Несмотря на большинство в Кортесах, замену на посту президента «центриста» Алькала Саморы на «розового» экс-премьера Мануэля Асанью, масштабную амнистию, чистку государственного аппарата, ротацию армейских кадров (начальник генерального штаба Франсиско Франко был отправлен командовать войсками на Канарские острова), арест Хосе Антонио, «левые» не принесли стране стабильности. «Самые мрачные предсказания оправдывались. <…> Худший вид анархии воцарился у врат Франции и за ее спиной, когда рецидивисты оказались на свободе для совершения самых ужасных преступлений: убийства на улицах стали повседневностью, осквернения и поджоги церквей и монастырей воспринимались как нечто само собой разумеющееся» (WAF, 419). Разгрому подвергались редакции неугодных режиму газет, политические офисы оппозиции, дома «правых» активистов. Счет убитых шел на сотни, раненых на тысячи. «Правительство все меньше контролировало ситуацию, а экстремисты организовывались для захвата власти. <…> За периодом неорганизованной эйфории весны 1936 г. последовала фаза технической подготовки, в которой дело было лишь за окончательным выбором даты и благоприятных обстоятельств», – констатировал через несколько лет Робер Бразийяк в «Истории войны в Испании» (RBC, V, 191, 193).
Слишком «левый» даже для «центристов» и слишком «правый» даже для социалистов Асанья больше походил на Керенского, чем на Ленина. Поэтому подготовка к захвату власти шла с обеих сторон. «Слева» ее возглавили коммунисты и анархисты, враждовавшие между собой. «Справа» инициативу взяли в руки военные во главе с генералом Хосе Санхурхо, находившимся в Португалии после неудачной попытки переворота 10 августа 1932 г.: «левые» посадили его в тюрьму, «правые» освободили, но отправили в изгнание. Несмотря на сотрудничество с монархистами и фалангистами, большинство военных заговорщиков выступало не против республики как таковой и не за реставрацию монархии, но против конкретного правительства, которое, по их мнению, вело страну к гибели. «Политизированная армия изначально не была врагом режима. Она участвовала в свержении монархии и несомненно думала, что получит власть.
Надежды обманулись, и верность генералов республике имела основания остыть. Они не стали принципиальными противниками режима, и только его эволюция объясняет изменение отношения к нему генералов» (RBC, V, 159).
Вернувшийся домой в 1934 г. по амнистии и получивший депутатский мандат Кальво Сотело стал трибуном крайне «правых», осуждавших бездействие Хиль-Роблеса. Убийство Кальво Сотело республиканскими гвардейцами 13 июля 1936 г. никого не удивило, но побудило заговорщиков действовать быстрее. Предпринятая 17–20 июля попытка армии и националистов свергнуть власть Народного фронта по всей стране не удалась; к тому же 20 июля Санхурхо погиб в авиакатастрофе при вылете из Лиссабона. Испания раскололась. «Белые» контролировали ряд провинций на севере и северо-западе, включая часть границ с Францией и Португалией, крайний юг, испанское Марокко, Балеарские и Канарские острова. «Красные» удерживали бо́льшую часть страны с Мадридом, Барселоной и всем средиземноморским побережьем. «Гражданская война не может быть выиграна, пока не взята столица», – отметил Бразийяк (RBC, V, 416).
Каталония не поддержала Франко не потому, что была верна идеалам республики или законному правительству, а потому что слабая центральная власть позволяла ей стать независимой, чего «белые» не допускали. Началась самая «большевистская» часть гражданской войны – каталонская революция, направленная не только против Франко и церкви, но против Мадрида и вообще против власти, которую затеяли анархисты, троцкисты и криминальные элементы и которую позднее взяли под контроль коммунисты при поддержке советских военных советников, офицеров НКВД и эмиссаров Коминтерна, включая французского депутата Андре Марти. «Без Москвы Франко в три дня стал бы хозяином Испании», – утверждал в конце 1936 г. хроникер «Альманаха Action française», добавив: «В день, когда противником Франко стала анархия, победа националистов была обеспечена» (AAF-1937, 215, 217).
19 июля 1936 г. «левый» республиканец Хосе Хираль, занимавший пост морского министра и сумевший удержать бо́льшую часть флота на стороне правительства, возглавил кабинет и сразу запросил военную помощь у Франции телеграммой. «Кассандра» Бенвиль предвидел такой сценарий еще в январе: «Вообразим в Париже настоящее правительство Народного фронта. Ему придется вмешаться в испанские дела на стороне своих братьев по революции. В то же время оно, возможно, разожжет пламя войны с Италией во имя антифашистского крестового похода» (VEF, 19). Премьер Леон Блюм немедленно откликнулся: «Законное правительство дружественной страны, учрежденное по итогам законных выборов, взывает к помощи. У нас есть моральный долг поставить ему оружие. Эта обязанность совпадает с интересами Франции, которые, очевидно, состоят в том, чтобы не допустить прихода к власти у ее юго-западных границ разновидности фашизма, который, в лице Муссолини и Гитлера, уже восторжествовал на востоке и юго-востоке»[296]. Таким образом, легалистские аргументы с самого начала сопровождались идеологическими.
Премьер поручил министру авиации Пьеру Коту приступить к переброске самолетов мадридским товарищам, которые надеялись на авиацию как на средство устрашения мятежных городов. Республиканские эмиссары тайно прибыли в Париж, но сотрудники испанского посольства, сочувствовавшие восставшим, сообщили об этом в прессу (RBC, V, 359–368). Неудивительно, что они выбрали L’AF, которая с первого дня поддержала националистов, называя их действия «войной за освобождение» и «суровой борьбой нации с гангреной, поразившей часть ее плоти» (AAF-1937, 213–214). Морис Пюжо уже 22 июля оповестил читателей о гостях из Мадрида: «Чего они хотят? Денег, пушек, самолетов? Чего бы они ни хотели, французы запрещают правительству еврея Блюма давать им это. Не потому что “восставшие” испанцы – “фашисты”, а потому что “восставшие” в случае победы станут завтрашним правительством Испании и не простят Франции содеянного» (WAF, 421).
Французские военные поставки могли спровоцировать вмешательство других стран в испанский конфликт, поэтому против них выступили не только «правые», но бо́льшая часть прессы и политического мира (даже Эррио!). Сообщив 30 июля о появлении в Испании итальянских и немецких самолетов, Пюжо объявил причиной этого «идиотское упрямство» Блюма и Кота. «Тем, кто переносит вопрос материальной помощи в сферу идеологической солидарности, как это было сделано (во Франции – В. М.), как следствие придется признать и за другими странами право оказывать моральную и материальную поддержку противной стороне по причине сходства или интересов их доктрин», – заявил 23 сентября Салазар. «Мы были правы, – добавил он 23 марта 1938 г. – когда, привлекая внимание мира к истинному характеру войны в Испании, старались показать Европе, что вмешательство в этот конфликт может негативно повлиять на ее равновесие и что единственным счастливым и разумным выходом была бы быстрая победа националистов без помощи извне»[297]. Не берусь утверждать, что португальский премьер заимствовал аргументы из L’AF, но он читал ее и даже упоминал в речах.
«Утечки» продолжались, и Блюм заколебался. 27 июля шеф военной разведки Луи Риве записал в служебном дневнике: «Вопреки утверждениям газет, французское правительство не взяло на себя никаких обязательств в отношении испанского Народного фронта, но телефонные переговоры между служащими военных министерств (включая министерство авиации – В. М.) были точно перехвачены и воспроизведены в некоторых газетах»[298]. С оглядкой на нейтральную позицию Лондона и своих министров-радикалов, включая военного министра Даладье, и на общественное мнение премьер, скрепя сердце, 10 августа объявил о «невмешательстве» Франции – и передал помощь республиканцам в частные руки. Моррас – редчайший случай! – одобрил заявление Блюма (WAF, 421). Лидер нео-социалистов Марке сказал, что его главный оппонент «спас мир»[299]. «Левые» настолько негодовали (коммунисты говорили о «гнусной роли»), что Блюму «пришлось до конца жизни оправдываться за свою политику в испанском вопросе»[300].
Другие страны подхватили лозунг «невмешательства»… и вмешались. «Action française» без тревоги воспринимало помощь националистам со стороны Португалии и Италии: Салазар и Муссолини не желали видеть по соседству очаг «мировой революции», – хотя позиция дуче стала антифранцузской. Главной опасностью считалось германское и советское присутствие за Пиринеями. Гитлер оказывал помощь националистам; Сталин – республиканцам. В прессе замелькали утверждения, что оружие и боеприпасы, ввозимые на французскую территорию из СССР для переправки в Испанию, на самом деле предназначены для революции здесь. «Франция интересует нас куда больше, чем Испания», – цитировал Моррас одного из московских эмиссаров (VEF, 54). Даже если информация была ложной, опасения оставались реальными.
В меморандуме «“Action française” против Германии», составленном в ходе подготовки к своему процессу в декабре 1944 г., Пюжо описал кампанию против военной помощи республиканцам. Приведу его свидетельство полностью:
«В июле 1936 г. вспыхнула гражданская война в Испании. Вместо того, чтобы остаться в стороне от этого пожара, правительство Народного фронта сразу приняло сторону испанских “красных”.
Министр авиации Пьер Кот немедленно начал отправлять им самолеты с наших заводов, построенные для французской армии; за ними последовали другие поставки. Очень опасная игра! Когда немцы и итальянцы пришли на помощь Франко, тремя годами раньше срока началось европейское противостояние. Принимая на себя такой риск, надо быть готовым к нему, но мы ввязывались в войну, в идеологическую войну, о которой мечтали наши поджигатели, на трех границах и в столь невыгодных условиях!