вспышку классовой борьбы, антиклерикализма и сепаратизма (AAF-1932, 206–209)
Страну захлестнула волна насилия, которую власти обуздали с большим трудом. Ватикан объявил о невмешательстве во внутренние дела Испании, поскольку глава республиканского правительства Нисето Алькала Самора заявил об «уважении религии и институтов католической церкви». Близкая к L’AF газета «Je suis partout» утверждала, что нунций и германский посол поддерживали республиканцев еще до революции, т. е. участвовали в заговоре против короля (AAF-1933, 160–162). «Action française» конфликтовало с «самым немецким папой» Пием XI и не упускало случая критиковать политику понтифика. На выборах в Кортесы 29 июня 1931 г. большинство получили «левые». Два с половиной года их пребывания у власти ознаменовались репрессиями против аристократов-землевладельцев (аграрная реформа с переделом их земель оказалась неэффективной) и церкви (изгнание иезуитов, лишение других орденов права заниматься образовательной и коммерческой деятельностью). Папа поддержал протест испанских епископов, но правительство проигнорировало его. Внутреннюю нестабильность усилили аграрные, классовые и национальные (особенно в Каталонии) конфликты, с которыми «левые» не смогли – а по мнению противников, не хотели – справиться.
Выборы 19 ноября 1933 г., итоги которых из-за повторных голосований были официально объявлены лишь через три недели, принесли успех «правым» республиканцам. Формирование правительства следовало бы поручить лидеру «Народного католического действия» Хосе Мария Хиль-Роблесу, возглавившему предвыборный блок «Испанская конфедерация независимых правых». Однако президент Алькала Самора «явно не доверял ему как государственному деятелю и испытывал к нему личную антипатию» (PST, 145), а потому выбрал ветерана парламентской политики Алехандро Лерруса, вождя радикалов как самой многочисленной партии. «Вечная глупость консерваторов, стремящихся следовать правилам парламентской игры», – оценил хроникер «Альманаха Action française» отказ Хиль-Роблеса от борьбы за власть (AAF-1935, 89).
«Два года правления “левых” были годами больших надежд и жестоких разочарований. Два года правления “центристов” стали годами монотонной депрессии», – констатировал британский историк Эдгар Аллисон Пирс, книга которого «Испанская трагедия» с осени 1936 г. по весну 1937 г. выдержала шесть изданий (PST, 144). Правительство остановило и частично отменило некоторые реформы, начатые «левыми», подавило восстание шахтеров в Астурии в 1934 г., но было вынуждено предоставить Каталонии автономию в ответ на попытку провозглашения 6 октября 1934 г. Каталонского государства в составе Федеральной Испанской республики. «У каталонцев, – писал Моррас, – есть верная идея – регионалистская идея, предполагающая децентрализацию. Они имели несчастье позволить себе воплощение этой идеи через революцию» (VEF, 105). Каталонская Регионалистская лига еще до Первой мировой войны заимствовала аргументы из работ провансальца Морраса, который вдохновлялся идеями провансальца Фредерика Мистраля, сочувствовавшего каталонским автономистам. «Его (Мистраля – В. М.) федерализм был задуман и организован как прямой антипод анархии», – подчеркнул Моррас, выразив надежду, что «советники генерала Франко будут достаточно прозорливы, чтобы вспомнить, что если единство есть единство, то необходимо, особенно в Испании, поддерживать его свободами, дабы оно стало прочным и длительным. <…> Франция заинтересована в независимости и единстве Испании. Ей не нужны ни всеобщая анархия, ни баскский или каталонский сепаратизм, от которых можно ждать лишь большого беспокойства. Ей выгодно, чтобы испанцы жили в мире и согласии» (VEF, 98–99, 137).
Испанские «центристы», подвергавшиеся атакам и «слева», и «справа», оказались столь же бессильными, как и их предшественники. Идеологическая консолидация «правых» в первой половине 1930-х годов проходила под знаком Морраса, символизировавшего Порядок против Хаоса. Создатель концепции «Испанидад» Рамиро де Маэсту, назвавший свою организацию «Испанское действие», популяризировал через одноименный журнал труды Морраса, Бенвиля, Доде и близких к «Action française» Пьера Гаксотта и Абеля Боннара. Непосредственное влияние Морраса как теоретика монархии и трибуна «латинства» испытали влиятельные «правые» политики и идеологи: лидер роялистов Антонио Гойкоэчеа, президент Королевской академии моральных и политических наук с 1936 г.; вождь монархического движения «Обновление Испании» Хосе Кальво Сотело, которого с учением «Action française» познакомил молодой интеллектуал Эухенио Вегас Латапие, учившийся во Франции; обличитель «испанского упадка», публицист Педро Сайнс Родригес, министр просвещения в первом правительстве Франко, разошедшийся затем с каудильо. Изучали труды Морраса и в консервативно-революционной «Испанской фаланге» Хосе Антонио Примо де Ривера, сына экс-диктатора. Пропагандистами его идей, в том числе о монархии, выступали двое из основателей «Фаланги» – Рафаэль Санчес Масас и Эухенио Монтес Домингес, сочетавшие политическую и публицистическую деятельность с философией и поэзией[295].
Испанские «левые» готовились к реваншу не менее активно, чем французские товарищи, но их Народный фронт, созданный 16 января 1936 г., был «левее» французского, т. к. включал анархистов и не включал радикалов. «С одной стороны, блок “правых”, с другой стороны, блок “левых”, посредине раздавленные ими “центристы”. Хиль-Роблес против [Франсиско] Ларго Кабальеро (лидер социалистов – В. М.) зажали в угол окаменелых радикалов Лерруса и ничтожных консервативных республиканцев Мигеля Мауры, – так в тот же день Бенвиль, которому оставалось жить три недели, описал предвыборную ситуацию. – <…> Или диктатор от реакции, или диктатор от революции. Одно хуже другого для Франции, которой хватает подобных примеров у своих дверей. Учитывая то, что мы знаем об их характере и темпераменте, испанцы вряд ли без сопротивления подчинятся большевистской диктатуре, вырастающей из социалистического и коммунистического восстания в Астурии. Возможность гражданской войны очень велика» (VEF, 11–12). Однако маятник качнулся влево, и на выборах 16 февраля, до которых Бенвиль не дожил, победил Народный фронт при поддержке баскских автономистов. «В ноябре 1933 г. избиратели надеялись получить нечто лучше того, что имели ранее. В феврале 1936 г. они были уверены, что хуже быть не может» (PST, 143–144). Даже прибегнув к насилию, «левые» собрали меньше голосов, чем «правые» (4 497 696 против 4 570 744), но, использовав неравномерность электоральной карты и повторное голосование, получили 256 мандатов против 165 у «правых»; в наибольшем проигрыше оказались «центристы» (PST, 190). «Ни в 1936 г., ни в 1931 г., испанские “красные” не смогли ни установить моральную и правовую значимость своей власти, ни подтвердить ее. А им наплевать!» – суммировал Моррас (VEF, 29).